Ознакомительная версия.
21 апреля. Был во Дворце съездов на торжественном вечере, посвященном годовщине рождения В. И. Ленина. Многие товарищи из политбюро заметили мое настроение и состояние, старались подбодрить, поддержать участием, добрым словом. Откровенно говорил с Полянским и Шелепиным — они оба меня хорошо понимают, но что из этого? Чем они мне могут помочь? Ведь каждый из них ходит по «канату» — недалек тот час, когда и с ними поступят так же, как и со мной. Все, что творится вокруг меня, делается преднамеренно, очень подло и трусливо. Очень горько, обидно и опасно, когда руководитель необъективен, занимается интриганством, завистлив и даже жаден. Самолюбуется, все ведет на игре в «справедливость», в то же время сам отъявленный лицемер. Такой человек не может понять душу и сердце товарища, человека, сделавшего для его прихода к власти очень много. Где же правда? Ее ведь нет, вот уж поистине, как говорит поэт:
В этом мире не вырастет правды побег.
Справедливость не правила миром вовек.
Не считай, что изменишь течение жизни.
За подрубленный сук не держись, человек!!!
22 апреля. Был у меня разговор с Подгорным. Он меня спросил, встречался ли я еще раз с Брежневым. Если разговор состоится, то просил ему позвонить. Тут же он сказал, что, возможно, на этом пленуме Брежнев и выйдет с твоим вопросом, но перед этим он обязательно должен с тобой переговорить. Ориентируйся по обстановке, если будет стоять вопрос об освобождении от членства в политбюро, лучший исход уйти на «отдых», как положену члену политбюро. Постановка вопроса на пленуме может возникнуть под внешними воздействиями, и она будет исходить от Щербицкого и Ко при «дирижерстве» Суслова, а Брежнев у них на поводу — он не имеет своего твердого мнения, как всегда и во всем. Чувствую, что больше лицемерия, интриг и травли я выдержать не могу. Написал заявление на имя Брежнева и политбюро ЦК КПСС, в котором изложил все мои переживания, высказал протест против несправедливых на меня гонений, написал о себе и своей семье — все это я вручу Брежневу при встрече с ним и все ему устно выскажу. Будут силы, найду форму изложить всю подлость и лицемерие, организованные вокруг меня.
Смерть сама по себе — это для каждого человека неотвратимое явление, никто не может ее отвергнуть. Но издевательство, глумление, травля — это тяжелее самой смерти, ибо это «дело» рук злобного, черствого, бессердечного человека. Попал я в опалу потому, что всегда имел свое мнение, никогда не был подхалимом, приспособленцем, лизоблюдом. Всегда вопросы решал смело, брал на себя ответственность, работал честно, не оглядывался, что будет? Делал все так, как требовала жизнь. Нашлись «людишки», которые вместо того, чтобы честно трудиться, занимались интриганством и доносами, нагнетали обстановку! И это называется «коммунисты-единомышленники». А я всю жизнь верил и пропагандировал справедливость! Оказалось, что это святая наивность — вот за все и поплатился.
Сенаторы США еврейской национальности делают невероятный нажим на нас по поводу отмены нашего закона о взымании налога от отъезжающих в Израиль и получивших у нас высшее образование или ту же ученую степень. Кое-кто колеблется. Думаю, что давления не выдержат, а ведь это прямое вмешательство в наши внутренние дела. Первым начинает сдавать позиции Брежнев.
Подписал документы по Минморфлоту, МПС, Моссовету и ряду других министерств и ведомств. Предчувствую, что это предпоследние официальные бумаги, которые подписываются мною. На этом, очевидно, и заканчивается моя деятельность на этой работе. А сколько бы я еще смог принести пользы, сделать хороших дел!..
23 апреля. Рассматривал почту, документы, кое-что имеется довольно любопытное и забавное с точки зрения идеологии. В Польше 38 миллионов человек населения, на это число жителей 13 тысяч костелов. В стране католическая церковь имеет очень большое влияние. Кардинал Вышинский поставил вопрос перед правительством о строительстве еще тысячи костелов. В Польше уже сейчас больше костелов, чем их было в буржуазной Польше. Ватикан всячески поддерживает и поощряет действия Вышинского.
Посмотрел последние материалы по политбюро ЦК КПСС. Вот на этом и заканчивается, кажется, моя деятельность как члена политбюро. Несмотря на усталость, измотанность всеми интригами вокруг меня и травлей, все же уходить на «отдых» жалко, мог бы еще поработать.
В 16 часов 15 минут мне позвонил Брежнев — приглашает к 18–19.00 на беседу к себе. Прошел ровно месяц, как я у него был на приеме и высказал свое мнение. Подготовил и заявление на политбюро ЦК КПСС:
«Политбюро ЦК КПСС.
Прошу рассмотреть мое заявление. В партии уже 46 лет. Я всегда честно и добросовестно выполнял все поручения и задания партии. Только на ответственной партийной работе проработал 27 лет, в том числе первым секретарем Киевского обкома 7 лет и затем в ЦК КПУ 10 лет, из них первым секретарем ЦК КПУ 9 лет.
Общий трудовой стаж 54 года, из них 22 года работал на заводах. За всю свою трудовую жизнь, где бы ни работал, честно трудился, отдавал делу все свои силы и знания. Так случилось, что политбюро ЦК КПСС сочло необходимым перебросить меня на другой участок работы — в Совмин СССР. Скажу откровенно, для меня это было неожиданностью и переживал я это тяжело. По прибытии в Москву я включился в новую работу, объем и круг обязанностей меня заинтересовал. Я отдавал все свои силы и знания делу. Установились хорошие деловые контакты с министерствами и ведомствами, с товарищами по работе.
Вот уже год, как я работаю на новой работе, и в течение всего этого времени идет травля меня, третирование, причем это делается методически, организованно. Подбирают материал, обвиняют в несуществующих погрешностям, публично и в печати прорабатывают мои в прошлом «действия», хотя до этого и сейчас мне открыто никто этих моих «погрешностей» не предъявляет. Устраивают гонение на мою семью, сыновей.
Я перед партией и народом ни в чем не повинен, честно и добросовестно служил им в меру моих сил, знаний и способностей. Был в составе Президиума и политбюро ЦК КПСС почти 12 лет, выполнял честно и добросовестно эти обязанности. И если у меня и были какие недостатки и упущения в работе, то они делались не преднамеренно, а просто так бывает в жизни и работе. Мне пошел 66-й год. За это время в работе я наверняка сделал немало хорошего, зачем же неизвестно за что такая травля и издевательство надо мной? Выдержать все это невозможно ни физически, ни морально. Да и уверен, что это никому не принесет никакой пользы, а вред общему делу наверняка. В силу сложившихся обстоятельств здоровье мое подорвано, я физически и морально устал. Пусть все, что происходит вокруг меня, останется на совести людей, которые так безжалостно, жестоко, безосновательно пытаются со мной расправиться — и это делают «единомышленники»! История и время рассудят все это, только жалко — к этому времени некому будет нести ответственность за все эти политические преступления. Оградить меня от травли, третирования, необоснованного обвинения — можно и должно, если бы к этому была проявлена воля и желание, не было бы попустительства во всем этом шабаше. Не знаю, сколько мне еще осталось прожить, но так продолжаться не может. Прошу оградить меня от дальнейшей травли, не унижать и не ущемлять мою семью. Я просто морально надломлен и в таких условиях работать не могу. Поэтому прошу ЦК КПСС освободить меня от занимаемой должности и обязанностей члена политбюро ЦК КПСС. Назначить мне пенсию и установить существующие льготы.
Благодарю всех за совместную работу.
23 апреля 1973 года.
П. Шелест».
На приеме у Брежнева я был с 19.00 до 20.30 — разговор состоялся длительный и изнурительный, хотя он и был относительно спокойным. Брежневу я высказал все, что у меня накопилось на душе и сердце: о несправедливом ко мне отношении, необъективности, предвзятости решения моих вопросов, об организованном третировании и травле меня. Высказав все это, я тут же вручил мое заявление Брежневу, он его долго читал, очевидно, обдумывал, что же мне на него ответить, и наконец сказал: «Что же ты хочешь, чтобы после смерти поняли, что я на тебя гонения устраивал? Нет, заявление такого содержания я не возьму от тебя». Начал предлагать разные варианты моего заявления, попытался даже угрожать мне: можно, мол, решить с тобой по-всякому, так, что тебе товарищи и руки не подадут. Я его в упор спросил: «В таком случае скажите, что мне ставилось в вину, когда решался вопрос о моем уходе с Украины?» Он долго елозил, но сказал: «Накопилось много материалов, часть правды, но много и наносного». Я настаивал на том, чтобы мне Брежнев сказал правду. Я говорил, что вправе знать, должен знать о себе. Брежнев много думал и сказал: «Ты много проявлял самостоятельности в решении вопросов, часто не считался с Москвой. Были элементы местничества и проявления национализма». Я все это категорически отверг как клевету и наговор. Что касается проявления самостоятельности в решении вопросов, так по-другому я и не мог работать, и вся моя работа была для партии и народа. Еще раз я попросил Брежнева установить мне пенсию и льготы, не третировать мою семью, прекратить травлю меня. Возможно, в будущем предоставить мне какой-то участок работы, только на производстве. Он пообещал сделать все возможное. Тут же я ему вручил личное письмо, в котором изложил обстановку, предостерег его от некоторых пагубных явлений, а именно: от непомерного роста его культа личности, подхалимства, льстецов. Все это может кончиться печально для него. Он мое письмо прочел и спрятал при мне в свой сейф. Расстались мы с Брежневым «хорошо». Я даже от него получил поцелуй, но это был поцелуй иуды, ибо все, что со мной произошло, это дело рук самого Брежнева, его подхалимов и льстецов, которых он больше всего любит. Я сказал Брежневу, что по состоянию здоровья я не могу быть на Пленуме ЦК, и просил его решить мой вопрос в мое отсутствие. Он пообещал все сделать в спокойной и «объективной» форме. Вот так и закончился этот тяжелый разговор. Свое гнусное, подлое «дело» сделали клевета, дезинформация, лесть, подлость отдельных «политических деятелей. Все это я еще раз высказал Брежневу и изложил в письме, которое ему лично адресовал.
Ознакомительная версия.
