Под первым впечатлением событий руководящими кружками сената овладело республиканское стремление, и личное честолюбие некоторых лиц тоже заговорило: но преторианцы, составлявшие гвардию императоров, уже по-своему решили вопрос о наследовании. Они провозгласили императором брата Германика (следовательно, дядю Калигулы), Клавдия, который издавна жил в уединении, предаваясь занятиям науками; когда они его разыскали и к нему явились, несчастный вообразил себе, что они пришли лишить его жизни. Тогда всякие помыслы о восстановлении правительственной власти сената исчезли, тем более, что и римское население ни о чем подобном слышать не хотело, опасаясь возобновления междоусобных войн. Монархический порядок стал неизбежной потребностью, до некоторой степени даже естественной необходимостью; и новый император серьезно взглянул на свою задачу. Он отнесся к сенату с уважением, позаботился о том, чтобы загладить несправедливости, совершенные его деспотическим предшественником; ему же приписываются и некоторые весьма разумные распоряжения. Трудолюбивый по природе, он может быть более, чем следовало бы правителю большого государства, обращал внимание на мелочные подробности управления. Однако для некоторых частей государства, например, для Галлии, которая была его родиной и которой он особенно интересовался, а также для Британии, его правление было благодетельно. При нем, наконец, было приведено в исполнение (в 45 г. до н. э.) давно задуманное покорение Британии, и сам император, хотя и на короткое время, явился на театр войны. Его легаты, А. Плавтий (47 г. до н. э.) и преемник Плавтия, овладели новой провинцией и, покрыв ее целой сетью военных дорог, оказали этим услугу местной торговле, для которой и тогда уже г. Лондиний на р. Тамезе (Темзе) представлял важное складочное место. Во внутреннем управлении Клавдий не мог избежать тиранических мер, хотя по своей природе и не был к ним склонен; отличительной чертой его правления является то преобладающее влияние, которым пользовались некоторые вольноотпущенники императора — Паллант, Полибий, Нарцисс. Все они были не более чем министрами его двора, орудием его верховной власти, а в сущности, благодаря слабохарактерности Клавдия, он был покорным исполнителем их воли, причем они делили свое влияние на него с его супругами. Первая из них, Мессалина, была олицетворением того новейшего типа римлянок, которые находили особое удовольствие в полной разнузданности.
Мессалина. Бюст из Капитолия.
Очень долго пользовалась она своей властью над императором, пока в припадке какого-то исступленного бесстыдства не решилась на неслыханное дело: во время отсутствия своего супруга, она открыто повенчалась с одним из своих любовников — римским всадником Гаем Силием; а т. к. она в это время вступила во вражду с вольноотпущенными любимцами императора, это привело к ее низвержению. Ее место заступила «младшая» Агриппина, дочь Германика, до некоторой степени сама навязавшаяся в супруги (49 г.) своему стареющему дяде, который не мог обойтись без женского влияния; и Агриппина вскоре приобрела над ним значительную власть. Она ввела в царский дом своего сына от первого мужа, Домиция Агенобарба, женила его на дочери Клавдия, Октавии, и заставила Клавдия усыновить его под именем Нерона Клавдия Цезаря Друза Германика, причем ей удалось оттеснить на задний план Британника, сына Клавдия от первого брака.
Клавдий, Агриппина Младшая, Ливия и Тиберий. Камея (оникс). Вероятно, изготовлено в 49 г., в год свадьбы Клавдия.
В 54 г. до н. э. Клавдий умер, говорят, будто бы отравленный Агриппиной, хотя тщетно стараться объяснять поводы, которые могли бы руководить ею в данном случае. Ее преобладающей страсти, безграничному властолюбию, унаследованному от матери, было, конечно, легче проявляться во время правления слабого старика, чем в правление юноши, которому, как и следовало ожидать, захочется идти своим путем.
Нерон. 54 г.
Вступлению во власть ее сына, Нерона Клавдия Цезаря, никто и не подумал препятствовать: он правил с 44 по 68 гг. н. э. При описании его правления, как и вообще при повествовании о временах первых римских императоров, историки нередко забывают о том, что история отдельных императоров и их двора не есть история их государства, которое в большей своей части, даже при Нероне, этом чудовищно извращенном представителе власти, конечно, находилась в несравненно лучшем состоянии, чем во времена республиканских проконсулов и италийских откупщиков и сборщиков податей. В пользу этого предположения должен свидетельствовать уже тот простой факт, что, по последней общей переписи — еще при Клавдии, числилось уже не менее 25 миллионов полноправных римских граждан. При этом не мешает заметить, что Нерон, воспитанный под надзором двух превосходных руководителей — философа Аннея Сенеки и префекта преторианцев Афрания Бурра, — в первые 5 лет своего правления не давал повода ни к какому заслуженному порицанию.
Сенека. Бюст из Неаполитанского музея. Подлинность этого бюста спорна.
В течение этого времени и во внешней политике были достигнуты кое-какие благоприятные результаты. Еще при Клавдии была покорена Мавретания и обращена в римскую провинцию; на Востоке также граница Парфянского царства была укреплена и защищена от нападения парфян, а важнейшей из стран, Арменией, правил царь Тиридат в качестве римского вассала. В Британии пришлось оружием бороться против сильнейшего восстания, которое было возбуждено фанатизмом влиятельной касты друидов и началось (59 г.) со зверского избиения поселившихся в Британии римских граждан. Масса мятежников возросла до 120 тысяч человек, их предводительницей была женщина, королева Боудикка — героиня в полном смысле слова. Все ее силы были направлены против важнейшей из римских колоний, Камулодуна. Однако командовавший в Британии полководец Светоний Паулин оказался искусным воином: он нанес бриттам жестокое поражение и тем устранил опасность. Боудикка сама лишила себя жизни, и власть римлян в провинции была восстановлена. Со стороны Германии также все было спокойно. Грандиозная система воздвигнутых здесь укрепления несомненно приносила свою пользу: эти укрепления состояли из пограничного вала (limes — собственно порог), за которым тянулся глубокий ров, наполненный водой, и непрерывная цепь сторожевых пунктов и укрепленных замков, которая охватывала огромные пространства между средним течением Рейна и Дуная, а местами шла параллельно этим рекам. За этой непрерывной цепью укреплений, на западном берегу Рейна и на южном берегу Дуная, красовался целый ряд цветущих римских городов, увековечивших своими названиями времена Римской Империи. Из-за Дуная и Рейна, из-за мощной линии римских пограничных укреплений лишь изредка долетали из независимой Германии темные слухи о междоусобных войнах каких-нибудь хавков и ампсивариев, хаттов и гермондоров — войнах, в которых бесплодно расточались силы этих племен.
Пожар Рима
Нерон. Римская статуя.
Римский император изображен в виде бога Аполлона, опершегося на кифару
Нерон очень скоро поддался соблазнам громадной власти, сосредоточенной в его руках, и побуждением своего легкомыслия, которое неспособно было полагать разумные пределы его произволу и желаниям. Вскоре между ним и его властолюбивой матерью установились натянутые отношения, и когда она стала ему угрожать возможностью выставить ему соперника в Британнике, Нерон немедленно велел его умертвить. Он отдалил от себя свою супругу Октавию и попал под власть знаменитой красавицы того времени Поппеи Сабины, которая не захотела подчиняться Агриппине.
Поппея Сабина, вторая супруга императора Нерона. Бюст из Лувра (Париж).
Тогда совершилось нечто ужасное: Нерон, не долго думая, тотчас же избавился от своей матери, убив ее. Затем влияние Поппеи стало возрастать: в 62 г. умер Бурр, а Сенека вынужден был удалиться; в том же году была убита и Октавия. И при всем этом Нерон ничуть не походил на мрачного тирана. По общему мнению римской черни, правление его было превеселое: в играх не было недостатка, и Нерон, не стесняясь, выступал на них сам, то правя конями, как возница, то потешая публику игрой на лире, как музыкант. Очень любил он также воздвигать великолепные постройки, и потому именно, когда в 64 г. большой пожар опустошил значительную часть города, в народе прошла молва, будто Рим был подожжен самим императором, чтобы очистить побольше простора для удовлетворения его страсти к постройкам; многие утверждали даже, будто Рим был подожжен Нероном только для того, чтобы он мог получить верное представление о пожаре Трои и под этим впечатлением воспеть в стихах ее разрушение. Хотя и мудрено было придумать что-нибудь более неправдоподобное, однако при том крайнем возбуждении, которое было вызвано в народе страшным бедствием, нам отчасти становится понятным и появление подобных слухов, и то, что они могли некоторое время держаться в народе. Сам Нерон счел за лучшее подавить эти слухи. С некоторого времени было много толков о какой-то новой религиозной общине, зародившейся на почве иудейства; члены этой общины называли себя христианами — последователями Христа. То, что было о них известно, — непонятное, переиначенное, извращенное, — внушило римской полиции понятие о христианах как о людях, питающих «ненависть против всего человечества», и, следовательно, способных на все зловредное. Такое воззрение полиция сочла за нечто вполне достоверное и приняла самые суровые меры против христиан. При этом нетрудно было их же обвинить в пожаре Рима, т. к. других виновников этого бедствия не находилось, поэтому некоторое их число было схвачено и убито самым зверским образом — этих несчастных обматывали горючими веществами и затем заживо сжигали на столбах, к которым привязывали. Возможно, что в это время имя христиан распространилось вширь и вдаль по всему пространству римского мира.
