Помимо химических веществ, обычно известных под названиями сера и ртуть, алхимики охотно ссылались, используя эти названия, па дуализм минеральных начал, антагонистических, но дополняющих друг друга и отражающих дуализм, реально существующий в космическом масштабе. Таким образом, медленное зарождение металлов в недрах земного шара объяснялось ими комбинацией в различных пропорциях этих начал, постоянного и летучего, мужского и женского.
Обратимся вновь к легендарной «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста. Уже в ней содержится совершенно определенное утверждение, что адепту необходимо соединять два дополняющих друг друга начала, мужское и женское, символами которых являются, соответственно, Солнце и Луна, Король и Королева: «Солнце — его (то есть Великого Делания) отец, Луна — матерь его».
Среди металлов золото уподобляется Солнцу, а серебро — Луне. Совершенно понятно, что эта конкретная символика возникла в результате непосредственного наблюдения зримо воспринимаемых различий между солнечным светом, сияющими золотистыми лучами, и бледным, отраженным светом ночного светила.
Согласно некоторым алхимикам, необходимо, дабы преуспеть в Великом Делании, исходить из золота и серебра, точнее говоря, стараться извлечь из двух начал, кои включают в себя эти благородные металлы (а именно из философских Серы и Меркурия), некое «семя», способное моментально «умножить» драгоценные металлы, золото и серебро. Надо суметь соединить эти два начала, выполняя специальную работу с первичной материей Делания.
Однако к этим дополняющим друг друга началам следует добавить и третье — Соль (не пугать с поваренной солью), которая играла бы между ЭТИМИ двумя антагонистами роль примирителя. Тем самым удалось бы, выйдя за пределы дуализма, прийти к троичности начал, объясняющих минеральное царство.
Влажный путь и путь сухой
Процесс, наиболее часто применявшийся средневековыми алхимиками, назывался влажным путем, когда первичная материя доводилась до состояния готовности в философском яйце, то есть в стеклянной или хрустальной реторте, нагревавшейся в атаноре (алхимической печи). Этот путь был весьма долог, продолжаясь сорок дней — число, как мы уже отмечали, весьма символичное. Отметим, в частности, что число сорок представляет собой результат умножения пяти (исключительно важное число, в учении пифагорейцев связанное с Солнцем, а в христианской символике — с Девой Марией) на восемь («небесное» число, число блаженств Нагорной проповеди).
Действительно, от алхимика обычно требовалось почти сверхъестественное терпение: кроме немногих исключительных случаев, даже точное знание состава используемого исходного материала и различных операций, которые должны быть предварительно выполнены для его подготовки, не избавляло адепта от долгой, продолжавшейся иногда годы, работы.
Однако существовал, как утверждалось, гораздо более короткий путь, занимавший всего лишь семь или восемь дней (также весьма многозначительные числа) и даже несколько часов. Это был сухой путь, получивший такое название потому, что делание совершалось в тигле. Этот путь хотя и был гораздо более коротким, что касается его продолжительности, но чрезвычайно опасным для «делателя» по причине угрозы взрыва.
Существовал также путь, по-латыни называвшийся directissime, кратчайшим, позволявший достичь успеха почти моментально, но с поистине фатальным риском, даже в сравнении с безрассудностью всего алхимического предприятия как такового. Для успеха этого «кратчайшего» пути требовалось — воистину фантастический подвиг по меркам современного научного знания — внезапное попадание молнии, уловленной в земной атмосфере во время грозы.
Хотя некоторые авторы и склонны сводить алхимию к внутренней аскезе, к мистике, однако оказывается совершенно невозможным — учитывая обилие точных письменных свидетельств и предметов, дошедших до наших дней, — отрицать тот факт, что средневековый алхимик весьма успешно занимался деланием в своей лаборатории.
Ни один историк не смог бы отрицать того, что алхимики обладали немалым умением, были настоящими искусниками при выполнении своих лабораторных манипуляций, имели точное знание явлений, наблюдаемых при работе с различными веществами и в процессе превращений, специально приготовленных смесей. Они умели смешивать вещества, дистиллировать, нагревать, взвешивать использованные субстанции (применяя весы). Алхимики умели поднимать температуру в реторте за счет определенного состава смеси. Они были превосходными, настойчивыми наблюдателями, однако их опыты всегда останавливались на ограниченной стадии — на стадии прямого наблюдения. Они никогда не доходили — и в том заключается их главное отличие от современных ученых — до уровня подлинного абстрагирования от наблюдаемых явлений, до математического оформления данных, полученных путем чувственного восприятия.
И тем не менее на этой считающейся весьма примитивной стадии достигались вполне реальные, порой весьма показательные результаты, выявлялись и целенаправленно изучались различные субстанции. Именно поэтому и признается за средневековыми алхимиками пальма первенства в открытии многих важных веществ, таких, как мышьяк, серная кислота, хлорная кислота, соляная кислота, сурьма и т. д.
Если пойти еще дальше, то мы могли бы поразвлечься — но, разумеется, не теряя при этом чувства реальности — своего рода «ретроспективной научной фантастикой» (если будет нам позволено так выразиться), которая состояла бы в приписывании средневековым алхимикам знаний, в действительности полученных гораздо позже, лишь ядерными физиками XX века. Так могли ли алхимики, располагая сведениями о внутренней структуре материи, достигать успеха в осуществлении трансмутаций на ядерном уровне? В конце этой главы мы приведем научные возражения, которые могут быть выдвинуты, и вполне обоснованно, против самой идеи успешного завершения алхимиками Великого минерального Делания.
Возвращаясь к ремесленной природе алхимических процессов, можно было бы попытаться объяснить некоторые средневековые открытия, тайна которых впоследствии была забыта и не разгадана до сих пор, различными техническими секретами, позаимствованными у алхимиков. Так, можно полагать, что лучистый красный цвет стекла некоторых витражей (например, Шартрского кафедрального собора), которого не умеют добиваться современные стеклоделы, объясняется секретом производства, который хранили алхимики. А что думать о тайнах греческого огня, этого страшного оружия византийцев, а затем арабов, секрет которого навсегда утрачен? Можно предположить, что его изобретатель, очевидно сирийский алхимик, нашел способ извлечения фосфора, воспламеняющегося при контакте с водой, или что он открыл наиболее эффектное из свойств (хорошо известное современным химикам, даже любителям) натрия. Как известно, попытки заливать греческий огонь водой лишь приводили к тому, что он еще больше разгорался. «Чтобы изготовить современный греческий огонь, — замечает Жак Бержье, — надо добавить к смеси, подобной напалму, металлического натрия».
Но вернемся к нашим алхимикам, занимавшимся деланием в своих мрачных лабораториях. Там они проявляли поистине изумительные упорство, постоянство и прилежание. На протяжении определенных фаз работы, в течение многих часов подряд, им нельзя было ни на мгновение упускать из виду атанор, иначе приходилось все начинать сначала или же возникала угроза возникновения опасных явлений.
Таким образом, алхимик должен был иметь доверенного помощника, который мог бы подменить его во время долгих бдений у атанора — возможности человека постоянно бодрствовать все-таки ограниченны. Проще было женатому алхимику, но лишь при условии, что его спутница жизни полностью разделяла его труды и надежды и готова была вместе с ним преодолевать все невзгоды.
В эпоху Средневековья, очевидно, еще не существовало снаряжения, столь удобного в употреблении, как то, что используется в современных лабораториях, — теперешние халаты (алхимики довольствовались старой одеждой) и средства защиты (хотя средневековые делатели и располагали кое-какими ремесленными приспособлениями, например, керамическими, металлическими или стеклянными защитными масками, применявшимися, когда требовалось защитить глаза).
Желание видеть в алхимии лишь некую «предысторию экспериментальной химии» приводит к уподоблению ее экспериментальным исканиям практиков-ремесленников, основанным исключительно на терпеливых и кропотливых наблюдениях. Вместе с тем многие трактаты изумляют точностью, с которой алхимики описывают наблюдаемые явления во время последовательных метаморфоз, кои претерпевала первичная материя в философском яйце, если вспомнить в связи с этим, лишь наиболее часто применявшийся метод — влажный путь Великого Делания. Последовательное чередование фаз и появление различных цветов подвергались тщательному наблюдению и описанию.
