Что касается Трепова, то в отношении него враги достигли своей цели. После 24 января, и в особенности после 31 марта, «потерпевшего» возненавидели все. В глазах общества он сделался пугалом и зверем. Даже до сего дня чуть ли не во всех словарях про этого, в сущности, доброго человека пишут: «Прославился жестоким обращением с заключёнными…», «был ранен Верой Засулич, мстившей за беззаконную расправу над Боголюбовым…». Но, как всегда бывает в таких случаях, добившись своих ближайших целей, режиссёры, стоявшие за кулисами событий, оказались не способны предвидеть их далеко идущие последствия. Об этих последствиях, судьбоносных и грозных, – рассказ в следующей главе.
Зло, войдя в сердце человека, выходит из него многократно умноженным. Привычка к произволу и начальственное самодурство, свойственные в России представителям власти, подтолкнуло Трепова к совершению неправедного поступка: унизительному наказанию арестанта Боголюбова. Это зло, так сказать, среднего размера, вошло в сердце Засулич и навело её на совершение зла большего: покушение на жизнь старика-градоначальника. Бесы, вырвавшиеся из-под её тальмы вместе с револьверной пулей, разлетелись по душам и сердцам многих русских людей, поселив в одних злорадство и карьерные вожделения, в других – дьявольскую уверенность в том, что можно и нужно добиваться торжества справедливости путём убийства. Три года, последовавшие за роковым 24 января 1878 года, принесли России настоящую эпидемию политических терактов. Это был только первый пароксизм болезни. Но при внимательном изучении его «клинической картины» становится ясно, что террористическая инициатива снизу была успешна потому, что регулярно находила поддержку и содействие сверху.
Унесённые ветром
Приговор по делу Засулич был опротестован прокурором и кассирован Сенатом. Вызванный им скандал спровоцировал изменения в законодательстве: из ведения суда присяжных были изъяты дела о неповиновении и сопротивлении властям, о насильственных действиях и угрозах в отношении должностных лиц, об оскорблении начальников подчинёнными. Словом, произошло очередное укрепление вертикали власти – вполне в духе российской бюрократии. Но главным политическим следствием преступления и оправдания Засулич стали масштабные перестановки в правящих кругах – по сути дела, полная «смена караула».
Отставки, громкие и тихие, начались уже в мае 1878 года. Первым, после длительной беседы с глазу на глаз с императором, подал в отставку министр юстиции граф К. И. Пален. Сменивший его Д. Н. Набоков провёл в Министерстве большую чистку. Среди первых уволены были товарищи прокурора Петербургского окружного суда В. И. Жуковский и А. И. Андреевский – за то, что честно отказались выступать обвинителями на процессе Засулич. При том бездарно проигравший дело Кессель благополучно остался в рядах юстиции. А. Ф. Кони, несменяемый судья, удержался в кресле председателя Окружного суда, но, по истечении судейского срока, надолго удалился от дел.
Чуть позже волны кадрового землетрясения докатились и до Министерства внутренних дел. Министр А. Е. Тимашев, орёл из Особого корпуса жандармов, отлетел в политическое небытие вскоре после Палена. Зато его враг и предшественник, матёрый чиновник и мастер бюрократических игр П. А. Валуев на короткое время вынырнул из мглы: был назначен на пост председателя Комитета министров. (Должность сама по себе скорее почётная, чем связанная с реальной властью, но к ней прилагалось председательство в Особом совещании министров по изысканию мер для укрепления государственной безопасности; название витиеватое и грозное.) Как в Министерстве юстиции, так и в Министерстве внутренних дел отставка первого лица потянула за собой изменение всего руководящего состава. Ушёл и товарищ министра князь А. Б. Лобанов-Ростовский, давний недруг Трепова. Этот сановник занимал по совместительству должность с трудновыговариваемым названием: председатель Комитета по заведыванию Домом предварительного заключения. Естественно, что начальник этого самого Дома полковник Фёдоров тоже был отрешён от должности. Обстоятельства его отставки особенно курьёзны и в то же время показательны. Он был примерно наказан за то, что выпустил оправданную, а следовательно, свободную, Веру Засулич из тюрьмы. По высочайшему повелению посажен на гауптвахту на семь суток и… одновременно представлен к ордену. При этом ему было «убедительно рекомендовано» сразу после гауптвахты отправиться в отпуск с сохранением жалованья, а по окончании отпуска подать прошение об отставке. При этом же тихонько сказано, что место отбывания семидневного наказания он может выбрать сам, и что в его послужной список соответствующая запись занесена не будет. Ясно: «он не виноват, но он виноват» – потому что должен же кто-то быть виноватым.
Странное решение своей судьбы Фёдоров выслушал из уст исправляющего должность градоначальника генерала Козлова (по иронии судьбы – носителя той же фамилии, под которой пыталась скрыть свою личность Засулич). Но сам Козлов ненадолго задержался в доме на углу Гороховой улицы и Адмиралтейского проспекта. Градоначальство вскоре тоже подверглось кадровой перетряске. Самое удивительное, что отставка и немилость постигли жертву покушения – Трепова. Надо сказать, крепкий организм шестидесятипятилетнего генерал-адъютанта быстро справился с ударом, нанесённым 24 января. Ко времени суда он уже был вполне здоров, хотя пуля, которую так и не смогли извлечь врачи, засела где-то под генеральской печенью. Тем не менее ему, сановнику, столпу империи, так же, как и скромному служаке полковнику Фёдорову, было «рекомендовано» числиться больным, затем взять отпуск «для поправки здоровья»… Понятно, от кого «рекомендация» исходила. «Поправив здоровье», Фёдор Фёдорович подал прошение об отставке. Вслед за ним ушёл Козлов, ушёл начальник Сыскного отделения, гордость и легенда русского сыска, Иван Дмитриевич Путилин. Преемником Трепова на посту градоначальника стал генерал Зуров, которого Кони, не обинуясь, называет ничтожеством.
Разумеется, сам по себе приговор 31 марта и даже спровоцированные им беспорядки не могли быть причиной таких катаклизмов в околоправительственных кругах. За волной отставок 1878 года видится иное, а именно: стремление самодержца избавиться от сложившихся властных группировок, радикально обновить своё окружение, возможно, даже ценой смены политического курса. Судьба Засулич, кровь Трепова, жизнь студента Сидорацкого, погибшего в бессмысленной перестрелке на углу Воскресенского и Фурштатской – всё это было использовано как повод для того, чтобы вновь «перебрать людишек». Одновременно возобновляются разговоры о лично-семейных планах царя; сам он готов осуществить неслыханное: поселить свою беззаконную возлюбленную в главной императорской резиденции, в Зимнем дворце. «Партия императрицы» в ужасе, вокруг престола назревает новая схватка неявных политических сил.
И тут на помощь самодержцу в его стремлении осуществить «смену караула» приходят революционеры-террористы.
Эпигоны
Хмуроватым, предвещающим дождь утром 4 августа 1878 года шеф жандармов и главный начальник III Отделения Собственной его императорского величества канцелярии генерал-адъютант Мезенцов по обыкновению своему – для здорового моциону – вышел на просторную и малолюдную в этот час Михайловскую площадь. Сановного Николая Владимировича в его прогулке сопровождал подчинённый, жандармский полковник Макаров. Почтенные господа шествовали, степенно и неторопливо беседуя, блистая гвардейской выправкой на фоне таких же прямых, как их спины, копий ограды Михайловского дворца. Внезапно наперерез им быстрой походкой двинулся хорошо одетый молодой человек, темноволосый и смугловатый, в облике его безошибочно угадывалось что-то военное, офицерское. Видимо, это «что-то» загипнотизировало полковника и генерала: Мезенцов несколько удивлённо глянул на решительно приближающегося молодцеватого незнакомца, но ничего дурного не успел заподозрить. Макаров, правда, боковым зрением увидел, что вслед за первым в их сторону двинулся и второй молодой человек с опасным блеском в глазах…
Но полковник ничего не смог предпринять. Неожиданно прямо перед ним произошло нечто такое, что случается только в дешёвых приключенческих романах. Этот, первый, приблизился к Мезенцову вплотную, в руке его сверкнула сталь. Коротко размахнувшись, он точно и сильно всадил кинжал по рукоятку в сукно генеральского мундира слева от блестящего ряда пуговиц. На мгновение оба замерли в каком-то скульптурном, неестественном единстве… Затем незнакомец отдёрнул руку и бросился бежать, а Мезенцов, беспомощно хватая воздух, стал оседать на торцовую мостовую. Очнувшийся Макаров закричал что-то и кинулся было за убегающим, нелепо замахиваясь зонтиком, единственным оружием, которое было в его руках. Но тогда тот, второй, выхватил из кармана револьвер и пару раз выстрелил в Макарова. Полковник инстинктивно шарахнулся в сторону, почувствовал с отрадой, что выстрелы не причинили ему вреда… И увидел, как оба злодея впрыгивают в стоящий поодаль изящный кабриолет, запряжённый прекрасным беговым рысаком. Ещё мгновение – кабриолет рванул с места и через считанные секунды исчез за углом. Макаров бросился обратно. Генерал-адъютант Мезенцов, скорчившись, лежал на мостовой; под ним темнела расплывающаяся лужа крови. С нескольких сторон к нему бежали городовые.
