Потомки архитектора Н.А. Львова — Леонид Леонидович и его сын Георгий — тоже бывали гостями митинского дома.[150]
Николай Сергеевич оказался последним Львовым — владельцем Митина, после него имение перешло к Романовым: сестре Аграфене Сергеевне Романовой (по мужу), затем ее сыну Дмитрию.
Дмитрий Дмитриевич Романов (1851—1916) принял эстафету от Львовых — стал одним из лидеров нового поколения Новоторжского земства,[151] был членом земской Управы, неоднократно избирался мировым судьей. По его инициативе в Торжке возродилось древнее искусство золотного шитья: при кустарном отделе земства он создал школу и мастерские шитья по сафьяну и коже. В Митине была собрана большая библиотека: 5 тысяч томов по истории, философии, ботанике на русском и французском языках. В 1901 г. учителя школ Новоторжского уезда собрали средства на открытие народной читальни имени Д.Д. Романова.
В последние годы любимым занятием Д.Д. Романова были работы в парке. Садово-парковое искусство конца XIX — начала XX веков стало сродни новому направлению в архитектуре — эклектизму. Парки становятся своего рода ботаническими коллекциями. Для митинского парка “он выписывал издалека (как за век перед ним архитектор Львов для своего любимого Никольского) невиданные под тверским небом деревья вроде канадской березы, не с пятнистым, а с чисто “белым, как сметана” стволом”.[152]
Владельцы Митина — одни из немногих, кому удалось не расстаться с родовым гнездом. Чтобы как-то сохранить имение, они на все лето представляли дачникам флигели и две трети господского дома, “оставив за собой только часть верхнего этажа”.[153]
Д.Д. Романов умер в 1916 году, он не увидел национализации своего Митина. Старший его сын Николай — библиофил, коллекционер, увлекался географией и ботаникой. В 1917 г. погиб в Персии. Младший — Иван был еще ребенком.[154]
Век спустя во львовских владениях все так же напоен хвоей воздух, золотые стволы сосен с каплями янтарной смолы несут ввысь свои ажурные кроны, шумливо омывает пороги Тверца. Барский дом и Львовские строения в запустении и заброшенности.
Да будет в моем отечестве вкус Палладиев.
(Н.А. Львов)
Торжок, исконно русский город, издавна считался одним из красивейших уездных городов России. Неповторимое своеобразие городу придают весьма живописный холмистый рельеф, излучина реки Тверцы и соразмерный природе и человеку архитектурный ансамбль.
История города Торжка перешагнула рубеж второго тысячелетия. Этот удивительный город пронес через века два исторических названия: Новый Торг и Торжок. Старожилы и сегодня называют себя новоторами. Николай Александрович Львов тоже называл себя новотором.
За свою тысячелетнюю историю после войн и пожаров город неоднократно менял свой облик. После пожара 1766 г. город застраивался по генеральному плану, утвержденному Екатериной II.
Несмотря на утраты, современный город удивительно органично сохраняет в своем облике очарование средневековой планировки и величие классической архитектуры.
Львов, мастер усадебного строительства, с умением гармонично вписать свои постройки в ландшафт, проявил себя и как грамотный, чуткий архитектор-градостроитель, “тонко чувствующий особенности городской ситуации и отвечающий им своими сооружениями, придавая городскому ансамблю новые качества”[155].
Известен целый комплекс зданий, созданных по проектам Н.А. Львова для новоторжского Борисоглебского монастыря:[156] одноименный собор, надвратная церковь-колокольня во имя Спаса Нерукотворного образа и Крестовоздвиженская монастырская часовня на Торговой площади. Такое активное участие архитектора в монастырском строительстве нам представляется не случайным. Вероятно, это была своеобразная плата Львова за разрешение, данное ему Тверской епархией на строительство усадебного храма на особых условиях: как домового бесприходного.[157] При жизни архитектора был построен только Борисоглебский собор.
Собор возводился при участии императрицы. 30 мая 1785 г. по пути в Москву Екатерина II со свитой прибыла в Торжок. На Петербургской заставе ее встречали вице-губернатор Твери, городничий, предводитель дворянства, духовенство. “Пели канты”, новоторжские красавицы преподнесли “кожаные кисы и туфли, шитые золотом”. На обратном пути в Петербург императрица заехала в имение Грузины к М.А. Полторацкому, а 9 июня 1785 года в Торжке был праздник. Императрица прибыла в древний Борисоглебский монастырь на литургию, после которой совершилась закладка нового собора.[158] Происходило это торжественно: государыня собственноручно посеребренными молоточком и лопаточкой уложила первый камень собора. Об этом Львов сообщал в письме А.Р. Воронцову: “Изволила государыня закладывать в Торжке соборную мою церковь”.[159]
Архитектору предстояло новый собор поставить на месте древнего “угрожающего падением” собора.
Львову удалось гармонично вписать новый храм в ансамбль монастыря, удачно выбрано место — с разных сторон собор воспринимается по-разному: от реки, из центра города, открывается его нарядный шестиколонный портик, со стороны въездных ворот мы видим сразу два фасада, создающие эффект монументальности.
Борисоглебский храм — один из лучших образцов русского строгого классицизма, Львов утверждает в нем основные принципы своего творчества: компактность объема, строгость форм, сдержанность украшений, прекрасные пропорции.
Стремясь к стилевому соответствию архитектуры и интерьера, Львов разработал проект убранства собора. Пол был выложен чугунными плитами, колонны и стены отделаны “под мрамор” палевого цвета:
“...небесный свет преизобильно повсюду блистает. Не златая пышность тяготит там стены и столбы; но едва священная простота важное украшение составляет ...светлый купол резною работою искусно украшенный”.[160]
Главный иконостас был ротондальным, все 37 икон для него “писаны на казенный счет” неизвестным тогда В.Л. Боровиковским. В 1789 г. был утвержден план иконостасов, и новоторжское гражданское общество обратилось к Львову с просьбой поручить живописцу под его “смотрением” написать 37 образов. В декабре 1792 г. Львов сообщал “почтенному купечеству”, что “поручик Боровиковский взялся означенные 37 образов написать за 1600 рублей... Образа ныне все готовы, опыт художества оных имеете вы теперь в 7-и доставленных двунадесятых праздниках, а денег получено по распискам живописца 700 рублей...” и просил поскорее выплатить оставшуюся сумму: “тем более, что я порукою в исправном платеже... Я буду ожидать присланного вашего в генваре месяце...”, потому что Боровиковский отправляется в Могилев.[161]
Современник описывал иконостас Борисоглебского собора: “...алтарь отнюдь не великолепен, но неизъяснимо величествен. Синий с золотыми жилками мрамор — его основание; весьма приличная резьба — украшение, а у места поставленные образа — все его величество... сия красноречивая для глаз гармония удачнее проповедует всех ораторов.
Благовещение — примечательный образ. Мария и Архангел все внимание на себя обращают. Невозможно постигнуть, как изобразила кисть живое удивление в первой, и нечто небесное, важности исполнено во втором ... Успение — другой, равно искусственный образ!.. Ах! Не можно без чувственного сердца изображать с таковою точностью страстей!”.[162]
В нише, на помосте из белого мрамора, находилась рака с мощами основателя монастыря, преподобного Ефрема Новоторжского. Она была выполнена по проекту Н. Львова: дубовая, “покрыта серебряными позлащенными досками, подножками для нее служат львиные позолоченые лапы. На мраморном пьедестале, на металлической доске была надпись: “...во славу Бога дивного о Святых своих сия рака сооружена святому угоднику Его преподобному Ефрему архимандриту Новоторжскому чудотворцу иждивением усердных дателей при благословенном царствовании благочестивейшего великого государя императора Павла Петровича 1798 г. по чертежу и под руководством действ. с. с. Ник. Алекс. Львова и самый храм сей созидавшего”.[163]
Не прошло и полувека, как появился новый стиль, иные вкусы и представления о красоте. В 1840 году на месте львовского “недостаточно великолепного” иконостаса соорудили новый, “соответственно величию храма”, резной, вызолоченный червонным золотом, с большими царскими вратами.
