Зато больше становилось развлечений, живее делались игры. Вот что говорит Платон: «У детей этого возраста забавы возникают словно сами собой; когда дети собираются вместе, они придумывают их даже сами. Все дети этого возраста… пусть собираются в святилищах по поселкам, так, чтобы дети всех жителей поселка были там вместе. Кормилицы также должны смотреть, чтобы дети этого возраста были скромными и нераспущенными. Над самими же кормилицами и над всей этой детской стайкой будут поставлены двенадцать женщин — по одной на каждую стайку, чтобы следить за ее порядком; их будут ежегодно назначать из числа упомянутых раньше кормилиц стражи законов Выборы их будут производить главные попечительницы о браках. Среди своих ровесниц они выберут по одной из каждой филы. Назначенная на эту должность будет ежедневно посещать какое-нибудь святилище и всякий раз налагать наказание, если кто провинится; раба и рабыню, чужеземца и чужеземку она накажет сама с помощью государственных рабов, а гражданина, если он станет противиться наказанию, она поведет на суд астиномов[7]; если же гражданин не противится, она и его наказывает сама»{57}.
Быт древнегреческой семьи был устроен так, чтобы по возможности приобщать ребенка к миру взрослых. Детям дозволялось не только быть зрителями, но и участвовать в развлечениях старших. Частью домашнего воспитания было поощрение интереса детей к общественным торжествам и спортивным состязаниям. В религиозных мистериях маленьким участникам в иных случаях отводилась особая роль. Так дети узнавали что-то новое, набирались впечатлений, примеряли на себя социальные роли, постигали нравственные ценности общества. Перед ними раскрывался наполненный страстями мир древнегреческой мифологии, и воспринимался он как совершенно реальный — и взрослыми, и, конечно же, детьми.
А самыми реальными, надо думать, казались ужасные чудища, которыми родители или няньки пугали неслухов, — ночной дух с ослиными ногами Эмпуса, Ламия с вынимающимися глазами, склонные к вампиризму Мормо, Акко, Алфито и т.д. — ряд можно продолжать долго. К слову, вампиров изобретательное греческое воображение наградило одной ногой из бронзы, а другой из ослиного навоза. На современный взгляд, поскольку сразу напрашиваются сравнения с фольклорными персонажами, чья страховидность и смысл «существования» обесценены (у русских, например, это Кощей и Баба-Яга), ничего экстраординарного в том, чтобы посулить ребенку встречу с Эмпусой, нет, однако такого рода угроза приобретает совсем иную окраску, если вспомнить, что в эпоху «архаической Греции» и уж точно в «темные века» в чести были человеческие жертвоприношения и во время мистерий, дабы утихомирить злых духов, на алтарях закалывали младенцев. Делали это жрецы в масках, изображающих самых несимпатичных мифологических персонажей, — например, в маске горгоны, которая обликом восходит к только что упоминавшейся Ламии, чье имя можно перевести как «прожорливая». Память об этом в период «классической Греции», безусловно, еще была жива — тем более что мистерии (хотя и «всего лишь» с имитацией человеческого жертвоприношения) обрели в это время особую пышность и не обходились без участия самых юных членов общества.
Но греки, похоже, не считали, что таким образом расшатывают нервную систему своих детей. Наоборот, согласно Платону, «занятие, с малых лет развивающее мужество, заключается в уменье побеждать нападающие на нас боязнь и страх»{58}. Следовательно, чем больше у ребенка будет таких упражнений на «развитие мужества», тем лучше. И это, заметим, взгляд афинянина. Стоит ли говорить, что в Спарте «уменье побеждать нападающие на нас боязнь и страх» возвели в культ и сделали основой подконтрольного обществу домашнего воспитания?
Если до шести лет мальчики и девочки росли вместе, то с приходом этого возраста Платон рекомендует их разделять: «Мальчики проводят время с мальчиками, точно так же и девочки с девочками»{59}. Чуть позже в жизни детей наступала пора, когда их пути резко расходились: девочек ожидали женские покои дома — гинекеи, а мальчиков, с семи лет, дидаскалейоны — начальные школы. В Аттике обучение было делом добровольным и платным, а в Лаконии, согласно местной казарменной концепции воспитания, — обязательным, бесплатным и для всех детей гомеев одинаковым.
Первое образование мальчики получали в семье. Аристотель полагал, что «по истечении пятилетнего возраста следующие два года, до семи лет, дети должны уже присутствовать на уроках по тем предметам, которые им потом самим придется изучать»{60}. За эти два года наиболее способные и любознательные выучивались читать и считать, почти все усваивали азы хорового пения. В начальную школу, иначе называемую школой грамматиста, где изучались чтение, письмо и основы счета, многие приходили достаточно подготовленными, но независимо от этого все — и те, кто уже что-то знал, и те, кто не знал ничего, — проводили там одинаковое количество времени, пока им не исполнялось четырнадцать лет.
Несмотря на добровольность и растущую дороговизну обучения, мало кто из свободнорожденных детей оставался вне школьной системы. Таковых, вероятно, были единицы. Неграмотность наряду с физической хлипкостью и отсутствием музыкального слуха, по убеждению греков, не имела оправданий. О человеке, когда хотели подчеркнуть его абсолютную никчемность, говорили: «Он не умеет ни читать, ни плавать». В обществе, устремленном к калокагатии, отказ от образования считался просто неприличным, и даже те, кто в глубине души считал, что без учебы можно обойтись, были вынуждены следовать за общественным идеалом. Разумеется, речь идет не о детях, а о родителях, определявших судьбу детей.
Таким образом, по достижении семилетнего возраста обычный афинский мальчик переступал порог начальной школы. Впрочем, о пороге можно говорить только в фигуральном смысле, поскольку понятие школы не связывалось с конкретным домом, в котором проходят занятия. Следуя традиции, берущей начало от философских школ, уроки на протяжении всего года — спасибо средиземноморскому климату! — проводили обычно на открытом воздухе и очень редко в каком-либо помещении. Каникул не было; хватало религиозных и прочих праздников — в иные месяцы каждый третий день был выходным.
Не существовало в древнегреческой начальной школе и столь привычных современным школьникам классных досок, и парт, и деления на классы, да и учитель был один на всех учеников. Для стороннего зрителя школьная картинка имела вид идиллический: где-нибудь посреди полянки на возвышении сидел учитель-грамматист в гиматии — одеянии наподобие плаща из цельного прямоугольного куска льняной или шерстяной ткани, в которое можно было полностью завернуться, — а вокруг него располагались ученики, одетые в короткие, до колен, хитоны без рукавов. Поодаль, на краю полянки размещались уже упоминавшиеся рабы-детоводители, которые сопровождали в школу младших, — те, что постарше, приходили сами. В обязанности рабов также входило предупреждать во время занятий баловство своих юных хозяев и в случае особо злостных проказ докладывать о них родителям. Можно представить, в сколь щекотливой ситуации рисковал при этом оказаться раб…
Что касается помещений для занятий, то сведений о том, как они выглядели, не сохранилось. Вероятнее всего, это были обычные комнаты с самым широким назначением. Поэт Герод (III век до н.э.) оставил описание школьного помещения, стены которого «украшены статуэтками девяти муз и Аполлона» («Учитель»).
Уроки начинались очень рано, зимой в буквальном смысле с рассветом. Известна греческая скульптура: мальчик, идущий в школу, и педагог, освещающий ему путь. В одной школе, у одного учителя, на одних и тех же уроках обучались дети разных возрастов, а занятия шли по кругу, для старших все более усложняясь. Число учеников ограничивалось возможностями учителя, и, следовательно, их не могло быть более пятидесяти, но существовали и такие школы, где учеников было десять-пятнадцать или еще меньше. Дети из аристократических семей, которые имели средства нанимать для своих отпрысков персональных учителей, часто занимались в индивидуальном порядке.
Одновременное нахождение в «классе» разновозрастных детей имело свои плюсы и минусы. Это создавало дополнительные трудности учителю, но в то же время, учитывая, что темы повторялись, способствовало лучшему усвоению материала младшими, которые изо дня в день слушали ответы своих старших соучеников, грызущих гранит науки уже не первый год.
Первым делом детей обучали чтению, для чего применялся буквослагательный метод, в основе которого прочное соответствие буквы и звука. Дети зубрили алфавит, запоминая названия букв — альфа, бета, гамма, дельта и т.д.; затем полный состав двухбуквенных и трехбуквенных слогов и слоги в разных комбинациях и наконец читали по складам. Пишущие на античные темы любят рассказывать и пересказывать историю, как знаменитый в эллинистическое время афинский оратор Герод Аттик купил двадцать четыре раба по числу букв алфавита и дал им соответствующие имена, чтобы его сын лучше усвоил начала грамоты. Но Герод Аттик был в Афинах богатейшим человеком и мог такое себе позволить. Другим родителям приходилось прибегать к менее экзотическим наглядным пособиям. Например, применялось столь действенное средство, как печенье в виде букв алфавита.
