Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии

Ознакомительная версия.

Восставшие вновь оказались без предводителя. Из двух лангобардов, казалось бы подходивших на эту роль, один был замечен в злоупотреблениях, а второй совершил предательство; среди их деморализованных соотечественников больше не нашлось кандидатур нужного масштаба. Нормандцы, уставшие от двурушничества своих союзников, теперь решили избрать собственного вождя. Со времен побед в Сиракузах, Монтемаджоре и Монтепелозо на это место имелся явный претендент — Вильгельм Железная Рука; и вот в сентябре 1042 г. старший сын Танкреда де Отвиля был объявлен предводителем всех нормандцев в Апулии с титулом графа.

Но графы в те феодальные времена не могли существовать сами по себе. Им надлежало быть одним из звеньев в длинной цепи вассальных зависимостей, которая связывала императора через князей, герцогов и младших баронов с самым последним из крестьян. Вильгельм потому должен был найти себе сюзерена.

Сюзерен отыскался быстро: Гвемар из Салерно, который теперь желал присоединиться к восстанию, охотно согласился на предложение Вильгельма. В конце 1042 г. он отправился с Райнульфом из Аверсы в Мельфи, и там собравшиеся нормандцы провозгласили его герцогом Апулии и Калабрии. Отдав Вильгельму в залог дружбы в жены свою племянницу, дочь герцога Ги из Сорренто, Гвемар затем разделил между двенадцатью вождями все земли, завоеванные и те, что будут завоеваны в будущем. Таким образом герцог и нормандцы открыто объявили — борьба продолжится до тех пор, пока последний грек не будет изгнан с полуострова. Тем временем Вильгельм Железная Рука, утвержденный графом Апулийским при сюзеренитете Гвемара с правом основывать новые баронства по мере того, как будут завоеваны новые земли, взял себе в личное владение Асколи; его брат Дрого получил Венозу, а Райнульфу из Аверсы, не входившему в число двенадцати вождей, но слишком могущественному, чтобы его игнорировать, были переданы Сипонто и часть горы Гаргано. Сам Мельфи остался в общем владении всех нормандских предводителей в качестве их главной штаб-квартиры в Апулии и, по словам Гиббона, "столицы и оплота республики".

Весь облик южной Италии претерпел кардинальные изменения. С этих пор мы ничего не слышим о лангобардском патриотизме. В число подданных Гвемара, герцога Апулии и Калабрии, входили на равных и греки и лангобарды; в то время как в «освобожденной» Апулии реальная власть принадлежала исключительно нормандцам, их дерзания были утверждены в Мельфи, и они не собирались ни с кем делиться своими землями. Таким образом, нормандцы укрепились в Апулии даже прочнее, чем в Кампании, и намеревались там остаться. А что же стало с Ардуйном? В конце концов это он привел нормандцев в Апулию, предоставил им Мельфи и больше чем кто-либо другой содействовал их успеху. По условиям договора с нормандскими предводителями в Аверсе земли должны были делиться поровну между Ардуйном и ими. Из ранних источников только Аматус — без всяких пояснений — утверждает, что нормандцы сдержали слово. Ни в одной хронике о нем более не упоминается. Возможно, он умер, погиб в одной из первых битв и пал жертвой яростного гнева Маниака. Возможно, его, как и Аргируса, перекупили греки, но, скорее всего, нормандцы, опасаясь, что его присутствие будет создавать постоянный соблазн для патриотически настроенных лангобардов, просто выбросили его из своей жизни, как старый плащ, который сослужил службу и больше не нужен.

По мере того как сила нормандцев в Италии росла, и новости об их триумфах достигали Франции, все новые рыцари хотели последовать их примеру. В 1046 г., примерно через три года после собрания в Мельфи, два молодых человека появились в южной Италии с разницей примерно в два месяца. И тому и другому предстояло на свой лад достичь величия; оба основали династии; и одному из них суждено было потрясти самые основы христианского мира, подчинить одного из могущественных римских пап и заставить императоров Запада и Востока содрогаться от одного звука его имени. Это были Ричард, сын Асклетина, позже ставший князем Капуи, и Роберт де Отвиль, вскоре завоевавший прозвище Гвискар Хитрец.[11]

Оба изначально имели некоторые преимущества перед своими сотоварищами. Ричард был племянником Райнульфа из Аверсы. Его отец, младший брат Райнульфа Асклетин, получил в Мельфи титул графа Ачеренцо. Старший брат Ричарда, которого звали, как и отца, Асклетин, был одним из самых прославленных соратников Райнульфа и, когда Райнульф умер в 1045 г., некоторое время правил в Аверсе — до собственной смерти, последовавший через несколько месяцев. Ричард вырос в Нормандии, но, вступая на итальянскую землю в сопровождении внушительного отряда из сорока рыцарей, он не сомневался, что его ждет большое будущее, и надежда его не обманула. Аматус, может быть вспоминая о богатых пожертвованиях, которые Ричард позже делал его родному монастырю, оставил такое его описание: "В это время приехал Ричард, сын Асклетина, хорошо сложенный и статный, молодой, со свежим лицом и весь лучащийся красотой, так что все, кто его видел, не могли не полюбить его. Вместе с ним прибыло множество рыцарей и слуг. Он имел обыкновение ездить на низкорослых лошадках, так что его ноги почти касались земли".[12]

Роберт путешествовал один. Родившийся в 1016 г, шестой сын Танкреда, старший в его втором браке, он не имел возможности набрать себе воинов, рассчитывал только на щедрость сводных братьев. К несчастью для него, Вильгельм Железная Рука умер перед самым его приездом. Однако Вильгельму наследовал в качестве графа Апулии его брат Дрого, так у что Роберта были неплохие перспективы. На самом деле, как он вскоре понял, его твердая рука и гибкий ум, благодаря которому он заслужил свое прозвище, сослужили ему лучшую службу, чем все семейные связи.

Хронисты того времени оставили много описаний этого необыкновенного человека, "белокурого, голубоглазого великана, который был наверное, лучшим воином и государственным деятелем своей эпохи". Наиболее интересный его портрет рисует Анна Комнин, чей отец Алексей Комнин впоследствии занял имперский трон в Константинополе и вынужден был защищать город от наступающих армий Роберта. Следует помнить, что Анна писала через много лет после излагаемых нами сейчас событий, когда Гвискар достиг вершины власти, но был уже совсем не молод. В ее описании восхитительно сочетается презрение "рожденной в пурпуре" к выскочке, ненависть любящей дочери к злейшему врагу ее отца, преклонение умного и проницательного наблюдателя перед бесспорно великим человеком и толика сексуального влечения, которому Анна всю жизнь глубоко и не стыдясь поддавалась:

"Этот Роберт был нормандец по происхождению, незнатного рода и тиранического темперамента, наделенный лукавым и острым умом, храбрым в битве, искусный в умении отнимать богатство и собственность у магнатов и очень целеустремленный, ибо он никогда не допускал, чтобы обстоятельства помешали ему исполнить свое желание. Ростом он превосходил самых высоких людей, лицо его было румяное, волосы льняные, его глаза сверкали огнем; он был широк в плечах и в кости, плотного сложения там, где от природы это необходимо, и отточенно изящен там, где крепость сложения менее нужна. Этот человек был удивительно гармонично сложен с ног до головы, как я слышала от многих. Гомер говорит об Ахилле, что, когда тот кричал, слушателям казалось, что множество людей кричат в ужасе, но крик этого человека, говорят, обращал в бегство тысячи воинов. Столь щедро одаренный фортуной, телесно и духовно, он от природы неукротим и не подчиняется никому на свете. Считается, что могучие натуры всегда таковы, даже если происхождение их не слишком благородно".[13]

Двое молодых авантюристов нашли свою новую родину в состоянии беспрецедентного, даже по меркам средневековой Италии, политического хаоса. В Апулии шла война между нормандцами из Мельфи — которые, несмотря на формальный вассалитет по отношению к Гвемару, откровенно дрались за новые территории — и византийцами, обосновавшимися в Бари. Она то вспыхивала, то затихала без особых результатов и теперь охватила также греческую Калабрию. Перебежчик Агирус, который вскоре после своего предательства был назначен катапаном (единственным удовлетворительным объяснением служит то, что должность входила в состав взятки), за три года столь же решительно и умело боролся за греческое дело, как некогда боролся за лангобардскую независимость. Власть Византии в Италии была теперь повсюду в серьезной опасности, и греков везде теснили, но благодаря Аргирусу продвижение нормандцев шло очень медленно и обходилось дорого. На западе царило еще большее смятение. Император Михаил, решив наказать Гвемара за участие в восстании, незадолго до своего свержения выпустил Пандульфа Капуанского из тюрьмы. В начале 1042 г, старый Волк возвратился в гневе в Италию: он жаждал крови Гвемара и стремился доказать всем, что его клыки по-прежнему остры. Он умудрился привлечь на свою сторону некоторых старых соратников, но ни у него, ни у Гвемара не хватало сил, чтобы одержать окончательную победу.

Ознакомительная версия.