Монтень же, например, восхищается достоинствами совместного самоубийства мужа и жены, описание которых ему встретилось в письмах Плиния Младшего. У последнего был сосед в Италии, который невероятно страдал от гнойных язв, покрывавших его половые органы. Его жена, видя непрестанные и мучительные страдания своего мужа, попросила, чтобы тот дал ей осмотреть себя, заявив, что никто откровеннее не скажет ему, есть ли надежда на выздоровление. Получив согласие мужа и внимательно осмотрев его, она нашла, что надежды на выздоровление практически нет и что ему предстоит еще долго влачить мучительное существование. Во избежание этого она посоветовала ему вернейшее и лучшее средство — покончить с собой. Но, видя, что у него не хватает духу для такого решительного поступка, она прибавила: «Не думай, друг мой, что твои страдания терзают меня меньше, чем тебя; чтобы избавиться от них, я хочу испытать на себе то же самое лекарство, которое я тебе предлагаю. Я хочу быть вместе с тобой при твоем выздоровлении, так же как была вместе с тобой в течение всей твоей болезни. Отрешись от страха смерти и думай о том, каким благом будет для нас этот переход, который избавит нас от нестерпимых страданий: мы уйдем вместе, счастливые, из этой жизни». Сказав это и подбодрив своего нерешительного мужа, она решила, что они выбросятся в море из окна своего дома, расположенного у самого берега. И желая, чтобы ее муж до последней минуты был окружен той преданной и страстной любовью, которую она дарила ему в течение всей жизни, она захотела, чтобы он умер в ее объятиях. Однако, боясь, чтобы руки его при падении и от страха не ослабели и не разомкнулись, она плотно привязала себя к нему и рассталась с жизнью ради того, чтобы положить конец страданиям мужа.
И Плиний и Монтень особенно отмечают, что это была женщина совсем простого звания, и удивляются, что и среди простых людей нередко можно встретить проявления необыкновенного благородства. Здесь же хочется привести еще один пример героического поведения женщины — жены консула Цецины Пета, Аррии, чье самоубийство вошло в историю наравне с самоубийствами Клеопатры, Сафо и Лукреции. Аррия, когда ее муж, Цецина Пет, был захвачен солдатами императора Клавдия после гибели Скрибониана, стала умолять тех, которые увозили его в Рим, позволить ей ехать вместе с ним. Она была согласна исполнять все обязанности рабов: убирать его комнату, стряпать и все остальное. Но ей было отказано. Тогда она на рыбачьем суденышке следует за мужем до самой Иллирии. Уже в Риме, в присутствии императора Клавдия, Юния, вдова Скрибониана, приблизилась к ней с выражением дружеского участия ввиду общности их судеб, но Аррия резко отстранила ее от себя со словами: «И ты хочешь, чтобы я говорила с тобой или стала тебя слушать? У тебя на груди убили Скрибониана, а ты все еще живешь?» После этих слов и других признаков родные заключили, что Аррия готовит самоубийство и стремится разделить судьбу своего мужа. В ответ на вопрос своего зятя Тразея, захотела ли бы Аррия, чтобы в подобной ситуации ее дочь и его жена покончила с собой, Аррия восклицала: «Что ты сказал? Захотела бы я? Да, да, безусловно захотела бы, если бы она прожила с тобой такую же долгую жизнь и в таком же согласии, как я со своим мужем». Близким, которые ее охраняли, она сказала: «Это ни к чему: вы добьетесь лишь того, что я умру более мучительной смертью, но добиться, чтобы я не умерла, вы не сможете». С этими словами она вскочила со стула, на котором сидела, и со всего размаху ударилась головой о противоположную стену. Когда после долгого обморока ее, тяжело раненную, с величайшим трудом привели в чувство, она сказала: «Я говорила вам, что если вы лишите меня возможности легко уйти из жизни, я выберу любой другой путь, каким бы трудным он ни оказался». Смерть этой благородной, по описаниям Монтеня, женщины была такова. У ее мужа Пета не хватало мужества самому лишить себя жизни, как того требовал приговор, вынесенный ему жестоким императором. Однажды Аррия, убеждая своего мужа покончить с собой, сначала обратилась к нему с разными увещеваниями, затем выхватила кинжал, который носил при себе ее муж, и, держа его обнаженным в руке, в заключение своих уговоров промолвила: «Сделай, Пет, вот так». В тот же миг она нанесла себе смертельный удар в живот и, выдернув кинжал из раны, подала его мужу, закончив свою жизнь следующими благороднейшими словами: «Пет, не больно».
Когда благородная Аррия подала своему Пету кинжал, который только что пронзил ее тело, она сказала: «У меня не болит, поверь мне, рана, которую я нанесла себе, но я страдаю от той, Пет, которую ты нанесешь себе».
Так передал ее речь Плиний, и она производит глубокое впечатление. Совершив этот высокий и смелый подвиг единственно ради блага своего мужа, она до последней минуты заботилась о нем. Пет, после этого, не раздумывая, убил себя тем же кинжалом; очевидно, он устыдился того, что ему понадобился такой урок.
Мы уже говорили, что в некоторых странах государственная власть пыталась установить, в каких случаях самоубийство правомерно и допустимо добровольное лишение себя жизни, то есть пыталась найти тот критерий, когда самоубийство будет гармоничным завершением жизни. Одно время в Марселе хранился запас цикуты, заготовляемой за государственный счет и доступной всем, кто захотел бы укоротить свой век, но при условии, что причины самоубийства должны быть одобрены советом шестисот, то есть сенатом. Наложить на себя руки можно было только с разрешения магистрата и в узаконенных случаях.
Подобный пример приводит Секст Помпеи, который во время путешествия присутствовал при самоубийстве одной всеми уважаемой женщины. Эта женщина прожила девяносто лет в полном благополучии, и телесном и духовном, и боязнь, что дальнейшая жизнь может привести к тому, что фортуна отвернет от нее свой благой лик, заставила ее обратиться к своим согражданам с просьбой разрешить ей покончить с собой. Сограждане выслушали изложенные ею причины своего намерения и единодушно его одобрили. После этого она дала наставления своим близким, призвала их к миру и согласию, разделила между ними свое имущество, затем твердой рукой взяла чашу с ядом и, вознеся мольбы Меркурию и попросив его уготовить ей какое-нибудь спокойное местечко в загробном мире, быстро выпила смертельный напиток.
У многих северных народов, хотя и не регламентировалось жестко, однако, считалось просто неприличным достигать глубокой старости, и люди, дожившие до почтенного возраста, после славной пирушки бросались в море с вершины, специально предназначенной для этой цели скалы.
«Раньше ты умрешь или позже — неважно, хорошо или плохо — вот что важно. А хорошо умереть — значит избежать опасности жить дурно… Самая грязная смерть предпочтительнее самого чистого рабства», — утверждал Сенека, называя «прекрасным, благородным» зрелище того, как варвар, участвующий в потешных сражениях кораблей, вонзает себе дротик в горло, предпочитая умереть, чем убивать!
Н. Видгорчик прямо пишет, что не все случаи самоубийства могут быть подведены под рубрику патологических явлений. «Бывают обстоятельства, при которых самоубийство является единственно объективно-разумным выходом из данного положения, бывают обстоятельства, когда самоубийство свидетельствует не о слабости психической организации, а наоборот, о ее силе и устойчивости».
Ясунари Кавабата в рассказе «Стон горы» приводит случай самоубийства двух стариков. Ему было шестьдесят девять лет, ей — шестьдесят восемь. Они вышли в неизвестном направлении из дома и не вернулись. В газетах были опубликованы их прощальные письма к приемному сыну, его жене, внукам. Они пишут: «…представляя себе, сколь убоги люди, влачащие жалкое существование забытых всеми, мы не хотим дожить до такого дня».
«Упиваться солнцем всю теплую пору, всегда жить в цвету, всегда благоухать, а потом, при первом же страдании, уснуть с надеждою прорасти где-нибудь в другом месте, — разве это не достаточно долгая, разве это не наполненная до краев жизнь? Упорствовать в желании продлить ее — значит только испортить прожитое!» — так писал Эмиль Золя в романе «Творчество», главный герой которого покончил жизнь самоубийством.
Выдержки из предсмертных писем в Японии и в некоторых других странах принято публиковать в печати. В отношении предсмертных писем самоубийц существуют самые разнообразные неписаные правила и обычаи. Во многих странах считается некрасивым и неприличным самовольно уходить из жизни, не оставив предсмертного письма. В Японии, если мужчина и женщина еще молоды и решили покончить с собой, они пишут раздельные письма. Если это же делают муж и жена, достаточно того, что напишет муж от имени обоих.
Софья Богатина, на рубеже двадцатого века размышляя о самоубийствах женщин, пишет о том, что оставить письмо, в котором объяснены причины самоубийства, — это последний долг перед обществом, который женщины в силу своей безграмотности часто не выполняют.
