И все же на этот раз Гесперия устояла. Полководец Аэций, последний из великих римлян, противопоставил гуннской орде коалицию германских племен — гибнущую цивилизацию должны были отстаивать варвары. Знаменитая «битва народов» произошла в июне 451 г. на обширных Каталаунских полях в Галлии, близ современного Труа (в 150 километрах восточнее Парижа). Ее описание современниками напоминает рагнарёк — последнее грандиозное побоище богов в германской мифологии: 165 000 убитых, ручьи, вздувшиеся от крови, обезумевший от бешенства Аттила, кружащийся вокруг гигантского костра из седел, в который он намеревался броситься, если бы неприятель ворвался в гуннский лагерь… Противникам так и не удалось сломить друг друга, но спустя несколько дней Аттила, не возобновив сражения, увел свою орду назад в Паннонию. Солнце античной цивилизации замедлило свой кровавый закат.
На следующий год Аттила опустошил Северную Италию и, обремененный добычей, снова вернулся в придунайские степи. Он готовился нанести удар по Византии, но в 453 г. внезапно скончался, на другой день после свадьбы с германской красавицей Ильдико, которую молва обвиняла в отравлении «Бича Божьего» и «осиротителя Европы». Впрочем, Ильдико вряд ли была новой Юдифью. Скорее всего, как об этом свидетельствует Иордан, Аттила умер во сне от удушья, вызванного часто случавшимся у него носовым кровотечением. После его смерти Гуннская империя быстро распалась, и гунны ушли из Паннонии назад в Южное Поднепровье и на Северный Кавказ.
Гуннское «опустошение мира» сыграло важную роль в истории славянского племени. В отличие от скифских, сарматских и готских вторжений нашествие гуннов было чрезвычайно масштабным и привело к разрушению всей прежней этнополитической ситуации в варварском мире. Уход на запад готов и аланов, а затем и распад империи Аттилы позволил славянам в V в. начать широкую колонизацию Северного Подунавья, низовьев Днестра и среднего течения Днепра.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОБОСОБЛЕНИЕ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ (VI–IX вв.)
Глава 1
СЛАВЯНЕ В РАННЕМ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
V в., наполнивший мир грохотом рушащихся городов и империй, стенаниями и воплями избиваемых жертв, был только прелюдией к средневековой истории. Под эти гибельные звуки славяне выступили наконец из исторического небытия. Началось самое длительное и масштабное в истории переселение. Этот мощный колонизационный порыв, зародившийся на заре Средневековья в Висло-Одерском междуречье, иссяк лишь спустя полтора тысячелетия, достигнув берегов холодной Аляски и знойной Калифорнии.
В конце V — начале VI в. создалась благоприятная ситуация для продвижения славян на северо-запад и юг. Переселение воинственных германских племен на территорию Западной Римской империи освободило для славян земли по течению Одера и Эльбы. В то же время распад Гуннской империи облегчил им дальнейшее проникновение в Подунавье и Поднепровье.
Не встречая серьезного сопротивления, славянские племена вплотную придвинулись к северным и северо-восточным границам империи, а также к Балтике в районе полуострова Ютландия. Через всю Центральную и Восточную Европу протянулся широкий «славянский пояс». Начинаясь на западе от Эльбы и Одера, он простирался через верховья Вислы и Карпаты до среднего течения Днепра и низовьев Днестра и Буга[48].
Византийские писатели VI столетия — Иордан, Прокопий Кесарийский и Маврикий — уже знают самоназвание славян (в форме «склавены», «склавы») и их племенное многообразие.
Говоря о племени герулов, побежденном лангобардами и вынужденном переселиться на север, к самому Балтийскому побережью, Прокопий замечает, что герулы в своем продвижении «проходили через все племена склавенов, минуя их последовательно».
Однако названия отдельных славянских племен византийцам все еще неизвестны. Славянский этнос подразделяется ими на две большие группы — склавенов и антов[49]. Прокопий и Иордан проявляют хорошую осведомленность об их расселении. Согласно Иордану, склавены живут от низовьев Дуная «вплоть до Днестра и на севере до Вислы… Анты же, самые могущественные из них, там, где Понтийское море делает дугу, простираются от Днестра вплоть до Днепра». Прокопий, писавший несколько позже Иордана, о склавенах сообщает только то, что они обитают к северу от Дуная; зато он располагает информацией о более широком расселении антов: их западным пределом Прокопий называет нижний Дунай, а на востоке отводит им земли к северу от побережья Азовского моря. Эта территория в целом соответствует ареалу славянской пражско-пеньковской культуры V–VII вв.
В связи с географией расселения антов в них традиционно видели восточную, собственно «русскую» ветвь славян. Однако приписываемая антам выдающаяся роль в этногенезе русского народа не согласуется ни с неопределенностью происхождения этого этнонима, ни с краткостью их исторического существования, по крайней мере, в литературной традиции. Поэтому предпочтительнее говорить об убывающей, а не нарастающей силе антской колонизации южнорусских земель в VII–VIII вв., так как военная мощь антов в это время, как мы увидим, была значительно подорвана нашествием аваров. Потомками антов, вероятно, были летописные тиверцы, угличи и северяне, заселившие южную окраину Русской земли.
Жизнь славян в VI–VII вв.
Славяне, выступившие в VI в. на историческую сцену под своим именем, не были ни молодым, ни девственно-диким народом, вышедшим едва ли не нагишом из лесов и степей необозримой Сарматии, каким его изображали далеко не беспристрастные раннесредневековые писатели. По крайней мере, та часть из них, которая граничила с дунайскими и причерноморскими провинциями Римской империи, вынесла из поздней Античности немалый исторический и культурный опыт. Никогда славяне не стояли особняком от мировой истории, и если они до поры до времени не творили ее сами, то все равно она приходила к ним вместе с товарами греческих и римских торговцев, сеющими восхищение и соблазны, или врывалась по кровавым следам очередного повелителя, покорителя или потрясателя вселенной: всегда в виде Плутоса или Марса и почти никогда в образе Минервы[50].
Святилище на Благовещенской горе во Вщиже (реконструкция)
Многое повидав и испытав, славяне немало усвоили. Искусство и ремесла, религия и нравы окружающих народов уже тогда оказывали значительное влияние на славянский культурный тип, как это происходило и позднее; при этом, однако, усвоение чужого не приводило ни к культурной, ни к расовой ассимиляции. Во многих отношениях славяне вступили в Средневековье почти на равных с ветшавшим античным миром: они умели громить войска ромеев в полевых сражениях и брать хорошо укрепленные города, организовывать речные переправы и морские экспедиции; их социальная структура, хотя и претерпела изменение и усложнение, соприкоснувшись с раннесредневековым византийским обществом, но все же сохранила своеобразие и доказала свою жизнеспособность; зависть и восхищение, которые они испытывали, взирая на изделия византийской городской промышленности, не позволяют нам пренебрежительно отнестись к их собственной тонкой технике обработки металлов, ювелирному, гончарному и кожевенному мастерству.
Начиная с VI в. славяне сделались основным военным противником Византии, что заставило византийских писателей обратить на них самое пристальное внимание. С этого времени наши предки как бы обретают историю (разумеется, историю «письменную»), или, скорее, она даруется им — в результате их соприкосновения с цивилизованным миром, и затем, в течение нескольких столетий, — лишь по мере взаимодействия с этим миром.
Наиболее подробное этнографическое описание славян содержится в давно уже ставших хрестоматийными фрагментах сочинений императора Маврикия и Прокопия Кесарийского.
Оба византийских писателя отмечают подлинно варварскую неприхотливость быта славянских племен. «Жалкие хижины», расположенные далеко одна от другой, в труднопроходимых местах среди лесов, рек, болот и озер, — таковы, по их словам, славянские поселения. Византийцы, наследники эллинистической культуры, привыкли к проживанию в относительной тесноте и видели в ней некую норму, поэтому разбросанные усадьбы, дворы и прочие поселения славян особенно бросались им в глаза. Причину непритязательного отношения славян к своим жилищам, которые они легко покидают, часто передвигаясь с места на место, Маврикий усматривал в том, что славяне постоянно подвергаются нападениям соседних народов: опасность, говорит он, заставляет их устраивать с разных сторон много выходов из своих поселений, а также зарывать все ценные вещи в тайники. Археология, в общем, подтверждает эти сведения.
