Часы натужно бьют. Мое сердце отзывается на каждый удар. Уф, наконец-то секундная стрелка обгоняет минутную - можно передохнуть и жить спокойно до следующего раза, когда снова захрипит страшный старик.
Другие часы будто хлюпают носом или разражаются хриплыми дребезжащими смешками.
Ну а у самых маленьких голосок тонкий и хрупкий. Они вскрикивают, как проснувшиеся среди ночи перепуганные дети. Часы идут вздыхают, болтают маятниками днем и ночью. Когда же они отдыхают?
Вот несколько часов с боем зазвенели одновременно. Нарочно, что ли?
Замирая, перехожу от одних к другим. И слышу какие-то кажется, из-под земли идущие голоса. Это надрываются запрятанные в картонные коробки у самого пола будильники. Они-то, горластые сорванцы, и будят старых увальней.
Вдруг разливается нежная мелодия. Это музыкальная шкатулка. Я приоткрыла крышку, и песенка выпорхнула, как пташка из гнезда. Внутри копошится целый муравейник проволочек, пружинок и колесиков.
Я не отхожу от шкатулки - пусть видит, что ее кто-то слушает и не перестает играть. Но колесики все равно останавливаются. Может они споют еще. Таким теплом дохнуло из этого тесного мирка и обдало весь магазин.
Даже часы с боем затаили дыхание.
Каждый вечер перед сном кто-нибудь из братьев обходит магазин. Родители посылают его проверить, все ли в порядке не забрались ли, Боже сохрани, воры. Мне так хочется пойти с ним! Посмотреть, спят ли все вещи?
Но вот со скрипом поворачивается ключ-великан и я вздрагиваю. Нет, страшно входить даже вместе с братом. А вдруг там спрятался ангел смерти со всеми злыми духами?
Однако внутри не совсем темно - зажженный ночник оставлен на всю ночь.
Стена с серебряными предметами тонет в дымке полумрака. Только иногда вдруг вспыхнет то ажурный цветок, то колечко. Или разольется ровный серебряный блеск точно вышла луна из-за туч.
К стене с часами я подходить боюсь, они висят, навек распятые. Их вздохи - как из разверстых могил. А белые циферблаты с черными цифирьками мерцают, как угасшие глаза мертвецов. Я слышу их издали. Кажется, они меня зовут, шевелятся у меня за спиной. Скорее прочь от этой жути!
У нас в столовой тоже есть часы с боем. Они тоже подвесные, но утоплены в высоком резном шкафу. Так что не слышно его сердца, не видно растянутых конечностей. И время они отбивают бесстрастно и без лишних звуков.
СВАДЬБА
Когда наступает вечер, в доме всегда скучно. Все в магазине и придут только к ночи. Чай пили уже давно. Остывший самовар стоит бездыханный. Бурчит висячая лампа. Длинные тени протянулись по столу. В столовой целый день шумно. А теперь она похожа на темную яму, в которую я боюсь упасть.
Если же останусь, то злобная лампа схватит и утащит меня. Кричи - не кричи, кто услышит? Даже пустые стаканы не отзовутся. Мне страшно: я боюсь лампы и отражения в самоваре, боюсь смотреть в его медное брюхо. Мое лицо маячит там бледным пятном.
Хоть бы кто-нибудь вошел! Где же братья? Где их носит по темноте?
Бегают на улице. Там холод, ветер, но они приходят довольные и приносят кучу новостей.
Тогда я сажусь за стол, подпираю голову рукой и смотрю им в рот.
С братьями никогда не страшно, я завидую им: они могут ходить куда хотят. Мама не будет их ругать.
А я? Куда мне пойти? На кухню? Надоела мне эта кухня! Там за целый день все пропахло едой. И горит один тусклый огонек.
Нет, на кухню не пойду.
В магазин? Там, конечно, светлее и веселее. Но стоит сунуться туда, как сразу закричат:
- Что тебе надо? Иди в дом! Тут и без тебя дел хватает!
Я всегда мешаю. Приходится опустить занавеску и идти назад. В прихожей вдруг замечаю на стене что-то темное - свою шубу - и медлю. Может, выйти на улицу ?
Скорее вниз, до крыльца всего несколько ступенек, а вверху за спиной извивается черной змеей высокая темная лестница.
Толкаю тяжелую входную дверь. Перед глазами раскидывается, как поднебесье, заснеженная дорога. Мороз щиплет ноздри. Мелкий снежок порхает легкими хлопьями.
Я упиваюсь свежим воздухом. На улице тишина - можно подумать, все голоса засыпало снегом.
Зябко дрожат язычки огня в окутанных белой пеленой фонарях. По одной стороне выстроились в ряд извозчики, похожие на снежные пригорки. Как только дышат уткнувшиеся в промокшие торбы лошади? Может, они уже неживые? Под ногами редких прохожих скрипит снег.
Я выхожу на середину улицы и бегу со всех ног. Вдалеке виден большой освещенный двор. И двухэтажный дом. За окнами длинная анфилада - парадные залы.
Здесь каждый вечер справляют свадьбу. Снаружи кажется, что весь дом состоит из одной-единственной огромной комнаты. Пара похожих на чудищ лепных колонн поддерживают балкон.
Наверняка там и сегодня свадьба. Интересно чья? Снег повалил гуще. Иногда с верхушки фонаря срывается и падает под ноги целый пласт.
Послышались шаги. Кто это идет? Оглядываюсь по сторонам. Какие-то люди выходят из решетчатых ворот.
Двое мужчин, как тушу, волокут на плечах огромный медный сифон. Они идут прямо на меня. В лицо мне ударяет струйка газированной воды. Я отскакиваю. Что делать: смеяться или плакать?
- Не трогайте меня! Я вам ничего не сделала!
- Вот смешная девчонка! Любит гулять на свадьбах и купаться в сельтерской воде! - гогочут те двое.
Туда-сюда снуют официанты, один тащит еще теплый духовитый пирог, другой - посудину, в которой плещутся соленые огурцы, третий - блюдо с печеньем.
Волокут столы: отдельно широкие доски, отдельно подставки.
- Что вы несете?
- А я знаю? Тут всего полно: булочки, фаршированная рыба - что угодно!
Посторонившись, даю им пройти. Навстречу широко распахиваются двери. По стенам расставлены стулья. В одном углу пальмы в кадках - зимний садик. Под сенью их зеленых листьев, как трон, возвышается кресло. На полу расстелен ковер. Почетное место пока пусто. Кто та новобрачная, что займет его сегодня? Их было много, и каждая млела от волнения и страха.
Любой другой стул можно взять и переставить, но этот роскошный трон со свалявшейся подушкой на сиденье ждет ее одну - подобную свету в ночи белоснежную невесту.
Едва она входит, кресло пробуждается, оживает. Лепные головки на спинке наклоняются к ней.
Если невеста вздыхает, кресло стонет. Если принимается плакать, обнимает ее своими ручками. Так что, какой бы ни была невеста красавица или дурнушка, здесь, в этих объятиях, прольет она слезы и облегчит душу.
Завтрашней новобрачной невдомек будут слезы сегодняшней. Она ничего не видит, идет к креслу, потупив глаза, садится. Над ней расправляют белую фату, и она замирает, как под распростертыми крыльями, готовая взлететь в иной мир.
Но где же невеста? Высокое кресло пустует. И все обходят его с какой-то опаской.
- Хоть бы скорее началось и удачно бы все прошло! А то замешкались сегодня!
- Да что вы говорите! Невеста такая прелесть! Благослови ее Боже!
- Аминь.
Перешептываются женщины, с трудом дыша в накрахмаленных платьях.
Что же она не идет?
Наверное, задержалась дома. Черные волосы уже расчесаны, заплетены в косы, уложены короной, и теперь ей надевают фату. Женские руки - белые молодые и старые с набухшими венами - витают над ее головой.
- Дайте шпильку. Есть у вас?
- Манечка, ты образованная! Ты лучше сумеешь приладить фату!
Какая она, невеста? Невеста - это, прежде всего, длинное белое платье, которое струится, точно жизнь на земле. И воздушный, прозрачный шлейф. За ним, как за стеклом, она кажется далекой-далекой.
Может быть, сейчас она едет по темным улицам. Фата развевается над узкими санями и сливается с синеватым снегом. Рядом с нею старая мать. Держится за нее, будто не хочет выпускать из рук свое сокровище.
Разве она сама не была когда-то невестой, такой же белой и юной?
Катятся, катятся сани.
- Не холодно тебе, дочка? Смотри не простудись!
Я уже замерзаю. Вдруг внутри за окнами взметнулась волна, будто ветер раздул шелковое платье. Неужели я пропустила невесту?
Таращусь, как могу. Ах, это официанты расстилают белые скатерти. И они с шелестом опускаются на длинные столы, ниспадают складками до полу, закрывая темный паркет. Смеются, суетятся, бегают взад-вперед лакеи. Звенят вилки, ножи, тарелки.
- Фаршированная рыба! Дорогу! - выпевает субтильный человечек, сам юркий, как рыбка. На его блюде серебрится глянцевый хвост.
- А у меня печеночный паштет!
- Дайте местечко для телячьего холодца!
Вокруг меня толкутся слуги и гости - они уже собираются. Ступеньки беспрерывно скрипят под ногами. Женщины, проходя мимо, обдают запахом крепких духов. Я пробираюсь между ними. Бегом спускаюсь к порогу. Буду дожидаться невесту здесь. Чтобы увидеть, как она выходит из саней. Стою, затаившись в уголке.
Входят незнакомые люди и стряхивают на меня снег со своих шуб. Белые бороды снова чернеют.
У меня под ногами лужица растаявшего снега. Вот к подъезду с балконом приближаются сани.
