в вопиющей несправедливости, жестокости и подрыве доверия народов, в найме британских солдат с целью уничтожения невинного и беспомощного… племени рохиллов… в вымогательстве и других неправомерных действиях в отношении раджи Бенареса…
[в] невыносимых тяготах, которым подверглась правящая фамилия Ауда…
в разорении и опустошении Ауда, в превращении этой страны, прежде бывшей садом, в необитаемую пустыню… в безответственном, несправедливом и пагубном использовании своих полномочий и злоупотреблении тем огромным доверием, которым он пользовался в Индии, в уничтожении древних установлений этой страны и неподобающем влиянии, заключающемся в потворстве расточительным контрактам и назначении несоразмерного жалования… в получении денег вопреки указаниям компании, акту парламента и своим собственным, строго определенным, обязанностям, и в использовании этих денег для целей, совершенно неприемлемых и неправомочных, и в невероятной расточительности и получении взяток при заключении различных контрактов в целях обогащения своих нахлебников и фаворитов.
Хотя в окончательный вариант обвинения были включены не все пункты, и оставшихся оказалось достаточно, чтобы арестовать Хейстингса и обвинить его в “должностных преступлениях и проступках”. Тринадцатого февраля 1788 года начался самый знаменитый — и самый длительный — судебный процесс в Британской империи. Обстановка напоминала премьеру в Вест-Энде. Перед блестящей аудиторией выступили Эдмунд Берк и драматург Ричард Шеридан.
Берк. Я выдвигаю обвинение от имени английской нации, древнюю честь которой он запятнал. Я выдвигаю обвинение от имени народа Индии, права которого он попрал, страну которого он превратил в пустыню. Наконец, от имени самой человеческой природы, от имени обоих полов, всех возрастов, каждого сословия, я привлекаю к ответственности всеобщего врага и угнетателя.
Шеридан. Все, что у него на уме — хитро, сомнительно, темно, коварно и низко. Притворная простота и лицемерие на деле — разнородная масса противоречащих друг другу качеств. В нем нет ничего значительного, кроме его преступлений, и даже им противостоит мелочность его побуждений, которые одновременно выказывают и его низость, и его подлость, выдают в нем предателя и обманщика.
Хейстингс не мог ответить: он плохо знал свою роль. С другой стороны, успешный судебный процесс и успешная пьеса — не одно и то же. В итоге Хейстингс был оправдан утомившейся и существенно измененной Палатой лордов.
Однако Британская Индия не осталась прежней. Еще до суда над Хейстингсом Уильям Питт-младший, сын героя Семилетней войны и правнук “алмазного” Питта, провел через парламент новый Акт об Индии (Акт о лучшем регулировании и управлении делами Ост-Индской компании и британскими владениями в Индии, а также об установлении беспристрастного суда для более быстрого и эффективного разбора дел с участием лиц, обвиненных в деяниях, совершенных в Восточных Индиях). Цель его состояла в том, чтобы очистить Ост-Индскую компанию и положить конец самоуправству набобов-грабителей. С этого времени генерал-губернаторы в Индии были не служащими компании, а сановниками, назначаемыми непосредственно короной. Когда первый из них, Корнуоллис, прибыл в Индию (только что потерпев поражение в Америке), он немедленно взялся за этос компании, увеличив жалование и сократив возможности применения “старых добрых экономических принципов Лиден-холл-стрит”. Так был основан институт, позднее восхваляемый за свою невероятную устойчивость к коррупции: Индийская гражданская служба. Вместо произвольного налогообложения при Хейстингсе Корнуоллис в 1793 году ввел права земельной собственности в английском духе и так называемое постоянное обложение (заминдари). В результате крестьяне должны были превратиться в арендаторов, а нарождающееся бенгальское джентри — усилиться.
Новый дворец генерал-губернатора, воздвигнутый в Калькутте преемником Корнуоллиса, графом Ричардом Морнингтоном (позднее маркизом Уэлсли) — братом будущего герцога Веллингтона, — был символом того, к чему стремились британцы в Индии после Уоррена Хейстингса. Место восточной коррупции заняли классические добродетели (хотя деспотия осталась). Хорас Уолпол несколько неискренне выразился, что “миролюбивые, тихие лавочники” стали “прямыми наследниками римлян”.
Кое-что осталось неизменным. При Корнуоллисе и Уэлсли британская власть в Индии держалась на штыках. Одна война за другой расширяли английское влияние за пределами Бенгалии: маратхи, Майсур, пенджабские сикхи. В 1799 году пал Серингапатам, столица Типу, а сам он был убит. В 1803 году, после поражения маратхов при Дели, сам Великий Могол принял британский протекторат. К 1815 году около сорока миллионов индийцев находились под британским владычеством. Формально Ост-Индская компания оставалась деловым предприятием, однако теперь она была чем-то большим. Она стала наследницей Великих Моголов, а британский генерал-губернатор фактически стал императором субконтинента.
В 1615 году Британские острова были чем-то экономически незначительным, политически нестабильным и стратегически неважным. Двести лет спустя Британия владела крупнейшей империей в истории, включавшей сорок три колонии, лежащие на пяти континентах. Название трактата Патрика Колхауна “О богатстве, могуществе и ресурсах Британской империи в каждой части земного шара” (1814) говорит именно об этом. Она грабила испанцев, подражала голландцам, била французов и обокрала индийцев. Теперь она управляла всем.
Случилось ли это в припадке рассеянности? Нет. Со времен Елизаветы I англичане занимались тем, что отнимали чужие империи. И все же торговли и завоеваний для успеха было недостаточно. Требовалась еще колонизация.
Что делать, как не петь Тому хвалы,
Кто вел вперед нас через волн валы
К неведомым далеким островам,
Что благодатнее известных нам?
Он уничтожил гадов тех, чьи спины
Вздымают разъяренные пучины,
Он дал нам землю, полную садов
С оградою от штормов и попов.
И властвует там вечная весна,
Покрыла блеском все вокруг она…
Эндрю Марвел, “Песня эмигрантов на Бермудских островах” (1653)
Мы [видели] людей… находившихся под покровительством английского правительства и защищаемых им… в течение долгих лет… восходящих к такому процветанию и счастью, которому можно было бы позавидовать… Они обезумели от избытка счастья и ударились в открытый бунт против своего родителя, который защищал их от козней врагов.
Питер Оливер, “Происхождение и ход американского бунта” (1781)
Между началом XVII века и 50-ми годами XX века более двадцати миллионов человек покинули Британские острова, чтобы начать за морем новую жизнь. Малая часть их впоследствии вернулась обратно. Ни одна страна в мире не приблизилась к такому высокому показателю эмиграции. Покидая Британию, первые эмигранты рисковали не только накопленными в течение жизни сбережениями, но и самой жизнью. Их путешествия никогда не были безопасными, а место назначения редко оказывалось приветливым. Их решимость поставить все на билет в один конец сбивает нас с толку. И все же без миллионов таких билетов, приобретенных иногда добровольно, иногда нет, может, и не было бы никакой Британской империи. Основой ее существования была массовая миграция — самая масштабная в истории. Исход англичан из Британии изменил мир. Целые континенты стали белыми.
Для большинства эмигрантов Новый Свет означал свободу: в некоторых случаях религиозную, но прежде всего — экономическую. Британцам нравилось думать, что Британская империя свободна, в отличие от Испанской, Португальской и Голландской. Эдмунд Берк в 1766 году заметил, что “без свободы не существовало бы и Британской империи”. Но могла ли быть империя, подчинявшая себе чужие земли, основана на свободе? Нет ли здесь противоречия? Конечно, не все, кто пересек океаны, сделали это добровольно. Кроме того, и после переезда они остались подданными британского монарха. Насколько это делало их политически свободными? Ведь именно это привело к первой большой антиколониальной войне.
Конечно, с 50-х годов XX века миграционные потоки повернули вспять. Более миллиона человек со всей Британской империи уехали в Англию. Эта “обратная колонизация” вызывает столь бурную полемику, что теперь ее строго ограничивают. А в XVII-XVIII веках сами британцы были нежелательными элементами, по крайней мере, с точки зрения тех, кто уже населял Новый Свет. “Принимающей стороне” английской “империи свободы” миллионы приезжих казались немногим лучше “белой чумы”[28].
