По символике, по одеянию, по характеру даров — речь ведь не идет о мудрости, победах в боях или успехах в торговле, нет, жрец говорит о плодах и приплоде — по празднику в конце апреля, со «сладострастными» плясками, по обычаю человека представлять собою воплощенное Божество, в Яровите узнают полное подобие восточнославянского Ярилы, «Зеленого Юрия» народного христианства, южнославянского Германа.
Изображение из Вольгаста, считается, что это Яровит. Хм.
Между церзпенянами, варнами и ободритами (то есть малым племенем ободритов, а не возглавляемым ими союзом) располагалась на морском побережье земля хижан или кичан, самого слабого и бедного из велетских племен. Именно его когда-то покорили не то вагры, не то варны. Название его означает «обитатели рыбацких хижин». Пожалуй, наше нынешнее «хижина» будет даже недостаточно насыщенным словом для этого случая. Лачужники, халупники — примерно так. Тем не менее, в силу своей численности или иных причин хижане держали четвертое место в велетском союзе[21].
Были ещё племена и роды, тоже вроде бы как принадлежавшие к велетской земле, но непонятно, включавшиеся ли в число собственно велетов. Были ли они ветвями четырех старших племен, или союзниками, или просто маленькими племенами, хранящими независимость, лавируя меж больших и могучих племенных союзов? Сейчас этого уже не установить.
Моричи жили между Мюрицким и Доленским (Толлензее) озерами. На Лабе против нынешнего Магдебурга обитали Моречане. В местности, называемой теперь Пригнитц, жили брежане, а рядом на той же реке Гавола — гаволяне или стодоряне, у которых было восемь городов, важнейшие же — Браниборь (нынешний Бранденбург) и Поступим (Потсдам), упоминавшийся в хрониках еще в 993 году. Были нелетичи между Сте-пеницей и Доссою, были линяне (они же лиуны, линоны, лингоны у разных хронистов — опять балтское наследство?), сидевшие по правому берегу Лабы до варнов и полабов. Совсем уж крохотные племена мелькают в императорских и папских грамотах: лисичи у Лабы, Семчичи у Струмени, дассия или доксаны у города Висока (Виттсток), Любушане у города Любуш на Одре, шпреяне по среднему течению Шпрее, плоне в окрестностях Герцига.
В низовьях Одры, между Пеной и Доленицей, сидели укры или укране на речке Укре, речане, плоты, хорицы и межирецы — не то Межиричи, потомки какого-то Межира (имя, встречающееся в новгородских берестяных грамотах), не то жители междуречья. Были ещё грозвины, ванзлы (не последняя ли память о вандалах?), вострожи.
К югу от велетов и рериков располагался племенной союз сербов-лужичан, «серебь» по выражению нашей летописи. В нашем повествовании они не будут принимать активного участия, поэтому я не буду о них подробно рассказывать. Серебь ничто не связывает с началами Руси, она не прославилась пышными языческими храмами или богатыми городами, она не оказала настолько ожесточенного сопротивления натиску христиан. В той цивилизации, о которой говорю я здесь, они разве что стояли на краю. Потомки сербов до сих пор живут в Германии. Если Вы читали в детстве сказки Отфрида Пройслера «Маленький водяной», «Маленькое привидение», «Маленькая баба-яга», или смотрели мультфильмы по ним, или прочли в более зрелые годы его же великолепный роман «Крабат» (только не одноименный фильм!), или видели рисунки Мерчина Новака, Вы можете считать себя хотя бы отчасти знакомыми с этой культурой.
На побережье Варяжского моря к востоку от Одры и вплоть до прусских дубрав сидели словинцы у Лебского озера, и кашубы, упомянутые еще арабом Масуди в X столетии, сидевшие по Висле до Жарновского озера. С юга непроходимый лес отгораживал эти сидевшие по морю племена от поляков. Вместе они именовались поморянами.
Главным городом поморян был торговый Щетин (или Щетинь). Его (точнее, все-таки ее) называли «мать городов поморянских» — именно так, дословно — поневоле вспомнишь «мать городов русских», летописное прозвище Киева. Вот откуда оно приплыло… Разделенная на четыре «контины» (конца), Щетинь стояла на трех горах, на вершине средней из которых высилось святилище Триглава — огромного идола, как можно догадаться из самого его названия, трехголового[22]. По словам почитателей, три головы обозначали власть над Небом, землей и преисподней. Глаза на трех лицах закрывала «золотая повязка». В остальном храм напоминал уже знакомый нам Радигощ в земле ратарей, только, может быть, менее воинственный и более роскошный. Весь он был покрыт скульптурами и «выступавшие из стен» изображения людей, птиц и зверей — то есть барельефы. Все они, по отзывам католических проповедников, были вырезаны столь искусно, что казались живыми. Ко всему прочему, поморяне расписали свою святыню яркими красками, которые оказались бессильны уничтожить снег, дождь, солнце и ветер. Здесь хранились серебряные и золотые чаши, выносившиеся по праздникам на общие пиры для самых знатных и славных людей, здесь хранилась десятина взятой на море или на суше добычи, здесь были рога, из которых пьют, окованные золотом и украшенные драгоценными камнями, здесь было оружие и «драгоценная утварь, редкая и прекрасная видом». И глядя на всю эту радостную пестроту, блеск и сияние, трудно было поверить, что в центре всего этого возвышается мрачный слепой кумир, которому точно так же, как Сварожичу у ратарей, посвящен вещий конь, копыта которого предрекают будущее — но только вороной, черный.
У князя поморян не было постоянного дворца, но в каждом городе ему принадлежал двор, на котором он с дружиной мог остановиться (это напоминало, видимо, полюдье в Киевской Руси). Пришедший на княжий двор становился неприкосновенным — будто пришедший в храм или священную рощу. Князь поморян имел двадцать четыре наложницы — что несколько напоминает двенадцать жен былинного Владимира Всеславича Красно Солнышко, о которых писал Ф. И. Буслаев. Святость княжеского двора тоже имеет подобие в русской былине — Алеша Попович отказывается кидать назад брошенный в него Тугарином нож.
Кроме Щетини, на Поморье было еще два крупных города — Камень и Колобрег — и множество малых. В Камене нашли два ларца искусной работы, которые до сих пор почему-то украшают книги о… скандинавском ремесле эпохи викингов.
Фрагмент ларца из Каменя
Но воистину центрами варяжской цивилизации, её средоточием были два острова. Остров Волын в устье Одры и остров Рюген к северо-западу от него.
Начну с Волына.
На нём стоял огромный торговый город. Разные источники называют его по-разному. Хроники германских монахов Юмной, саги скандинавов Йомсбургом — а стихи скальдов проще — Йомом. Польские летописи и русские былины называют его по имени острова Волыном, а немецкие позднейшие легенды — Винетой. Если Вам доводилось читать — именно читать, а не смотреть «Путешествие Нильса с дикими гусями», Вы, читатель, уже наверняка узнавающе киваете. Да-да, та самая заколдованная Винета. И, кстати, притча «слепая лошадь» нашего гениального педагога Ушинского тоже про нее — это, кстати, вместе со сказкой Сельмы Лагерлёф, едва ли не единственное сознательное[23] упоминание о великом городе и всей представленной им цивилизации, которое было мне доступно в моем советском детстве.
Вот, кстати, что рассказывают о главном торговом порте Варяжского поморья немецкие легенды:
«Роскошные дома в нем были украшены окнами из цветного стекла. Колонны из белого мрамора и алебастра удерживали навесы над входами в жилище. Позолоченная черепица отражала солнечный свет и до заката наполняла улицы желтым сиянием. Мужчины в Винете носили отороченные дорогим мехом мантии и береты с длинными перьями. Женщины были затянуты в бархат и шелка, тяжелые золотые украшения с огромными драгоценными камнями обвивали их шеи. Девочки пряли на маленьких прялках золотым веретеном. Вино пили там из золотых кубков, а дыры в стенах затыкались хлебом».
По этим беретам с перьями — ясно, что легенда моложе города не на век, и не на два. Может, на полтысячи лет. Кстати, какие головные уборы на самом деле носили в варяжской Руси нам, по случаю, известно. На рыцарских гербах Мекленбурга встречается такая специальная фигура, которая так и называется — «венд». И снабжена она высокой остроконечной шапкой в меховой опушке. По ней и опознается.
Погрузившаяся на дно моря Випета. Гравюра на дереве, 1881. С рисунка Бернгарда Мерлинса
Да, легенда отчаянно фантастична. Она придумана человеком, который, по всему, никогда не жил в доме, где в стенах не было дыр. Но впечатление, которое производил на видевших город, впечатление, пробившее несколько столетий, словно копье, оглушающей роскоши, невероятного богатства, легенда передала верно. Может быть, после нее Вам будет проще принять то, о чем говорят в хрониках современники Волына-Юмны-Винеты и сухая археологическая статистика.
