Глава 5
К.П. ВОСКОБОЙНИК И Б.В. КАМИНЬСКИЙ
Надо сказать, что и Константин Павлович Воскобойник, и Бронислав Владиславович Каминьский были личностями выдающимися и незаурядными.
* * *
Константин Павлович Воскобойник, родившийся в 1895 году в селе Смела Киевской губернии, в семье железнодорожного мастера, успел до Октябрьского переворота не только окончить гимназию, но и поступить в 1915 году на юридический факультет Московского университета. Правда, уже в следующем, 1916 году студент Константин Воскобойник пошел вольноопределяющимся в Российскую Императорскую Армию, в славных рядах которой и состоял до самого окончательного ее развала в конце семнадцатого года, уже после Октябрьского переворота. В начале Гражданской войны 1918 года вступил добровольно в Народную Армию КОМУЧА (Комитета Членов Учредительного Собрания — эсеровского антибольшевистского правительства Поволжья, образовавшегося летом 1918 года в результате мятежа чехословацкого корпуса и последовавшего за ним антикоммунистического восстания населения Поволжья), затем — в «Российскую Армию верховного правителя России Адмирала Колчака». В конце 1919 года, уже при отступлении армии адмирала Колчака в Сибирь, попав в плен, был зачислен в ряды Красной Армии, в которой и оставался несколько месяцев — до начала 1920 года, когда после ранения он из нее выбыл. Там же, в Сибири, он женился на А.В. Колокольцевой, а в начале 1921 года вместе с молодой женой переехал на Среднюю Волгу, в Хвалынск, и поступил на работу в местный райвоенкомат секретарем. Уже весной 1921 года на Волге против власти коммунистов могучей волной разлилось широкое всенародное повстанческое движение, и Константин Павлович Воскобойник принял в нем самое активное участие, став добровольцем повстанческого отряда Вакулина и Попова. По некоторым сведениям, Воскобойник был в повстанческом отряде сначала в качестве пулеметчика, а затем и командира пулеметной команды. Константин Павлович доблестно и бесстрашно воевал в рядах повстанцев, в одном из боев был ранен в руку. После разгрома повстанческого отряда долго скрывался от чекистов, уходя от облав ГПУ, меняя явки, адреса, города. Сначала он некоторое время находился в Астрахани, но там ему довольно быстро «сели на хвост», и семья поспешно бежала от чекистов в Сызрань, а затем, путая след и сбивая погоню, — в Нижний Новгород. При этом Константин Павлович сумел раздобыть подложные документы на имя Лошакова Ивана Яковлевича. Наконец, в 1924 году Воскобойник по документам И.Я. Лошакова сумел пробраться в Москву, где под новой фамилией поступил и окончил институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. При этом во время учебы в институте Воскобойник-Лошаков одновременно работал инструктором охотоведения в Наркомате земледелия. После окончания института Константин Павлович стал работать начальником мастерских при Палате мер и весов. В 1931 году, когда коммунисты осторожно начали новую волну террора и убийств и стали «зачищать» всех остававшихся на свободе бывших военнослужащих самых разных «белых армий» (дело «Весна», дело «Казачьего блока» и многие другие), «И.Я. Лошаков» также был арестован ОПТУ и, хотя прямых улик против него не было, все же получил тогда свою законную «трешку» лагерей. В 1931 году три года лагерей давали практически ни за что — для профилактики. В 1937 году планка повысилась: за это самое «ни за что» давали уже по десять лет лагерей. После выхода из заключения (Воскобойник-Лошаков вышел как раз сразу же после убийства неудавшимся партийным коммунистическим карьеристом, полубезумным мужем-рогоносцем Николаевым могущественного любовника своей жены, главаря ленинградских коммунистов Кострикова, по кличке Киров, —- любимчика и правой руки главаря всех коммунистов Джугашвили, по кличке Сталин) работал один год на стройке народного хозяйства в Кривом Роге, а затем, с 1935 по 1937 год, — инженером в «Орскхимстрое».
В 1938 году Воскобойнику удалось устроиться преподавателем в один из техникумов, расположенных в российской глубинке, — в локотский лесотехнический техникум Брасовского района Орловской области (по другим данным — в локотский гидромелиоративный техникум). По некоторым данным, он преподавал там физику. Для Константина Воскобойника начавшаяся в июне 1941 года война была не «Великой Отечественной», а «второй гражданской», в которую он вступил не 23-летним наивным и романтичным молодым человеком, а 46-летним зрелым, опытным мужчи-' ной, прошедшим и все неудачи и ошибки «первой гражданской», и безнадежно-отчаянную повстанческую борьбу двадцатых годов, и лагеря и ссылки тридцатых годов. Он сделал правильные выводы из всех ошибок, из всего своего предыдущего опыта, и последовавший вскоре расцвет созданной и руководимой им «Локот-ской Республики» вполне подтвердили правоту этого утверждения.
Кстати, последняя, перед началом войны, оценка личности Константина Павловича Воскобойника местными органами НКВД, производившими «догляд» за всеми «запачканными» в глазах советской власти (да и за всеми остальными тоже — не зря ведь «железный Феликс» любил шутить: «То, что вы еще не судимы, — это не следствие вашей честности и преданности советской власти. Нет, это просто недоработка «органов»), гласила: «...Лояльно настроен к советской власти. Интеллигент. Самооценка завышена...»
Ждал Константин Павлович, выжидал своего часа. Интеллигент Воскобойник, битый и поживший, обжегшийся и многому наученный всей прошлой, подлой под советской жизнью, ясно и отчетливо понимал, что с голыми руками на власть не попрешь. И с повстанческим отрядом тоже. Уже пробовал (в 1921 году, в отряде Вакулина и Попова). Научили тогда «товарищи», крепко научили. С тех самых пор отметки от ранений остались не только на теле, но и в душе, в сердце, в мозгах. На всю жизнь. Потому ждал. А насчет интеллигента — в устах опера из НКВД эта формулировка звучит как орден на грудь. Если уж прожженный, знающий людей и жизнь оперработник из НКВД «шлепает» на человека такую «лейбочку», значит, так оно и есть. И даже больше. Если в глазах «опера» человек — «интеллигент», то это значит, что он не такой, как все остальные «локотчане» — советские граждане из забитой российской глубинки, где никаких интеллигентов к сорок первому году не осталось и в помине.
Когда дедушку автора книги, главного бухгалтера совхоза, в 1937 году забирали по ст. 58-10 УК РСФСР из такой же глубинки, но Саратовской области, то приехавшие в село «особисты» из «тройки» — «ОСО», придя вечерком «на хату» самого бедного и пропойного местного жителя Ивана Поливанова, не говорили про интеллигентов. Они просто сказали: напиши или продиктуй список самых грамотных, самых башковитых, нам для плана десяти человек не хватает. Дедушка, соседушка милый (дома до сих пор друг напротив дружки стоят), к которому Иван Поливанов или жена его чуть ли не каждую неделю бегали одалживаться, в списке был за номером один (может, чтобы долги не отдавать?). Директор совхоза — за номером одиннадцать. Директор остался директорствовать. А дедушка этапом пошел по ГУЛАГу со своими десятью годами по ст. 58, пока не оказался в Чай-Урье — страшном лагере уничтожения, похлеще всяких там Треблинок. Оттуда не возвращались.
Так вот: интеллигентов в том списке не было.
А что касается завышенной самооценки, скорое будущее показало, что недооценил тогда товарищ из «органов» преподавателя локотского техникума Воскобойника-Лошакова, недооценил...
* * *
Бронислав Владиславович Каминьский, хотя некоторые советские историки кличут его поляком, формально был «фольксдойче», даже более того — чистым немцем по крови, так как хотя его отец Владислав Каминский (правильнее по-польски будет — Каминьский) и был поляком, но мама была чистокровной немкой. Тем не менее по духу, по сущности своей Бронислав Каминьский был русским интеллигентом, в старом, «дооктябрьском» смысле этого слова
Почему «дооктябрьском»? Просто после «Октября» коммунисты, захватившие власть в стране, сделали все от них зависящее, чтобы претворить в жизнь летучий и легендарный лозунг-определение своего главаря Ульянова-Бланка-Ленина: «Интеллигенция — это говно нации». Надо признать, у них это получилось.
...Он родился в 1899 году в главном городе Витебской губернии — Витебске (по другим данным, в одном из сел Полоцкого уезда Витебской губернии), окончил Витебскую гимназию и под настойчивым внушением своих богобоязненных и аполитичных родителей получил высшее образование, в голодном, революционном 1917 году приехал в тогдашний Петроград, еще за три года до этого называвшийся Санкт-Петербург, где поступил в Петроградский Политехнический институт. В следующем, 1918 году, в самом его начале — в феврале, после срыва одним из лидеров новой власти России — большевиков — Лейбой Давидовичем Бронштейном (по кличке Троцкий) российско-германских переговоров о мире, немцы в феврале 1918 года стали осторожно придвигать к Петрограду свои измотанные, составленные из пожилых резервистов и второочередников воинские части. А, надо сказать, единственной серьезной воинской силой, которой большевики располагали тогда в столице завоеванной ими страны — в Петрограде, были так называемые «интернационалисты». Части интернационалистов были целиком составлены из военнопленных немцев, взятых из лагерей военнопленных, расположенных в Петроградской губернии. После Октябрьского переворота уполномоченные германского императорского Генерального Штаба, проехавшие в Петроград (беспрепятственно пропущенные туда представителями взявших власть в стране большевиков — своих клевретов), просто приказали военнопленным немцам — подданным германского императора Вильгельма Второго -- вступить в отряды, формировавшиеся для защиты власти этих самых большевиков — ставленников и платных агентов вышеупомянутого германского Генерального Штаба. Так и «родились» на свет Божий зловещие части «интернационалистов». Несколькими неделями позже для маскировки истинного количества немцев в рядах интернационалистов почти все составленные из них полки, бригады и дивизии стали называть не немецкими, а латышскими. Отсюда и пошла гулять по России, а затем и осталась навечно в истории лживая, неверная версия о том, что якобы весь латышский народ встал, как один, на защиту «завоеваний Октября».
