Посадили ворону в острог, да плохо, видать, ее стерегли, сбежала шельма, опять от нее спасу нет!» Закончит бабушка сказку, да на небо глянет, нет ли вороны-злодейки. А детишки рады стараться, по двору бегают, руками машут: «Шуги-шуги, ворона, шуги-шуги, воровка!»
Когда взрослые с жатвой управятся, самые веселые деньки настают. Это для всех настоящий праздник — «дожинками» называется. Последние полосы выходят дожинать в праздничной одежде. Все на поле собираются- и старые, и малые. Работа споро идет, все друг другу подсобляют: кто снопы вяжет, кто их в суслоны складывает, кто песни поет. Каждый старается от других не отставать, но и вперед не вырываться, тогда в семье всегда будет лад и согласие. Как останется последний клочок нивки, станут его по кругу обжинать, пока не получится маленький кружочек. В последний сноп обязательно все по горсточке сжать должны, чтобы в доме все мирно жили да друг друга любили. Этот сноп «Иванушкой» называют. «Иванушке» особый почет: девушки его красной ленточкой подпояшут да в сторонке поставят, а хозяин тем временем «Кузьму-Демьяна» завивает: оставшиеся в середине круга колосья завьет с четырех сторон да пучки колосьями к земле пригнет, а потом заставит детишек под колосьями пролезать, чтобы здоровыми были весь год. Ребятне и то забава!
Потом хозяин все согнутые колосья сверху соломенным жгутиком перевяжет да поверх еще «шляпку» из пучка колосьев нахлобучит. Получится точь-в-точь маленький человечек. Это и есть «Кузьма-Демьян». Когда «Кузьму-Демьяна» завивают, все вокруг приговаривают: «Кузьме-Демьяну борода, коню — голова, нашему хозяину в сусек спорина, хозяюшке — в квашоночку, а деточкам — в хлебинку!» — значит желают, чтобы в доме все велось да спорилось: и зерно не переводилось, и квашня быстро подходила, и хлеб был пышный да мягкий.
Все остальные колоски вокруг «Кузьмы-Демьяна» сожнут и по кругу положат, как оградку. Каждый свою горсточку в оградку кладет да приговаривает: «Кобылка перешагнет — жеребчика родит!», или «Коровушка перешагнет — телушечку родит!», или «Свинка перешагнет — двенадцать поросят родит!».
Пока ограду городят, над зеваками, которые вокруг столпились, подшучивают — за оградку их толкают. Такая возня поднимется, смех да шутки! Считается, будто кто первый оградку ту перешагнет, тому весь год счастье и удача. Вот и начнет ребятня возле оградки друг дружку перетягивать да переталкивать, пока кто из взрослых их не урезонит.
Как оградку кончат городить, девушки на руки «Иванушку» возьмут и домой его с песнями понесут. Мамы да бабушки иной раз еще на поле поворожат: станут серпы через левое плечо бросать — если упадет серп вверх горбиком, да еще и в землю воткнется, значит, болеть не будешь целый год. Потом начнут по полю через голову куликаться да приговаривать: «Жнивка, жнивка, отдай мою силку на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено!» — это чтобы спина после тяжелой работы не болела и всякая работа спорилась, в руках горела.
Последний сноп, «Иванушку», в дом когда вносят, начнут им по стенам помахивать да приговаривать: «Подите-ко, мухи, вон, пришел хозяин в дом! Летите, мухи, за море, вам лето летовать, нам зиму зимовать!» Челядёшки по лавкам носятся — мух из избы выпроваживают.
Как мух-то выгонят, «Иванушку» в сутний угол, под иконы поставят и все серпы в него воткнут, а сами за праздничным столом станут рассаживаться. Тятя с мамой — на почетном месте, во главе стола сядут, поближе к «Иванушке», а дальше все по старшинству. У малых ребяток — свой уголок за столом. Они вместе со всеми на равных в застолье участвуют.
Первое блюдо на дожинках дежень. Это овсяная мука с простоквашей густо перемешанная. Тятя сломит колосок с «Иванушки», в дежень воткнет да скажет: «Кузьма Демьяныч, приходи дежня хлебать!» Тут все за колоском следят: на чью сторону он клониться начнет — тот счастливым будет; коли это девушка, то скоро замуж выйдет, коли кто из взрослых — работа у него будет спориться, ну а коли челя-дёшка — всех, значит, будет в игре да гоньбе побивать. А может еще какое счастье привалит. Как про то старые люди сказывают: «Богу-то дать, так он и в окно пошлет!»
Как малые ребята лето провожали
Лето северное недолго — быстро промелькнет. Как «дожинки отвели», так, глядишь, уж и осень не за горами. Лето осени, говорят, вприпрыжку навстречу бежит. Да пока солнышко греет, челядёшкам раздолье. Малышня на лужку «куликом» играет. Скатают из сухой травы небольшой «мёцик», потом вода в сторонку отойдет, а ребятня где-нибудь среди сухой травы мячик и спрячет. Вот вода выйдет на полянку и начнет по траве шарить, мячик искать. Если больно уж далеко от мячика отойдет, все кричать начнут: «Кулик, кулик, кулик!» А приблизится к мячику, кричат иначе: «Травы, травы, травы!» Так и бродит вода по полянке, пока мячик не найдет.
Ребятня постарше на улицах в «чижа» гоняет или в «фурина»: разобьются на две артели, одна прятаться пойдет, а другая водит — «фурина» ищет. «Фурин» — это такая палочка; ее те, кто прячется, где-нибудь в землю забьют, а сами поблизости «ухоронятся». Как «фурина» найдут, по одному рассыпятся и начнут игроков отыскивать. Если вода кого увидит, бежит с ним к «фурину» наперегонки кто первый за «фурина» схватится да крикнет: «Фурин, фу!» — тот из игры и выходит. Иной раз тот, кто прятался, воду догонит да на спину ему вспрыгнет и едет до самого «фурина» как на лихом скакуне.
В «фурина» лучше всего играть вечерами, когда сумерки спустятся. Тогда игрокам немудрено за любой копенкой, любым заборчиком схорониться. Потому и начинают после Ильина дня так забавляться — с этого дня, говорят, и ночь, и сумерки долгие. Что ни день, то гроза, что ни час, то дождичек. Это, дескать, Илья-пророк по небу на колеснице разъезживает да ковшом на землю водицу плещет. Коли этой водицей небесной на Ильин день умыться, то никакие уроки и призоры, никакой сглаз не пристанут.
Мчится Илья по небу, грохочет колесами, будто гром гремит, кони копытами молнии высекают. Иной раз всю ночь небо зарницами полыхает, да все от грома трясется.
«Вот, — говорят, — воробьиная ночь сево дня была. То Илья-пророк всех воробьев к себе собрал да меркой мерит, не слишком ли много их на земле развелось». Потому воробьев в эту пору меньше становится.
Ну а уж коль на Ильин день случится гроза, это, значит, Илья-пророк поехал на полях копенки считать! У хорошего хозяина к этому дню и рожь убрана, и сено в стогах стоит. А ленивому да нерадивому, кто на Ильин день сено косить начнет или стога ставить, беды не миновать. Только кончит он работу, от поля отъедет, глядь — а стога его огнем занялись, молнией их испепелило.
Еще говорят: «Илья лето кончает». С этой поры вода в реке становится студеной. Мамы детушкам купаться заказывают: «С Ильина дня, дескать, олень копытом в речку ступил да и воду остудил». А неслухов да пострелят пуще того припугнут: «Не ходите, дити, купаться, а то водяной утащит!» Ну да ребятки знают, как от водяного оборониться.
Когда в воду заходишь, обязательно перекреститься надо, чтобы водяной не утащил, да еще приговаривать:
— Господи, благослови!
Троица велела,
Богородица велела
Трижды окунуться,
Нырком пройти,
Из-под воды вон уйти!
А потом к воде спиной стать и через левое плечо в воду камешек бросить да приговаривать: «Я, такой-то, крещеный — в воду, а батюшка водяной из воды вон». А уж тогда можно смело и нырять, и плескаться, и вдоль по речке гоголем плыть.
Старые люди говорят, что если в воду входя не перекрестишься или нательный крест перед купанием снимешь, то дедушке водяному в лапы попадешь и будешь у него под водой воду черпать да песок перемывать. Водяной, сказывают, любит в омутах гнездиться. Здесь под корягами да под корнями до него ни одной душе крещеной не добраться. Потому водяного мало кому увидеть довелось. А если уж дедушке водяному из омута выглянуть вздумается, то и самый отчаянный смельчак от страха обомрет. С виду он и человеком может скинуться, только ростом с большущую корягу, сам черный, травой и мохом оброс, глаза красные, величиной в ладонь, а нос не меньше сапога. Любит он позабавиться, бородой своей длинной покрутить, бурунов да волн по воде пустить, кто в этой бороде запутается, тому не сдобровать, тот у него на службе и останется.
Потому и считалось в прежние времена, чтобы водяной не гневался, ему надо угождать и дары приносить. Вот и приходилось хозяину водяной мельницы каждый вечер в омут возле плотины чашку муки или хлебных крошек сыпать. А бывалые рыбаки в дар водяному свой первый улов бросали. Дедушка водяной за такие подарки никогда в долгу не останется.
Был, говорят, такой случай с одним пасечником. Звали его Данилой. Приехал он в эти края издалека и поселился на самом краю деревни возле речки. Стар он был, не под силу ему уже стало за плугом ходить, потому завел он себе большой пчельник. Кругом деревни луга, разнотравье да разноцветье, только казалось бы пчелушкам и мед копить, ан нет! То по утрам холодные росы падут, то река не в пору разольется, то дожди зарядят. Не было Даниле от пасеки никакого прибытку, хотел уж он ее и вовсе забросить, да нашелся знающий человек. «Пойди, — говорит, — Данила, перед Спасовым днем до первых петухов на речку. Иди взадпятки, не крестясь да не оглядываясь, да брось через левое плечо самых лучших медовых сотов, да скажи: «Кушай, батюшка водяной, на доброе здоровьице. Да моим пчелкам помогай работу справлять, сладкий мед да ярый воск накоплять». Как скажешь такие слова да услышишь в воде что-то забьется, заволнуется, так и беги, что есть мочи домой, да не оглядывайся. И будет тебе и меду, и воску вволю».
