Из того, что я скажу дальше о Богуславе, по аналогии можно заключить, что природные жители Малороссии, однако, не особенно радовались обретением Российской империей новых подданных.
Тогда, в 1764 году, с водворением евреев на постоянное местожительство в Новороссийскую губернию у Екатерины ничего не получилось. Помня Указ Елизаветы Петровны и не получив пока прямых предписаний новой императрицы, местные власти при появлении их в Новороссийском крае незамедлительно выдворяли незваных пришельцев восвояси, несмотря на наличие у них паспортов без указания национальности. Достаточным указанием на это служила внешность их владельцев, а в Указе Елизаветы Петровны прямо говорилось: «... ни под каким видом... ни для чего...».
И тогда Екатерина, наверное, поняла, что даже её, самодержавной монархине, подобным образом свой замысел не осуществить. Для этого нужно было найти путь, чтобы поставить Россию, активно не желавшую принимать сие племя, перед свершившимся фактом: евреи – подданные Империи! С этой целью, собственно, стараниями Екатерины и был осуществлён в 1772 году первый раздел Польши между Пруссией, Австрией и Россией, в результате чего Россия сразу получила более трёх миллионов так нежелательных для неё подданных. Часть из них проживала в принадлежавших ранее Польше Белоруссии и на Правобережной Украине, в том числе в Богуславе, однако все евреи из него были выгнаны богуславчанами во время второй Килиивщины в 1768 году и впредь в город не допускались, хотя народное восстание польской шляхте помогла жестоко подавить Екатерина II. Но теперь, став подданными Российской империи, они обратились к императрице с петицией, в которой жаловались, что, будучи изгнанными из Богуслава, потеряли там подаренного польской короной имущества общей стоимостью на 284 тысячи злотых, что по тем временам составляло сумму громадную, и всеподданнейше просили её величество изыскать возможность понесённые ими убытки как-то возместить.
Екатерина II, наслышанная о своенравной Богуславщине, нашла, казалось, соломоново решение: милостиво подарила Богуслав со всеми прилегающими к нему 30 сёлами своему бывшему любовнику, последнему королю польскому Станиславу Августу Понятовскому, предложив ему вернуть евреев в Богуслав и возместить им упомянутые 284 тысячи злотых за счёт взыскания означенной суммы с местного населения. Но, несмотря на обещанную Екатериной на случай необходимости воинскую помощь, Станислава Августа, не по наслышке знавшего богуславчан, райский уголок над Росью нисколько не прельстил. Он тут же «великодушно» передарил его своему тёзке и однофамильцу князю Станиславу Понятовскому. Однако и тот, не будь простаком, счёл за лучшее небрежно проиграть королевский подарок польскому же графу Ксаверию Бра- ницкому. Этот шальной выигрыш принял, но, чтобы закрепить его за собой, обратился к той же Екатерине с просьбой о постоянном расквартировании батальона охранительных войск в Богуславе и роты – в Медвине, желательно не российской национальности, каковую просьбу «милостивая» императрица положила удовлетворить, прислав в распоряжение графа Ксаверия Браницкого 700 вооружённых лифляндцев и к тому же письмо, дававшее право графу или его уполномоченным пользоваться услугами киевской жандармерии по мере потребности.
Эрнест Ренан, историк и лингвист, со своим французским темпераментом не переставал утверждать: «Всякая история прелестна, поскольку она всегда полна драматизма». Это было, как пишут его биографы, у него любимое словечко, по всякому поводу, к месту и не к месту восклицать: «Прелестно!». Но в принципе он прав, никакую историю перетолковывать на тот или иной лад не следует, тем более шарахаясь из крайности в крайность, как это принято у нас со времён крещения Руси, а не только Октябрьской революции. От этого лишь непрерывные переоценки ценностей и затемнение в мозгах.
По-видимому, тоже неплохо осведомлённый о богуславчанах граф Ксаверий Браницкий сам поселяться в Богуславе желания не изъявил. С помощью лифляндцев и киевских жандармов он водворил в город три тысячи евреев, предоставив им все права по управлению Богуславщиной, определив для себя сумму дохода и велев в кратчайший срок возвести на самом высоком месте в Богуславе за счёт, разумеется, богуславчан и их усилиями католический костёл, хотя ни в ближайшей, ни в более отдалённой перспективе прихожан для него не ожидалось, так как поляки объезжали Богуслав десятой дорогой, а надеяться на привлечение в лоно богоспасательной католической церкви закоренелых «язычников» и воинственно настроенных вместе с ними против реформ патриарха Никона одной-полутора тысяч православных было бы напрасной иллюзией. Величественное здание костела, пусть без ксендза и прихода, должно было стать символом того, что «ещё польска не сгинела».
Замок же и всю девятивратную Богуславскую крепость, не менее тридцати веков стоявшую несокрушимой твердыней против всех посягателей сначала на Голунь, затем на Градеж, потом на Богуслав, граф приказал разрушить до основания, что лифляндца- ми и было исполнено, однако не скоро. Семь лет понадобилось им, чтобы закладывая под стены и фундаменты бочки с порохом, взрывать замок и крепость.
Одновременно строилось в Богуславе семь синагог, средняя общеобразовательная и средняя духовная еврейские школы, так как прибывшие сюда первыми 3 000 евреев рассматривались только передовым авангардом. По ходу строительства их число намечалось постепенно увеличить до 10 000–15 000 и, кроме батальона лифляндцев, создать также батальон еврейской «самообороны», то есть вооружённых сборщиков налогов и надсмотрщиков на разных работах.
Словом, для Богуславщины настали весёлые времена. Чтобы не распалять воображение читателей, не буду описывать все деяния новых поселенцев, они не так интересны. Скажу только о некоторых банальностях. Например, пан главноуправляющий Богуславщиной Моше Срул Бродский, память о котором и сегодня в Богуславе жива, был большим шалуном, любил ездить по городу и сёлам на бричке, запряжённой не лошадьми, а двенадцатью занузданными и празднично одетыми, в лентах, венках, вышитых сорочках и цветастых плахтах, красивыми молодыми россичками. У кучера пана Бродского Лейзика Гпускина они бежали так же резво, как хорошо накормленные добрым овсом лошади. Но овсом он, конечно, их не кормил. В левой руке ЛейЗик крепко держал вожжи, а в правой – такую себе голосистую птичку или, если сказать по-другому, плётку-семихвостку. Лейзик умел делать так, чтобы она свистела, как не одна, а сразу-таки семь птичек. Она была порядочно длинной, потому что Лейзик запрягал девушек цугом по три в один ряд, а всего рядов, как вы понимаете, получалось четыре, и Лейзику приходилось доставать плёткой до передних. Он, наверное, неплохо натренировал правую руку. Не так легко всё время держать на весу такую плётку.
Конечно, не хорошо, кто говорит, закапывать живых людей в землю или чтобы на их руках горели намоченные в керосине тряпки. Ну да, но кто же закапывал их насовсем? Это делалось всего на какой-нибудь час, может, даже меньше часа. Никто не умирал. Кому надо, чтобы кто-то умирал, если он должен работать и платить то, что ему платить полагается? И никто не сжигал у кого-то руки совсем. Их немножко поджигали только лодырям и тем, кто делал вид, будто у него плохая память и он забывал вовремя принести в контору те несколько грошей, которые полагались пану.
А что делать? Надо же как-то учить этих гоев, если добрых слов они не понимают. Сколько раз было говорено попу Онисию, что за всякую службу в этом их храме он должен платить по одному злотому с головы прихожанина пану главноуправляющему и полсотни злотых благочестивому Нох-Ицку Бурд-Грановскому, потому что благочестивый Бурд-Грановский тот их храм арендовал у самого графа, и то был его законный маленький гешефт. И что бы вы думали? Этот наглец поп Онисий, не спрашивая разрешения у благочестивого Бурд-Грановского, взял себе за манеру здоровенной железной кувалдой сбивать те не такие уж дешёвые замки, которые благочестивый Бурд-Грановский своими руками вешал на двери церкви и ключи от которых, как вы понимаете, носил у себя в кармане. А ключи, скажу я вам, были не пёрышко, но они оттягивали карман благочестивого Бурд-Гановского совершенно напрасно. Назавтра за свои кровные он должен был покупать и новый замок, и новый ключ. И вы думаете поп Онисий делал только это? Если бы только это! Он сбивал кувалдой замки с церкви, чтобы править свою службу, а денег ни пану главноуправляющему, ни благочестивому Бурд-Грановскому не платил ни шеляга. И вот вы, разумный человек, скажите, пожалуйста, кому понравится такое терпеть? Кто имеет право отнимать у честных людей их законный маленький гешефт да ещё приносить убытки с этими замками? И не надо забывать те непустяковые монеты, которые благочестивый Бурд-Грановский заплатил графу за аренду этой их церкви. А что он получил обратно?! Поп Они- сий заставил-таки сам посадить себя на кол. Все видели как он «делал шум» на весь Богуслав, и все слышали, что сказать больше хороших слов ему было нельзя...
