Рио-де-Жанейро в XX веке
Потери, понесенные при бегстве из Лиссабона, а также расходы по обустройству двора на новом месте, в сочетании со снижением поступлений в казну, вынудили Жуана Шестого повысить налоги. Надо ли уточнять, что эта мера вызвала недовольство в бразильском обществе. Царившая при дворе роскошь вызывала недоумение не только у простых людей, но и среди крупных землевладельцев и богатых торговцев, которые при всех своих богатствах, не привыкли швыряться деньгами налево и направо. Жителям колонии, многие из которых (или их предки) разбогатели благодаря умению считать каждый грош, расточительность никогда не была свойственна. Глядя на то, как шикуют при дворе, бразильцы поневоле задумывались, надо ли им финансировать все это за счет выплачиваемых налогов. А от подобных мыслей до независимости – рукой подать. Португальская знать смотрела на бразильскую элиту свысока – вот вам еще одна монета в копилку недовольства. Но хуже всего было засилье британцев. Португальцы, при всех их недостатках, были своими, родословные всех фазендейрос уходили корнями в Португалию, так что к португальцам бразильцы относились с определенной долей снисходительности, но вот поведение британцев, чувствовавших себя хозяевами на бразильской земле, возмущало бразильцев невероятно и наводило на вопрос: «Кому нужна власть, позволяющая чужакам угнетать своих?».
Перефразируя старую португальскую пословицу: «Чем ближе к очагу – тем теплее», можно сказать, что близость королевского двора способствовала росту патриотических настроений, а политика Жуана Шестого подливала масла в огонь народного недовольства. Тем временем соседи подавали пример бразильцам – в результате Майской революции 1810 года колониальное вице-королевство Рио-де-ла-Плата [69] освободилось из-под власти испанской короны и стало суверенным государством Объединенные провинции Рио-де-ла-Плата (ныне это Аргентина). Годом позже полковник Хосе Хервасио Артигас поднял освободительное восстание в испанской провинции Восточный берег (ныне это Уругвай). Артигас выступал не только за независимость от испанцев, но и за независимость от Объединенных провинций, его идеалом был суверенный Уругвай. Пока Восточный берег находился в руках испанцев, португальцам не стоило даже мечтать о его захвате, но почему бы не подобрать с земли то, что испанцы выпустили из рук? В начале 1820 года Восточный берег, частично находившийся под португало-бразильским контролем с 1816 года, вошел в состав Соединенного королевства Португалии, Бразилии и Алгарве под названием Сисплатинской провинции [70]. Пришлось немного повоевать, но игра стоила свеч и позволяла надеяться на дальнейшую аннексию бывших испанских владений.
Глава одиннадцатая
Обретение независимости
В августе 1820 года в Португалии произошла либеральная революция, итогом которой стал приход к власти временной хунты, приступившей к подготовке новой конституции страны. Португальцы требовали возвращения короля, на том же настаивали и британцы, которым совершенно не хотелось, чтобы Португалия попала под испанское или французское влияние. Того же хотело и командование португальских войск, расквартированных в Бразилии. Под нажимом военных правительство приняло решение о возвращении короля, и в апреле 1821 года Жуан Шестой отбыл из Рио-де-Жанейро в Лиссабон, оставив Бразилию на попечение своего двадцатидвухлетнего сына Педру, который был назначен принцем-регентом. Согласно легенде, на прощанье Жуан сказал Педру: «Сын мой, если Бразилии суждено стать независимой, то пусть во главе ее станешь ты, уважающий меня человек, а не какой-нибудь авантюрист». Кстати говоря, когда военные подняли мятеж, от имени короля с ними разговаривал Педру, не по воле отца, а по своему собственному почину. И если бы Педру, подобно своему отцу, занял выжидательную позицию, то власть могла бы перейти в руки лидера восстания генерал-лейтенанта Жорже де Авилеса, которому явно не терпелось стать бразильским Бонапартом. Однако не сложилось.
Португальская революция вызвала всплеск патриотических настроений в Бразилии. С одной стороны, бразильское общество жаждало прогрессивных перемен, а с другой не желало обратного превращения Бразилии в «окраинную провинцию» после отъезда королевского двора в Лиссабон. Определенные надежды возлагались на новую конституцию, которая была принята португальскими кортесами [71] 23 сентября 1822 года. В период работы над проектом в Лиссабон прибыло пятьдесят делегатов от Бразилии, желавших присоединиться к разработке главного закона империи, однако эта инициатива не встретила понимания у португальцев.
Одно время бразильцы надеялись на то, что в текст конституции будут включены статьи, касающиеся их родины, то есть предоставляющие им право на самоопределение, но надежды оказались напрасными. У создателей конституции был шанс на упрочение связей между Португалией и Бразилией, но они не пожелали им воспользоваться. Более того, незадолго до принятия конституции кортесы издали декрет, согласно которому центральные правительственные органы Бразилии упразднялись и провинции переходили в непосредственное подчинение Лиссабону (ну как тут не вспомнить древний принцип divide et impera – «разделяй и властвуй»?). Кроме этого унизительного для бразильцев декрета, вышел еще один, предписывавший принцу-регенту Педру незамедлительно прибыть в Лиссабон, но принц его проигнорировал. Решение принца побудило португальские войска, расквартированные в Рио-де-Жанейро, к новому восстанию, но бразильские части, при поддержке городского ополчения и всего населения столицы, напомнили португальцам, что в гостях надо вести себя прилично. Поняв, что игра проиграна, португальцы вернулись в свои казармы и вскоре отбыли в метрополию.
Некоторые плодовитые на версии историки склонны считать, что независимость Бразилии, провозглашенная принцем-регентом Педру, была частью сговора между ним и королем Жуаном Шестым. Мол, Жуан понимал, что Бразилию уже «не удержать в стойле» и потому решил, что ее должен привести к независимости Педру, который впоследствии унаследует от отца португальскую корону и оба государства вновь объединятся, на сей раз под личной унией, которая легко может перерасти в наследственную… Что можно сказать по этому поводу? Первое – для Жуана Шестого, который, мягко говоря, не блистал умом, подобная расчетливость вряд ли была возможна. Второе – любому здравомыслящему человеку было ясно, что никакая уния не заставит Бразилию расстаться с долгожданной независимостью. Умный не мог не понимать этого, а дурак не мог разработать столь изощренный план. Нет, на самом деле все было иначе. После того, как слабовольный и недалекий отец отплыл в Лиссабон, умный сын получил полную свободу действий и решил привести Бразилию к независимости, чтобы сохранить свою власть.
Отличительной чертой бразильского движения за независимость была его всеохватность – независимости жаждали и бедняки, в поте лица добывавшие хлеб насущный, и высшие слои общества, для которых власть португальской короны была что застрявшая в горле кость. Если бы Педру выступил против отделения от метрополии, то его бы свергли, не задумываясь. Если бы он уехал в Лиссабон, то стал бы марионеткой в руках либерально настроенных парламентариев. Можно сказать, что у принца-регента не было выбора или что его выбор был предопределен заранее.
Первым шагом к независимости стало формирование нового правительства Бразилии, которое начало работу в январе 1822 года. Принц-регент поставил во главе правительства ученого-естествоиспытателя Жозе Бонифасиу ди Андрада-и-Силву, уроженца провинции Сан-Паулу и горячего патриота своей страны. Любой здравомыслящий человек не увидит ничего необычного в том, что бразильское правительство возглавил бразилец, но для того времени назначение Андрады было революционным, ведь до него Бразилией всегда правили португальцы, назначенные Лиссабоном. Будучи прогрессивно настроенным либералом, Андрада в то же время не был сторонником радикальных мер, могущих потрясти основы бразильского общества. Его можно сравнить с врачом, который в первую очередь заботится не о том, чтобы победить болезнь, а о том, чтобы не нанести вреда пациенту.
