- Живое сильнее мертвого. Никто не помешает исполнить закон рыбам, идущим из океана в реки. Ни хищные звери, ни железные лодки. И мы будем жить по своему обычаю.
Усевшись на почерневшей колоде, он стал наблюдать слезящимися от старости глазами за ловкими движениями женщин, сплетавших продолговатые ловушки из гибких прутьев, за беготней ребятишек и веселой возней ездовых собак, ожидавших начала лова.
Прошло десять дней.
По сведениям, поступавшим с Дальнего маяка, неприятельская эскадра росла - чуть ли не каждый день подходили новые суда.
Мартынов ждал врагов без страха.
Хотелось посмотреть им в глаза в ту минуту, когда они поймут, что и на этот раз Петропавловск победил, когда их поразит окрестная тишина и покой, когда над ними посмеются опустевшие дома и оголенные стропила. Хотелось увидеть врагов, которых победил и он, опередив в стремительном беге на тысячи и тысячи верст.
Может быть, эскадра уйдет, даже не заглянув в Петропавловск? Может быть, им стало известно об уходе камчатской флотилии и они намерены отправиться в погоню, пренебрегая оставленным портом? В это не верилось, но необъяснимой казалась Мартынову и медлительность неприятеля.
Восемнадцатого мая эскадра вошла в Авачинский залив и приблизилась к малому рейду, обстреливая пустующие батареи.
Когда английский флагманский фрегат, буксируемый "Барракутой", проник в Петропавловскую бухту по узкому проходу между Косой и Сигнальным мысом, Мартынов ушел в уцелевшее здание портового управления.
Пусть они придут к нему.
Через час Степан, приоткрыв двери, сообщил есаулу:
- Идут! Золота, блеска... а-а-а!
Но прежде чем перед Мартыновым засверкало золотое шитье парадных мундиров, в окнах его кабинета показался черный дым, поднимавшийся в разных концах порта.
Зловещий дым пожаров, зажженных неприятелем, заволакивал небо.
III
Трудно передать чувство, овладевшее контр-адмиралом Брюссом, когда он обнаружил истинное положение вещей. Изумление, граничащее с недоверием к тому, что произошло, ярость, бешенство, жгучий стыд за трусливое отсиживание на кораблях в нескольких милях от Петропавловска покрыли лицо Брюсса зловещей бледностью. Он старался не смотреть в глаза подчиненным офицерам. На протяжении минувших десяти дней они не раз предлагали напасть на порт и теперь в душе смеялись над адмиралом.
В ногу с крохотным Брюссом - а меньше его в Англии был только отвратительный гном лорд Россель - шагал Никольсон, капитан фрегата "Пик", лишенный орденов за экспедицию прошлого года. Хотя Никольсон с виду был мрачен, Брюсс понимал, что капитан "Пика" злорадствует. Может быть, смуглому красивому офицеру еще утром хотелось настоящего боя, подвигов, которые вернули бы ему расположение лордов и адмиралтейства. Но увидев пустынный порт, одураченного Брюсса, английскую эскадру, побежденную без единого выстрела, одним лишь умом, военной хитростью, он возликовал. Пусть знают на Темзе, что с русскими не так-то легко воевать.
Адмирал принужденно улыбнулся Никольсону.
- Как вам нравится, капитан? Они, кажется, приняли меня за Наполеона!
Шутка не вызвала оживления в группе офицеров, следовавших за адмиралом.
Порыв ветра. Где-то сбоку хлопнула дверь. Все повернули головы. Никого. Только кошка, забытая в провиантском магазине, испуганно перебежала дорогу.
- В прошлом году здесь был ад, - сказал Никольсон. - Не только кошки, но и люди не показывались.
Брюссу не понравились эти воспоминания. "Нашел чем гордиться! Молчал бы уж лучше". Но нельзя и виду показать, что сердишься. Лучше обратить все в шутку.
- В прошлом году русские приняли вас, мой храбрый капитан, за Наполеона... при Ватерлоо, - закончил адмирал, выдержав расчетливую паузу.
Эту шутку встретили гораздо живее. Никольсона не любили.
Брюсс изучал в трубу маленький городок, избы, крытые травой и позеленевшими от времени досками. Кто-то вошел в открытые двери церкви. Вероятно, священник. Большой дом на взгорье, по-видимому, тоже пуст. На крыльце и в окнах никого.
Но вот из-за угла провиантского магазина выкатилась толстая фигура и направилась к ним, открыв объятия. На мясистом лице играла льстивая улыбка.
- Добро пожаловать! Добро пожаловать! - кланялся человек.
Брюсс по произношению узнал американца.
- Кто такой? - строго спросил адмирал.
- Чэзз. - Он зажмурил глаза не то от яркого солнца, не то от сверкания мундиров. - Хозяин пушной лавки в Петропавловске.
Чэзз семенил около офицеров, покрякивая от удовольствия и заглядывая военным в глаза.
Переводчик? Он сам справится с этим делом. Он познакомит их с храбрым молодым офицером, которому они обязаны этой тишиной и безлюдьем. В три месяца, как одержимый, прискакал из Иркутска с приказом о снятии порта.
- Пусть господин адмирал не смотрит так недоверчиво, - уверял купец. - Да, в три месяца! Я и сам поставил бы сто долларов против одного, что такой вояж невозможен. Но, господа, он очень энергичный молодой офицер. Не успел отлежаться в госпитале - и сразу же под венец, - хихикнул Чэзз.
Густой дым стлался над заливом. Горели фашины Кошечной батареи, бревенчатые укрытия. Вспыхнул магазин Российско-Американской компании и стоящий рядом жилой дом. Матросы разрушали брустверы ближних батарей.
Подходя к крыльцу портового управления, Брюсс уже знал от Чэзза все, кроме пункта назначения камчатской флотилии. Его не знал и Чэзз. Зато еще до встречи с Мартыновым Брюсс имел возможность отправить винтовой пароход "Энкаунтер" за спрятанным в Раковой бухте "Аяном".
Есаул встретил Брюсса в нарочито небрежной позе, в шинели, накинутой на нарядный чекмень, в папахе с выбившимися из-под нее прядями. Мартынов, Степан Шмаков и несколько находившихся здесь казаков стояли тесной группой. После залитого солнцем порта в темноватой комнате трудно было различить лица русских, еще труднее определить, кто из них старший. Но приглядевшись, Брюсс выделил среди казаков Мартынова, поняв по решительному и напряженному выражению лица есаула, что дело придется иметь с ним.
- Господин Мартинкофф? - спросил адмирал у Чэзза.
- Так точно! - подтвердил Чэзз. - Храбрый, решительный молодой человек!
Мартынов метнул на Чэзза раздраженный, непонимающий взгляд.
- Спросите у господина Мартинкоффа: почему он не предлагает мне сесть?
Купец перевел:
- Господин адмирал недоволен вашим приемом. Почему вы не предлагаете ему стул?
- У нас нет стульев, - пожал плечами Мартынов. - Их увезли на судах...
В самом деле, стулья из комнаты вынесены. Вдоль стены стояли две длинные скамьи.
- ...Кроме того, если господин адмирал считает хозяином порта меня, невозмутимо продолжал есаул, - и ждет от меня знаков уважения, зачем он позволяет своим людям бесчинствовать здесь?
В порту раздавались беспорядочные выстрелы. Черные космы дыма резко обозначались на голубом небе.
Брюсс немного успокоился. Маленькое лицо стало похоже на жесткую, крашенную охрой маску.
Одну скамью перенесли на середину комнаты, и контр-адмирал осторожно уселся.
- Это право победителя! - Он кивнул на окно, снял фуражку и пригладил редкие, словно приклеенные к черепу волосы.
- Нельзя победить мирное, беззащитное поселение, - возразил Мартынов. - Его можно разрушить, разграбить, сжечь. Но победить невозможно, как невозможно даже на многих судах увезти чужую землю.
Еще до того как Чэзз перевел слова Мартынова, по резкости, с какой они были произнесены, Брюсс понял, что перед ним упорный противник.
Он пристально вгляделся в энергичное, нахмуренное лицо есаула. За долгие годы жизни Брюсс научился довольно точно сортировать человеческие типы, характеры. Среди мужчин, приходивших наниматься во флот, он безошибочно различал отцов семейства, замученных нуждой и домашней канителью; романтиков, которые сбегут с корабля в первом южном порту; молодчиков, предпочитающих палубу тюрьме. Брюсс всегда хвалился тем, что даже на Востоке, где многим его коллегам видятся сотни одинаковых масок, он различает индивидуальные черты, характеры, психологические группы.
Теперь перед ним стоял рослый, красивый мужчина, и Брюсс затруднялся отнести его к какой-либо из изученных им категорий. Упрямый взгляд умных карих глаз обещает разумную и сильную волю. Да и держится он слишком независимо для сложившейся ситуации. Но чувствует ли он юмор? Есть ли у этого, по всей вероятности храброго офицера широта воззрений и интерес к психологическому миру противника - то, что адмирал считает непременным свойством цивилизованного человека?
- Ничего не поделаешь, - сказал Брюсе с притворным сожалением, - люди слишком обозлены. Они долго ждали этой минуты.
- Да, господин адмирал, слишком долго!
Брюсе нахмурился.
- На эскадре немало людей, посетивших эти воды в прошлом году, можно понять их нетерпение.
