Эта законченная, хотя и почти современная история имеет отчетливый отголосок в нашей собственной перспективе, ибо духовный вакуум, как провал в самом сердце эллинистической культуры, которую греки на какое-то время навязали миру. недавно проявился и в западной христианской культуре в той форме, в какой эта культура была "обработана" для экспорта, В течение двух десятилетий начиная со времен Васко да Гамы наши западные предки, стремительно несшиеся по миру, делали героические попытки пропагандировать западное культурное наследие в полном объеме, включая как его религиозный стержень, так и технологическую оболочку; и это было вполне обоснованно, ибо люба" культура есть нечто целое, части которого взаимозависимы, и экспорт пленел без пшеницы может быть столь же смертельным, как излучение электронов атома без ядра. Однако примерно на рубеже XVII и XVIII веков нашей христианской эры произошло нечто, что - я рискую предположить -- в ретроспекции будет выглядеть как эпохальное событие современной западной истории, когда эта локальная история будет рассматриваться в ее истинном свете,
63
как один из моментов всеобщей истории человечества. Это - двойное событие-предостережение, в котором провал иезуитов акцентируется одновременным успехом Королевского общества62. Иезуиты не сумели обратить китайцев и индусов в католичество, то есть римскую ветвь Западного христианства. Они потерпели неудачу, несмотря на то что имели в своем распоряжении психологическое "ноу-хау", ибо, когда настало время, ни Папа, ни "Сын Неба", ни брахманы не захотели поддержать их. В том же поколении сотоварищи этих трагически неудачливых иезуитов, западные католики и протестанты, у себя дома пришли к опасному выводу, что религия, спорная и разделенная на части, во имя которой они ведут бесконечную, столетнюю братоубийственную войну, на самом деле не самый существенный элемент в их культурном наследии. Почему бы не прекратить религиозные войны, разделив самое религию, и не сконцентрировать внимание на применении открытий физической науки к практической жизни - стремление, не вызывавшее полемики и обещавшее выгоду всем? Этот поворот на пути западного прогресса, наступивший в XVII веке, имел колоссальные последствия, ибо Западная цивилизация, с тех пор распространившаяся по всему миру с быстротой молнии, не была чем-то однородным и монолитным; скорее это было вспышкой угара - техническая окантовка с вырванной религиозной сердцевиной. Этот "утилитарный" образец Западной цивилизации было, разумеется, сравнительно нетрудно воспринять: Петр Великий проявил гениальность, ухватившись за товар сразу же, как только тот был выставлен в витрине. Столетием позже более тонкий и возвышенный Аль-Габарти проявил большую проницательность. Французские технические достижения поразили его, но он не спешил, ожидая знамения. Для него пробным камнем Западной цивилизации, как и его собственной, была не технология, по правосудие. Этот каирский ученый постиг самую суть вопроса, то, что Западу еще только предстоит завоевать в самом себе. "Если... знаю все тайны и имею всяческое познание... а не имею любви, то я ничто" (1 Кор. 13:2); "Есть ли между вами такой человек, который, когда его сын попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, под^л бы ему змею?" (Мф. 7:9, 10).
Это возвращает нас к вопросу, вызванному фразой Аль-Габарти и все еще ждущему нашего ответа. Что же на гамом деле было главным событием года Хиджры 12 13? Наполеоновское нашествие в Египет или прекращение паломничества из Египта в Священные города?
Исламский институт паломничества сам по себе, конечно, не более чем строгое соблюдение внешнего ритуала, но как символ оно объединяет всех мусульман в духовном братстве. Таким образом, если паломничество отпадет, ислам окажется в опасности, как мы уже знаем из опыта нашего времени; а Аль-Габарти был особенно чувствителен к этой опасносги, ибо он высоко ценил духовное богатство, которым была наполнена его религия. Как же мы сами оцениваем ислам? Может ли человечество позволить себе обойтись без социальной основы исламского духовного братства в той главе истории, где власть над миром, похоже, находится в руках белолицых, печально известных расовыми предрассудками англоговорящих покорителей морей? Однако сама эта социальная сфера, при всей ее ценности и благородстве, не составляет существа ислама, что Аль-Габарти не преминул бы нам разъяснить, хотя сам оказался живым воплощением именно этого достоинства собственной Веры. Как это и отражено в его фамилии, Аль-Габарти был наследственным представителем одной из тех
64
"наций"63, что составляли контингент университета Аль-Азхар, так же как их современники - представители Сорбонны. И кто же составлял его нацию - Габарт? Это были ведомые по всей Абиссинии галла и сомалийцы:
истинно верующие эбеново-черные сыны Хама64. Вы поймете, что фамилия и личное имя нашего героя замечательно подходят друг Другу: фамилия Аль-Габарти означает "эфиоп", а личное имя - Абдеррахман - "слуга милосердного Господа". Однако этот поклонник сострадательного Бога подтвердил бы, что, если паломничество есть только лишь символ братства, преодолевающего различие в цвете кожи и классовой принадлежности, само это единство между истинно верующими есть в свою очередь просто перевод на язык действия здесь, на земле, их истинной веры в единство Бога. Творческий дар ислама человечеству монотеизм, и мы, разумеется, не можем себе позволить отбросить прочь этот дар.
А что же насчет Битвы у Пирамид65? В прошлом году, когда я во второй раз в своей жизни участвовал в мирной конференции в Париже66, одним воскресным утром я оказался на временной деревянной трибуне, перед которой проходил французский "марш победы" - всадники на белоснежный лошадях, тунисская пехота, перед которой степенно шли обученные и нарядно убранные овцы, - а прямо передо мной в дальнем конце процессии виднелась Триумфальная арка. На этой внушительной каменной громаде я стал рассматривать ряд круглых щитов, укрепленных под карнизом. На каждом из щитов было выведено название одной из побед Наполеона. "Хорошо, пожалуй, - поймал я себя на мысли, когда дошел глазами до угла, - что у этого монумента всего четыре грани, а не восемь, будь там больше места, они дошли бы до Седана и Битвы за Францию"67. И тут перед моим мысленным взором выстроились другие, столь же нелепые окончания в цепочках национальных побед: германской, где после Битвы за Францию следовала Битва за Германию68, - или цепь британских побед в Индии, начиная с Плесси и Ассэя69 и кончая целым рядом звучных пенджабских названий мест, где происходили решительные сражения в англосакских войнах70. К чему, в конце концов, привели все эти западные национальные победы? Да все к тому же нулевому результату, что и национальные завоевания - не менее знаменитые в свое время - тех китайский "борющихся царств"71, которые Цинь Ши-хуанди смел с лица земли в III веке до н.э. Суета сует! Ислам, однако, продолжас1 существовать, неся в себе мощный духовный заряд.
Так кто же смеется последним в этом споре относительно чувства меры у Аль-Габарти? Его западные читатели или все-таки сам Аль-Габарти?
Итак, что мы, люди Запада, должны сделать, чтобы, подобно Клеанфу, последовать за Зевсом и Фортуной по собственной воле и разуму, не вынуждая эти мрачные божества построить нас в шеренгу унизительным методом силы и принуждения?
Первое, что я бы предложил, - мы должны переориентировать собственное историческое мировоззрение в том же направлении, что и образованные представители родственных обществ нескольких последних поко лений. Наши незападные современники осознали факт, что в результате недавней унификации мира наша прошлая история стала неотъемлемой частью шс собственной. Теперь и мы, все еще дремлющие западные люди, должны со своей стороны понять, что благодаря той же революции, которую мы сами, в конце концов, и устроили, прошлое наших соседей готовится стать жизненно важной частью западного будущего.
65
3 Цивилизация перед судом истории
Заставляя свое воображение сделать нужное усилие, нам нет необходимости начинать все с самого начала. Мы всегда осознавали и признавали. чем мы обязаны Израилю, Греции и Риму. Но вес они, разумеется, цивилизации исчезнувшие, и нам удавалось воздавать им должное, не сдвинувшись со своей традиционной эгоцентрической точки зрения, ибо мы, в слепом эгоизме своем, принимали как само собой разумеющееся то, что "наши благородия" суть гайоп а'?Гге (смысл бытия) этих "мертвых" цивилизаций. Мы представляли себе, что они живут и умирают ради того, чтобы подготовить путь нам, играя как бы роль Иоанна Крестителя по отношению к нам, выступающим в роли Христа72 (я прошу простить мне богохульство этого сравнения, но оно ярче всего отображает, насколько искривлено наше мироощущение).
