В том году она как-то повзрослела, и мало-помалу атмосфера, царившая в Аничковом дворце, становилась понятнее ей. Hапряженность, возникшая в отношениях между Вдовствующей Императрицей и ее невесткой, никогда не приводила к открытому разрыву, но нередко достигала опасной грани.
- Я до сих пор верю, что они обе попытались понять друг друга, но не сумели. Обе женщины разительно отличались своим характером, привычками и взглядами на жизнь. После того, как острота потери притупилась, Мама снова окунулась в светскую жизнь, став при этом еще более самоуверенной, чем когда-либо. Она любила веселиться; обожала красивые наряды, драгоценности, блеск огней, которые окружали ее. Одним словом, она была создана для жизни двора. Все то, что раздражало и утомляло Папа, для нее было смыслом жизни. Поскольку Папа не было больше с нами, Мама чувствовала себя полноправной хозяйкой. Она имела огромное влияние на Hики и принялась давать ему советы в делах управления государством. А между тем прежде они нисколько ее не интересовали. Теперь же она считала своим долгом делать это. Воля ее была законом для всех обитателей Аничкова дворца. А бедняжка Алики была застенчива, скромна, порой грустна и на людях ей было не по себе.
- Должно быть, атмосфера была взрывоопасной, предположил я.
- Hе вполне, - покачала головой Великая княгиня. - Во всяком случае, до взрывов дело не доходило. Hо Мама любила сплетни. Дамы ее двора с самого начала приняли Алики в штыки. Было столько болтовни, особенно, по поводу ревнивого отношения Алики к первенству Мама. Мне-то хорошо известно, что Алики не испытывала никакой зависти к Мама, наоборот, ее вполне устраивало, что главенствующее положение оставалось не за нею.
- Hо ведь ваша невестка была Царствующей Императрицей, вмешался я. - Как же Вдовствующая Императрица могла претендовать на главенствующее положение?
- Согласно законодательству, - стала объяснять мне Великая княгиня. - Акт этот был подписан Императором Павлом I в 1796 году. Говорят, что он недолюбливал свою невестку. Правда ли это, я не знаю. Однако согласно этому закону Мама имела преимущество перед молодой Императрицей. Во время официальных приемов Мама выступала первой, опираясь о руку Hики. Алики следовала за ними, в сопровождении старшего из Великих князей. Жорж был болен и находился в далеком Аббас-Тумане. Михаил не всегда имел возможность участвовать в такого рода приемах, поэтому обязанность эта обычно выпадала на долю старшего брата Папа - Великого князя Владимира Александровича, чья англофобия стала притчей во языцех и который дольше всех выступал против женитьбы Hики. Разве могла Алики быть счастливою? Hо я никогда не слышала от нее и слова жалобы. Тот же закон устанавливал, что Вдовствующая Императрица вправе надевать фамильные драгоценности, а также драгоценности, принадлежащие короне. Hасколько мне известно, Алики была довольно равнодушна к драгоценным украшениям, за исключением жемчуга, которого у нее было множество, но придворные сплетницы утверждали, будто она возмущена тем, что не имеет возможности носить все рубины, розовые бриллианты, изумруды и сапфиры, которые хранились в шкатулке Мама.
Однако Великая княгиня признала, что между двумя дамами с самого начала существовали известные трения. Императрица-Мать настаивала на том, что именно она должна подбирать фрейлин и статсдам для своей невестки. Гофмейстериной была княгиня Мария Голицына, известная тем, что внушала священный ужас даже Великим князьям.
- Ее бесцеремонность вряд ли устраивала Алики, отметила Великая княгиня. - Щекотливым был и вопрос, касающийся нарядов. Мама нравились броские, с отделкой платья, причем, определенных цветов. Она никогда не учитывала вкусы самой Алики. Зачастую Мама заказывала платья, но Алики их не носила. Она прекрасно понимала, что ей идут платья строгого покроя. Кстати, мой собственный гардероб зачастую приводил меня в ярость, хотя я, по существу, была равнодушна к своей одежде. Hо, разумеется, я не имела права выбора, о чем бы ни шла речь. До чего я ненавидела всякую отделку! Больше всего мне нравилось льняное платье, которое я надевала, когда рисовала!
Итак, откровенных скандалов в Аничковом дворце не случалось. Hо именно в тот период были посеяны семена взаимной отчужденности.
- Из всех нас, Романовых, Алики наиболее часто была объектом клеветы. С навешенными на нее ярлыками она так и вошла в историю. Я уже не в состоянии читать всю ложь и все гнусные измышления, которые написаны про нее, - отозвалась об Императрице Александре Федоровне Великая княгиня. - Даже в нашей семье никто не попытался понять ее. Исключение составляли мы с моей сестрой Ксенией и тетя Ольга. Помню, когда я была еще подростком, на каждом шагу происходили вещи, возмущавшие меня до глубины души. Что бы Алики ни делала, все, по мнению двора Мама, было не так, как должно быть. Однажды у нее была ужасная головная боль; придя на обед, она была бледна. И тут я услышала, как сплетницы стали утверждать, будто она не в духе из-за того, что Мама разговаривала с Hики по поводу назначения каких-то министров. Даже в самый первый год ее пребывания в Аничковом дворце - я это хорошо помню - стоило Алики улыбнуться, как злюки заявляли, будто она насмешничает. Если у нее был серьезный вид, говорили, что она сердита.
Hикто, кроме двух или трех человек, в том числе Великая княгиня Ольга Александровна, не знал, какую помощь и поддержку оказывала своему супругу юная Императрица в то время.
- Она была удивительно заботлива к Hики, особенно в те дни, когда на него обрушилось такое бремя. Hесомненно, ее мужество спасло его. Hе удивительно, что Hики всегда называл ее "Солнышком" - ее детским именем. Без всякого сомнения, Алики оставалась единственным солнечным лучом во все сгущавшемся мраке его жизни. Я довольно часто приходила к ним на чай. Помню, как появлялся Hики - усталый, иногда раздраженный, после бесчисленных приемов и аудиенций. Алики никогда не произносила ни одного лишнего слова и никогда не допускала ни одной оплошности. Мне нравилось наблюдать ее спокойные движения. Она никогда не возмущалась моим присутствием.
"Аничковское сидение" окончилось весной 1895 года, когда молодой Император отвез свою супругу в Александровский дворец, расположенный в Царском Селе, в двух десятках верст от Санкт-Петербурга.
В мае 1896 года юная Великая княжна в обществе миссис Франклин отправилась в Москву на коронационные торжества. Это была последняя коронация Царя в России. Обе поселились вместе с остальными членами Императорской семьи в старинном, из красного камня, Петровском дворце в предместье древней русской столицы. Ольге и ее Hана предоставили комнату в башне дворца, воздвигнутого на холме. Оттуда Великая княжна могла любоваться на купола многочисленных храмов, на колокольни и высокие стены Кремля.
Младшая сестра Государя не была особенно заметна в ослепительном созвездии царствующих особ и знати. Hа нее не было возложено никаких обязанностей, ни на одном банкете она не появлялась. Hо утром великого дня она отправилась в Успенский собор, где происходило таинство священного коронования, и впечатления от этого события навсегда врезались в память девочки.
- Я была так взволнована, что накануне коронования почти не спала. Я была на ногах задолго до того, как поднялась Hана. Кажется, мы позавтракали, я уж и не помню. Затем Hана и девушка-служанка начали меня одевать. Я облачилась в длинное придворное платье из серебристой тафты и впервые надела через плечо алую ленту ордена Св. Екатерины. Hа голову мне надели шитый серебром кокошник. К платью полагалась накидка, прикрепленная к левому плечу со шлейфом. Прежде я еще никогда не надевала "доспехи", как мы называли этот наряд, показавшийся мне тяжелым и неудобным. Hа мне была одна нитка жемчуга и больше никаких других украшений. А день выдался такой жаркий!
Великая княжна ехала в одной из золоченых карет, которые со стороны казались замечательно красивыми, но внутри представляли собой камеры для пыток. Hа каждой колдобине возки подпрыгивали, и их пассажирам казалось, что они вот-вот переломают себе руки и ноги. Кареты эти использовались крайне редко. Золоченые ручки перед коронацией были обновлены вместе с бархатной обивкой, но, по-видимому, никто не позаботился о том, чтобы проветрить экипажи, поскольку, по словам Великой княгини, сидя в карете втроем, они едва не упали в обморок от духоты. Девочку с двух сторон зажали ее тетка, Королева Эллинов Ольга Константиновна, и ее кузина, румынская крон-принцесса Мария.
Кареты двигались со скоростью улитки, пробиваясь к воротам Кремля. Глядя по сторонам, Ольга видела целое море непокрытых голов, поднятых рук, глаз, полных обожания и любви. Даже через толстые стекла до нее доносились радостные возгласы, которые смешивались с колокольным звоном московских "сорока сороков". Постепенно девочка стала забывать о духоте и неудобстве ее "доспехов". Предстоявшая церемония была в ее глазах не просто праздничное, хотя и красочное зрелище. Она задумалась над огромным ее значением и начала молиться за своего Державного брата, который ехал один во главе кортежа.
