Хотя к тому времени в Османской империи преобладали мусульмане, ее население было далеко не однородным. Официально принятая вера должна была найти отклик среди всех этнических и религиозных групп: турок и курдов, арабов и албанцев, суннитов и шиитов, поскольку ее религиозная доктрина и особенности обрядов не подходили ни одной из этих категорий. В суннитской Османской империи приверженность к шиитскому вероучению в принципе считалась такой же подрывной деятельностью, как и национализм балканских христиан, а религиозные убеждения туркменского населения восточной Малой Азии издавна вызывали беспокойство у официальных властей: в центре османо-иранских отношений всегда находились неуклюжие попытки Стамбула склонить на свою сторону тех, кого подозревали в сочувствии к шиитам, ведь значительная часть населения османских провинций Басра, Багдад и Мосул состояла из шиитов, йеменские зайдиты также были шиитами. Лояльности султану-халифу добивались путем раздачи почестей и наград шиитам и приверженцам вероучений, которые противоречили суннизму. Впрочем, эта официально принятая версия ислама также распространялась с помощью миссионерства и через систему образования. Кроме того, предпринимались усилия, направленные на обращение всего населения в суннитский ислам, которые в тех же самых провинциях наталкивались на исходившие из священных для шиитов городов Карбала и Наджаф, попытками «перевести» в шиизм формально считавшиеся суннитскими племена этого региона. Что касается самой метрополии, то необразованность мусульманского населения центральной Малой Азии требовала отправки туда проповедников, «чтобы учить религии и устранять отклонения от вероучения». Во время антиправительственных волнений, имевших место в Эрзуруме в 1906–1907 годы, было решено, что там следует построить начальную школу, «чтобы устранять искажения религиозных заповедей алавитами[57] и расстраивать их преступные планы». Спасение душ мусульман-суннитов стало делом крайней необходимости, поскольку после провозглашения указа о реформах 1856 года, включавшего в себя обязательство гарантировать свободу вероисповедания, христианское миссионерство резко активизировало свою деятельность.
Для мусульман, находившихся за пределами Османской империи, признание Абдул-Хамида в качестве своего халифа и защитника было равносильно обязательству оказывать противодействие европейским колониальным империям. За призывами оказать помощь сопротивлению португальцам, с которыми в XVI веке обращались к султану мусульманские правители государств, выходивших к Индийскому океану, теперь последовали просьбы, исходившие от мусульманских подданных империалистических держав, которые оказывали сопротивление французам в Алжире и Тунисе (как мы сейчас называем эти страны), голландцам в Индонезии и Малайзии, британцам в Индии и оккупированном Египте и русским в Средней Азии. Прежние османские султаны не всегда отдавали приоритет желаниям мусульман. Так было во время восстания сипаев, которое вспыхнуло в Индии всего через год после того, как султан Абдул-Меджид, в угоду британцам, обнародовал указ о реформах. Тогда британцы обратились к нему за помощью, и он ради сотрудничества, ответил письмом, которое должны были зачитать во всех индийских мечетях. В этом письме султан предписывал всем мусульманам сохранять спокойствие.
Теперь почти все мусульманское население Африки оказалось за пределами Османской империи: вслед за учреждением французских протекторатов в провинциях Алжир (в 1830 году) и Тунис (в 1881 году), а также британской оккупацией Египта в 1882 году, провинция Триполи[58] осталась единственной североафриканской территорией, которая формально все еще находилась под управлением Османской империи. Отношения с мусульманскими лидерами Центральной и Восточной Африки считались особенно важными и прежде всего потому, что этот регион недавно стал интересовать европейские державы, которые уже утвердили свое присутствие в Северной Африке. Вследствие этого расширилось использование ислама, как инструмента, позволявшего добиться верности султану-халифу, и был выработан новый внешнеполитический курс, направленный на укрепление того, что еще осталось от прежнего османского влияния на этом континенте. Сразу же нашлось оправдание: автор одной книги, написанной по наущению султана, отмечал, что Африка является «темным континентом», куда «цивилизованные» державы направляют своих колонистов, и далее он указывал на то, как полезно распространять «свет ислама» на эти «дикие» области. Первоначально турок не пригласили на Берлинскую конференцию 1884–1885 годов по вопросам будущего Африки, но они отстояли свое право присутствовать на этом форуме, а их делегат получил указание защищать исторические права Османской империи, ее моральные и материальные интересы, а также «священные права великого халифата». Однако турки не стремились устанавливать прямой контроль над своими собратьями-мусульманами, которые ценили такую сдержанность. Награды и почести раздавались иностранным мусульманским лидерам, начиная с султана Занзибара, который в 1880 году получил от султана Абдул-Меджида орден Месиди, и заканчивая вождями малочисленных африканских племен, которым в 1894 году вручил османские флаги специальный агент, направленный Стамбулом в Африку для выполнения задания по сбору сведений. Этот агент рекомендовал наградить вождей халатами, вручить им имперский указ и экземпляр Корана, а взамен надеяться на то, что они включат имя султана в свои пятничные молитвы. Российские и китайские мусульмане также были объектами внимания Османской империи: когда Россия продвигалась в глубь Средней Азии, турки пытались остановить это продвижение с помощью более настойчивых обращений к мусульманам Средней Азии. А в 1901 году один молодой офицер, в будущем печально знаменитый Энвер-паша, посетил Шанхай, где оставил двух сопровождавших его священнослужителей. После визита еще одной делегации, направленной султаном в Китай в 1907 году, в Пекине было открыто мусульманское высшее учебное заведение.
В 1903 году в османское правительство поступило предложение должным образом отпраздновать четырехсотую годовщину передачи османским султанам титула халифа, который до этого был прерогативой династии Аббасидов: «Похоже, мы почему-то уже пропустили три годовщины этого важного события, и если мы снова о нем забудем, то нам придется ждать еще сто лет, прежде чем у нас появится очередная возможность его отпраздновать». Предполагалось, что участниками празднования будут мусульманские лидеры из всех стран мира, в том числе даже «исламские лидеры Австралии». Впрочем, планируемая конференция так и не стала реальностью, потому что в 1917 году Европа находилась в состоянии хаоса, а Османская империя стремительно распадалась. Прежде годовщины передачи титула халифа не праздновались просто потому, что это событие не считалось слишком важным.
Разработанный султаном Абдул-Хамидом план сохранения того, что еще осталось от Османской империи, был консервативным как по своему подходу к проблеме государственного управления, так и по выработке соответствующих идеологических основ. И хотя Абдул-Хамид воздерживался от характерных для предыдущих лет новшеств в сфере организации бюрократического аппарата, он, несмотря на весь свой консерватизм, принял меры, которые, по его мнению, должны были сделать его государство процветающим. Он понимал, что для достижения поставленных им целей необходима сильная экономика, так как без модернизации инфраструктуры и коммуникаций потенциал османских сельскохозяйственных и промышленных ресурсов останется неиспользованным. Хотя в годы его правления расходы на военные и административные нужды резко возросли (и в среднем составили около 60 % государственных расходов), общая сумма, потраченная государством на общественные работы, образование, здравоохранение, сельское хозяйство и торговлю в среднем составляла всего лишь 5 % ежегодного бюджета. Препятствием, которое мешало осуществлению мечтаний Абдул-Хамида, стало то, что на обслуживание государственного долга уходило почти 30 % ежегодных доходов.
После того, как в 1871 году умер Али-паша, пришел конец и стабильности курса, проводимого великими визирями в годы осуществления реформ танзимат, когда этот пост попеременно занимали Фуад-паша и Али-паша. За те почти пять лет, которые прошли между кончиной Али и смещением султана Абдул-Азиза, должность великого визиря девять раз переходила из рук в руки, что было следствием фракционной борьбы и прихотей султана, снова препятствовавших нормальной работе правительства. Абдул-Хамид тоже часто менял своего великого визиря: из шестнадцати человек, занимавших этот пост в первые шесть лет его султанства, только один продержался на нем больше года. Период между 1882 годом и низложением Абдул-Хамида в 1909 году отличался гораздо большей стабильностью, и Мехмед Саид-паша, Мехмед Камиль-паша, Ахмед Кевад-паша, Халиль Рифат-паша и Мехмед Фарид-паша оставались в этой должности дольше, чем их предшественники. В отличие от Абдул-Азиза, который на протяжении большей части своего царствования перекладывал решение всех государственных вопросов на плечи двух своих визирей, Абдул-Хамид сам интересовался проблемами управления империей и вступал со своими визирями в обстоятельные и зачастую горячие дебаты относительно выработки политического курса. Даже если он предъявлял более убедительные аргументы, его самые заметные визири имели возможность открыто выразить свое мнение. Впрочем, ценой сомнений в правильности его окончательного решения была отставка. По словам одного историка, он мог подчинять ближайших советников своей воле по причине
