5 мая. Утром в штабе корпуса собрались все офицеры — немцы вручили Железные кресты командиру корпуса (бывшему начальнику инженерной части — под его руководством итальянцы навели понтонный мост через Днепр и переправились), потом начальнику штаба и одному подполковнику (тененте-колонелло). Было всем предложено хорошее вино и бисквиты. После обеда снова в штабе корпуса все собрались и представлялись полковнику — новому начальнику штаба. Один из наших, прибывший из Албании, где он служил после албанского похода (молодым был в Галлиполи в каком-то военном училище), заслужил замечание от полковника — что он не так прикладывает руку к головному убору. Тот ответил: «Я это делаю так, как меня учили в Российской Императорской Армии». Полковнику крыть было нечем. Полковник затребовал список русских переводчиков. В общем, готовимся к отъезду. Получили сухой паёк на четыре дня — галеты и консервы, ужин в собрании был холодный.
7 мая 1943 года. Проснулись в 3.30 утра, попрощались сердечно с нашими хозяевами — два брата с жёнами и детьми. Моя хозяйка, слушая мои рассказы, часто, пригорюнившись, говорила: «И таких людей, как вы, лишили родины…» Где бы мы ни располагались — все приглашали не забывать их, если снова попадём в их город. Какой добрый и гостеприимный русский народ! За 25 лет коммунисты не смогли уничтожить прекрасные черты русского народа — приветливости и гостеприимства.
К 5-ти утра, как было условлено (вещи мы сдали накануне), пришли к «Дому коммуны», но камионы с нашим добром уже уехали. Пришлось идти на товарную станцию — шли часа два, нас собралось несколько русских. Наконец нашли свой эшелон. Один лишь небольшой классный вагон, и мы устроились в «40 людей или 8 лошадей» — 6 офицеров и 22 солдата. Тронулись в путь в 11 часов утра.
В Гомеле всю весну не было ни одного дождя, и деревья не распустились, а проехали несколько километров — деревья уже покрыты листьями и цветут. Километров десять ехали мимо какого-то огромного фруктового сада. В Гомеле масса фруктовых деревьев, и на некоторых улицах огромные груши. В 2 часа дня объявился Жлобин, мне знакомый ещё по германской войне, когда мой 321-й Окский полк (81-й дивизии) несколько раз перебрасывали с германского на австрийский фронт и обратно.
В 5 часов вечера — Бобруйск со старинной крепостью, в 7 вечера — Осиповичи, и в 11 вечера выехали на Минск, но остановились в 30-ти километрах от него. В 2 часа ночи тревога — на правом пути взорвалась мина (мы же ехали по левому пути). Наш паровоз и тендер сошли с рельс, задержка на 12 часов — пока починят путь и доставят на место другой паровоз. Днём прибыли в Минск, но на станции простояли недолго. К вагону подошли два молодых человека и спросили — не продаст ли кто часы? Один итальянский офицер продал часы со сломанной стрелкой за 120 марок. У Селиванова старые часы, ему давали 200 марок (по курсу 1500 лир), я ему посоветовал продать, так как за эти деньги он мог бы купить в Риме хорошие швейцарские часы. Селиванов страшно обиделся, когда я назвал его старые часы барахлом. Сам он любит давать непрошеные советы и читать морали, а тут обиделся и два дня со мной не разговаривал (потом в Риме эти часы он всё равно выбросил и купил другие).
Едем лесами. Проехали Негорелое-Столбцы, бывшая граница Польши и СССР. Бросается в глаза разница: на территории СССР — ни одного стога соломы, ни конюшни, ни курятника, ни сарая — за ненадобностью при советах все хозяйственные постройки пошли на отопление, а на территории бывшей Польши — прекрасные хозяйственные постройки, пасётся скот, люди лучше одеты, чем русские крестьяне, превращённые в колхозников.
В 7.30 вечера — Барановичи. Получено сведение, что те итальянские эшелоны, которые выехали из Гомеля после нас, подверглись налёту советской авиации, были убитые и раненые, а мы проскользнули удачно. Ночь провели в вагонах, так как Брест-Литовск перегружен и не может принять наш эшелон. Здесь происходит пересортировка: из наших двух эшелонов делают пять итальянских. Просидели в Барановичах на станции целый день.
Во время 1-й мировой войны я проезжал через Барановичи несколько раз и помню объездной путь, который теперь уничтожен, но насыпь осталась. Наш Сладков страшно нервничал: жаловался всем, что условия поездки в товарном вагоне несовместимы с его офицерским званием — хотя сам-то офицером никогда не был, пороху не нюхал и в Галлиполи был в каком-то военном училище; мы, старые офицеры, не ворчали, а он угрожал жаловаться начальнику эшелона капитану Канестрари. Некоторые ходили в поселок обедать, но нас подкармливали сухим пайком, а какой-то милый русский офицер имел плитки сухого спирта и нас угощал чаем. Нас нагнал эшелон нашего штаба корпуса и пошёл вперёд — предпочтение начальству! А наш эшелон простоял на станции Барановичи тридцать часов, и тронулись в путь после полуночи. Впереди партизаны взорвали миной итальянский эшелон, есть убитые и раненые. Проехали мимо того места, где пострадал поезд — утром взорвался другой эшелон. Земля на протяжении двухсот метров красная — мы полагали, что это кровь, но оказалось, что пострадал интендантский вагон, в котором было много банок с помидорами, окрасившими путь в красный цвет.
Прибыли на станцию Картуз-Береза. Начальник эшелона вызвал одного русского переводчика и построил ехавших солдат. Оказывается, один итальянский солдат пошёл на хутор невдалеке от станции, его там накормили, женщина даже пришила ему капральский галун. Уходя, солдат украл золотые часы. Начальник эшелона построил солдат, и женщина вора сразу узнала. Начальник эшелона тут же набил ему морду, на него надели наручники и отправили под караул, обещая по приезде в Италию отдать под суд (но, как я слышал, в итальянской армии наказание отбывается после войны; оригинально, что для офицеров арест выражается не в сиденье на гауптвахте, а налагается денежный штраф — вычет из жалованья).
Мы на станции Картуз-Береза простояли около двух суток, пока чинили путь, взорванный партизанами. Вообще мы нередко проезжали мимо мест, где под откосом лежало много вагонов. Картуз-Береза знаменита тем, что там была стоянка какого-то кавалерийского полка — кажется, Ямбургского драгунского. Обычно эта вакансия предназначалась последнему по списку при разборке вакансий в кавалерийских училищах. Юрий Галич описывает, кажется, в своей «Звериаде», как юнкер, надев форму полка, расхаживал среди выпускных и пел «Офицер выходит в Ямбургцы»…
Разговорился с начальником станции, он приглашал к нему зайти и посмотреть имеющиеся у него альбомы форм Российской армии, но не пришлось воспользоваться его любезностью, так как поезд наш тронулся. В Полесье все станции железной дороги превращены в форты: окопы с набитыми кольями, гарнизоны из русских солдат с немецким командованием, каждые полтора-два километра — вышки с пулемётными гнёздами. Партизаны у них под носом взрывают поезда. Едем пять суток с препятствиями и, наконец, в 5 часов вечера прибыли в Брест-Литовск. Поезда из Италии нас ожидают уже трое суток. Из нашего поезда мы погрузились в два итальянских, для офицеров были предназначены классные вагоны.
На грузовике нас повезли на этап, где в здании польского клуба накормили прекрасным ужином, даже достали лишнего вина. Прислуживали девушки-польки, очень любезно за нами ухаживали, все говорили по-русски.
На днях был налёт советской авиации. В 10 часов вечера поехали дальше, в 8.30 утра — Радом. В офицерском вагоне оборвалась прицепка, рабочие поляки предложили за папиросы в полчаса исправить, но вмешались немцы, наш поезд загнали на запасной путь, где мы простояли шесть часов, пока спаяли прицепку. Получили горячий обед — неизбежные макароны, галеты и сладкое, но без вина. Поехали дальше с препятствиями, так как у станции Скаржинско-Каменна наш поезд разорвался в двух местах — здешние машинисты не привыкли иметь дело с горными итальянскими тормозами — простояли три часа, пока починили. Рано утром проехали мимо Кракова. В 6 часов утра — Мисловиц, а затем Катовицы — это Горная Силезия (Горны Шлёнзык), из-за которого после Версальского мира был спор между Германией и Польшей. Везде заводы, небо в дыму. Недалеко от железной дороги на горе стоит русская церковь — это был стык трех империй: Российской, Австро-Венгерской и Германской. Мне пришлось и прежде два раза проезжать по этой дороге и видеть церковь. Страна не разорена, заводы и рудники работают на полный ход. В вагоне нам обменяли 40 оккупационных марок на 300 итальянских лир.
14 мая 1943 года. Ночью Вена, стояли на путях до 12 часов дня. Потом проехали через Вену, во всех окнах австрийцы машут нам платками, аплодируют — не то что при встрече с немецкими эшелонами — им махали кулаками, ругали — в общем, «союзнички». Выдали нам по 250 хорватских хороших папирос, конфеты и варенье. В 1 час дня станция Полтен, потом Линц, где мы простояли несколько часов. Чудная погода. Вышел погулять. Смотрю — пленные в неизвестной мне форме: оказались молодые французы, разговорился с ними, угостил папиросами. Пока что кормят прилично — горячий обед и ужин.
