"Того, что я наворовал в городе, хватит, чтобы расплатиться с долгами, - размышлял он, - но на картах надо поставить крест раз и навсегда. Из всех моих пороков - это самый страшный, по крайней мере так мне кажется, потому что дяде легче всего дознаться об этом по милости нетерпеливых кредиторов. Он думает, что двести долларов, которые ему пришлось один раз уплатить за меня, это много. Так ли уж много, если я ставил на карту все его богатство! Но эта мысль, конечно, ему никогда не приходит в голову: ведь вот же есть люди, которые все мерят своей меркой! Если бы он знал, как я запутался в долгах, он уже давно бы выкинул ко всем чертям свое завещание, не дожидаясь этой истории с дуэлью. Триста долларов! Целый капитал! Слава богу, дядя никогда об этом не пронюхает! Вот выплачу этот долг - и буду спасен и никогда больше не притронусь к картам. Во всяком случае, пока дядюшка жив, клянусь! Итак, Том, ты делаешь последнюю попытку исправиться - и ты победишь! Зато уж если потом проштрафишься, все пропало!"
ГЛАВА XIII
ТОМ НА КРАЮ ГИБЕЛИ
Когда я раздумываю над тем, сколько неприятных
людей попало в рай, меня охватывает желание
отказаться от благочестивой жизни.
Календарь Простофили Вильсона
Октябрь - один из самых опасных месяцев в году
для спекуляции на бирже. Остальные опасные месяцы
июль, январь, сентябрь, апрель, ноябрь, май, март,
июнь, декабрь, август и февраль.
Календарь Простофили Вильсона
Так, скорбно беседуя с самим собой, Том миновал дом Простофили Вильсона, затем по переулку, вдоль которого тянулись огороженные пустыри, дошел до дома с привидениями и побрел обратно, то и дело мрачно вздыхая. Кто бы сейчас придал ему бодрости? Ровена! При этой мысли сердце его встрепенулось, но тут же упало: ведь ненавистные близнецы, наверно, там!
Проходя мимо обитаемой части дома Вильсона, Том заметил в гостиной свет. Что ж, на худой конец... Другие люди иной раз давали ему почувствовать, что он явился некстати, Вильсон же встречал его с неизменной вежливостью, а вежливость по крайней мере щадит твое самолюбие, даже если и не выдает себя за радушие. Вильсон услыхал шаги на крыльце, покашливание.
"Кто, как не он, этот ветреный шалопай! Небось, все приятели сегодня от него попрятались, кому охота водиться с этим дураком, после того как он так опозорился: трусишка, подал в суд за оскорбление личности!"
В дверь робко постучали.
- Войдите!
Вошел Том и, ни слова не говоря, повалился на стул. Вильсон спросил участливо:
- Что с тобой, мальчик? Зачем такое отчаяние? Не принимай все так близко к сердцу. Постарайся забыть этот пинок.
- О господи, - горестно откликнулся Том, - тут не в пинке дело, Простофиля! Тут кое-что другое, в тысячу раз хуже, в миллион раз хуже!
- Что именно, Том? Неужели Ровена дала тебе отставку?
- Нет, не она. Старик...
"Ага! - подумал Вильсон, сразу вспомнив таинственную девушку в спальне. - Дрисколлы начинают понемножку догадываться!" Но вслух он проговорил назидательно:
- Том, распущенность иногда приводит...
- Глупости, распущенность тут ни при чем! Он хотел, чтоб я вызвал на дуэль этого проклятого итальянского дикаря, а я не согласился.
- Понятно, это скорее в его духе, - как бы размышляя вслух, заговорил Вильсон. - Меня и то удивило, почему он не занялся этой историей вчера вечером и вообще разрешил тебе обращаться с таким делом в суд - хоть перед дуэлью, хоть после. Разве джентльмены решают такие дела судом? На твоего дядюшку это не похоже. Я не могу постичь, как это случилось.
- Да вот так и случилось, потому что он ничего не знал. Он уже спал вчера, когда я вернулся домой.
- И ты не разбудил его? Неужели правда, Том?
От этого разговора Тому не становилось легче. Он заерзал на стуле.
- Не пожелал я докладывать ему, вот и все. - вымолвил он наконец. Старик собирался ехать на заре с Пемброком Говардом удить рыбу, и я решил так: если засажу близнецов в каталажку... - а я был в этом уверен, разве я мог думать, что они за такое чудовищное оскорбление отделаются каким-то пустяковым штрафом, - так вот я и решил: если я засажу их в каталажку, они будут опозорены, и дядя не потребует, чтобы я дрался с такими темными личностями; наоборот, он даже не позволит...
- И тебе не стыдно, Том? Как ты можешь так относиться к своему доброму старому дядюшке? Выходит, я ему более надежный друг, чем ты; ведь если б я знал эти обстоятельства, то, прежде чем идти в суд, я поставил бы его в известность, чтобы он успел принять меры, как подобает джентльмену.
- Да неужели? - воскликнул Том с искренним удивлением. - Хотя это был ваш первый судебный процесс? Хотя вы прекрасно знаете, что процесс был бы отменен, прими только дядюшка меры? И вы прожили бы до конца своих дней в нищете и безвестности, вместо того чтобы стать, как сегодня, настоящим признанным адвокатом? Неужели вы и впрямь могли бы так поступить?
- Безусловно.
Том пристально взглянул на Вильсона, потом сокрушенно покачал головой и сказал:
- Я вам верю, честное слово. Не знаю почему, но верю. Слушайте, Простофиля Вильсон, да ведь вы самый большущий болван на свете!
- Очень благодарен!
- Не стоит благодарности.
- Итак, он потребовал, чтобы ты вызвал на дуэль этого итальянца, а ты отказался. Ты позор славного рода! Я краснею за тебя, Том!
- Ну и ладно! Теперь уж все равно, раз он снова уничтожил завещание.
- Признайся, Том, не был ли он сердит на тебя за что-нибудь еще, кроме этого суда и отказа драться на дуэли?
Вильсон испытующе уставился на Тома, но тот глядел на него невинными глазами и ответил без запинки:
- Нет, только за это. Если бы он раньше сердился, то начал бы волынку вчера: у него как раз было подходящее настроение. Он возил этих идиотов близнецов по городу, показывал им достопримечательности, а воротившись домой, не мог найти серебряные часы своего отца, которые очень любит, хотя они давно не ходят; он их видел три-четыре дня назад и никак не мог вспомнить, куда их девал, и страсть как разволновался; а я возьми да и скажи, что, может, они не затерялись вовсе, а стянул их кто-нибудь; тут он совсем взбеленился и обозвал меня дураком, и я сразу понял, что он именно этого больше всего и боится, только признаться не хочет, ведь украденные-то вещи реже находятся, чем потерянные.
- Фью! - присвистнул Вильсон. - Список увеличивается!
- Список чего?
- Краж.
- Каких краж?
- Обыкновенных. Эти часы не потеряны, их украли. В городе опять начались кражи - такие же таинственные, как и в тот раз, помнишь?
- Да неужели?
- Точно, как дважды два четыре! А у тебя самого ничего не пропало?
- Нет. Впрочем, да - я не нашел серебряного пенала, который тетушка Мэри Прэтт подарила мне в прошлом году ко дню рождения.
- Вот увидишь, что и его украли!
- А вот и нет. Когда я сказал, что дядюшкины часы украли и получил за это нагоняй, я пошел к себе наверх, стал осматривать свою комнату и заметил, что пенала нет; но после я его нашел - он просто лежал в другом месте.
- Но ты уверен, что остальное все цело?
- Все более или менее ценное на месте. Вот еще не знаю, где мой золотой перстень. Он стоил доллара два или три. Но я поищу, он найдется.
- Думается мне, что нет. Уверяю тебя, это был вор. Кто там, войдите!
В комнату вошел судья Робинсон в сопровождении Бэкстона и городского констебля Джима Блейка. Они сели, и после разных пустопорожних разговоров и болтовни о погоде Вильсон сказал:
- Кстати, мы сейчас обнаружили еще пропажу, если не две. У судьи Дрисколла украдены старинные серебряные часы, и вот у него, у Тома, кажется, золотое кольцо.
- Да, скверная история, - заметил судья Робинсон, - и чем дальше, тем все хуже. Пострадали Хэнксы, Добсоны, Пиллигрюзы, Ортоны, Грэнджерсы, Хейлсы, Фуллеры, Холкомы - да, собственно говоря, все, кто живет неподалеку от Пэтси Купер. У всех у них похищены разные безделушки, чайные ложечки и другие ценные мелочи, которые легко унести в карманах. Совершенно ясно, что вор воспользовался моментом, когда эти люди были на приеме у Пэтси Купер, а рабы толпились у забора, чтобы хоть украдкой повидать это представление, вот тут-то он и похозяйничал беспрепятственно. Пэтси ужасно расстроена из-за соседей и особенно из-за жильцов - до такой степени расстроена, что уж о своих потерях и не думает.
- Это один и тот же вор, - заявил Вильсон. - По-моему, сомневаться не приходится.
- Констебль Блейк придерживается другого мнения.
- Вот тут-то вы и ошибаетесь, Вильсон, - сказал Блейк. - Прежние ограбления совершил мужчина, хоть он нам и не попался в руки до сих пор, но по многим признакам мы, профессионалы, имеем возможность судить об этом. А на сей раз орудовала женщина.
Вильсон сразу же подумал о таинственной девушке. Она не выходила у него из головы. Но он и тут ошибся. Блейк продолжал:
- Это была сгорбленная старуха в трауре, под черной вуалью, с закрытой корзинкой в руке. Я видел ее вчера на пароме. Вероятно, живет в Иллинойсе; но где бы она ни жила, все равно я до нее доберусь, пусть не сомневается.
