Купец приехал в Америку денег заработать, а царь ему заявляет: «Власти колониальные должны стараться ознакомить островитян с выгодами общественной жизни, отвести им нужное количество земли для заведения огородства и помогать им не только советами, но и самым орудием землепашества и семенами». Вот так! Бросай все и беги индейцам картошку сажать, да еще и со своей лопатой и семенами.
А креолы вообще получаются чуть ли не цацами. Учить их – за счет компании, обязательная работа до 29 лет с оплатой не меньше, чем у русского, и полное освобождение от всех податей.
Ведь русский отправлялся в Америку на 7 лет. РАК платила за него подати царю и оброк помещику. Если он хотел, то и выплаты его семье. Он приезжал в Америку уже с долгом в 400 – 700 рублей, не все успевали за 7 лет с долгами расплатиться. А с креола снимают все подати, а индейцу вообще – беги ему огороды сажай!
И что толку, что царь запретил РАК продавать индейцам порох, ружья (для охоты выдавали все это за счет компании) и водку. Все равно русскому в лес выезжать надо до зубов вооруженному и регулярно проверять, не отсырел ли порох в пушках и есть ли в стволах картечь.
Но что сделаешь? В крепости пять священников, и вся надежда, что их общение с туземцами со временем даст какой-то результат.
Как видим, правила, применяемые русскими при движении на восток, сохранялись и в заморских колониях.
Русские – это не генетика
А в самой России они действовали методично и неукоснительно.
…Императрица Анна Иоанновна, все глубже вникая в экономическое состояние России (как всегда, паршивое), вдруг с удивлением обнаружила – русские платят налоги 150 – 200 копеек в год, а не русские – всего 110! Она высказала своему совету возмущение: «… в государстве много иноверных народов, называемых ясачными: прежде они платили деньгами и звериными кожами, но когда установили подушную подать, то на эти народы неосмотрительно наложена подать именно 110 копеек, а так как эти народы… в хлебе, скоте имеют большое довольство, притом звериные, рыбные ловли и пчеловодство, многие из них торгуют, то эта подать для них безмерно легка, тогда как в других государствах везде иноверцы более податей платят, нежели природные единоверцы, поэтому надобно положить на них еще прибавочную подать умеренную, со всякой души по 150 копеек в год, и так как их около полумиллиона, то прибавочном суммы будет тысяч двести и больше… из хлебных мест выбежали многие крестьяне, так что в некоторых местах только половина против генеральной переписи осталась, а кой-где и меньше, снять хлеб стало некому, подати за беглецов принуждены платить оставшиеся… Большая часть беглецов умещается внутри государства… особливо в ясачных волостях… делает из их земель пристанище беглецам по причине доброты земель, на которые навозу не кладут, и потому земледельцам только половина труда, а там, откуда бегут, приходится по полтора и по два рубля на душу, и надобно уравнением податей пресечь бегство».
Как видим, императрица основательно подготовилась к своему выступлению – не только знала, где и сколько податей, но и откуда бегут, почему бегут и сколько где навоза (удобрения) кладут. Ее можно понять и в ее предложениях – она ведь бывшая курляндская герцогиня, человек, у которого на русское мировоззрение наложено западное, а с западной точки зрения невозможно объяснить, почему русские имеют такое налоговое бремя, что живут хуже ясачных (туземных) народов, и настолько хуже, что вынуждены сбегать и селиться между ними.
Князь Черкасский и граф Остерман деликатно поддакнули императрице, дескать, можно по 40 копеек прибавить, но глупость императрицы пресек обер-прокурор Анисим Маслов, человек сугубо русский. Он, во-первых, с цифрами в руках показал, что императрица ошиблась в расчетах, но главное – она не в том месте деньги ищет. Поскольку «из-за таких небольших денег не стоит подвергаться опасности, что ясачные разбегутся к чужим народам» .
Между прочим, включая в себя «дикие» народы, Россия понимала ответственность перед ними и принимала посильные меры по их образованию за свой счет – «для обучения иноверческих детей учредить четыре школы: в Казани – в Федоровском монастыре, в Казанском уезде – в дворцовом селе Елабуге, в городе Цивильске и в городе Царевококшайске; обучать их русской грамоте, причем смотреть, чтоб они и своих природных языков не позабыли (1740 году)» . В 1989 году выяснилось – не позабыли они своих природных языков, напрасно цари беспокоились.
Вообще-то русский – это не национальность, это должность. Должность сына своей Родины. По национальности русским может быть любой, был бы сыном.
И Россия вооруженной рукой присоединяла территории, и устанавливала для их жителей льготы по сравнению с собственно русскими, и тратила деньги на развитие этих территорий. И звала, и звала к себе в семью всех желающих, кроме иудеев.
Принципы начального феодализма в России
Формально в России был феодализм, но с особенностями русской демократии.
Русские – а это в большинстве своем были крестьяне – рассматривали как народ, как мир только себя и царя. Дворяне – да, дворяне – тоже «свои»… но не совсем, они как бы боевые слуги царя, отца-государя, с помощью которых отец защищал своих детушек – народ. Поскольку дворяне шли на смерть за эту семью-отечество, у них по отношению к ней были особые, довольно большие права, но все-таки они не являлись полноценными членами семьи, к ним понятие «народ» не подходило. И немудрено, если вспомним, что царю и дворянам предшествовали князь и его дружина, которая была сплошь набрана из воинов каких попало государств, в понимании русских – каких попало семей. Кстати, за всю историю России дворяне (а за ними и остальная элита) понятием «народ» по отношению к себе и не пользовались.
В отличие от Запада, дворяне по отношению к крестьянам имели прав не более, чем ротный командир на своего солдата. Солдату, чтобы оставить часть, нужно спросить разрешение своего командира. И крестьянину, чтобы покинуть своего помещика, нужно было получить у того паспорт. А как уже писалось, крепостной мог заняться любым делом, в том числе уехать за границу, стать купцом или промышленником на Аляске.
Если на Западе рыцарь мог повесить своего крепостного крестьянина, имел право первой ночи, тот был фактически его рабом, хотя и вел самостоятельное хозяйство, то в России это было немыслимо. Вот свидетельства о наших ближайших соседях – поляках, взятые мною из «Истории кабаков в России» И. Прыжова, а им – из подлинных документов:
«В 1517 году князь Александр Пронский и жена его милости княжна Федора Сангушковна выдали арендное условие благородному пану Бурлацкому и славному пану Абрамку Шмойловичу, жиду Турийскому, по которому они получили в аренду город и замок Локачи (в повете Владимирском) на три года за 12 000 злотых со всеми доходами, со всеми людьми тяглыми и нетяглыми, со всеми жидами и получаемыми от них доходами, с корчмами и с продажею всяких напитков, с правом судить крестьян и наказывать виновных и непокорных по мере вины даже смертью». Или: «Григорий Сангушко Кошерский с женою отдают все свои имения, ничего себе не оставляя, славному пану Абраму Шмойловичу и жене его Рыкле Юдинне и его потомкам, со всеми доходами, с корчмами, шинками и продажею всяких напитков, с данью медовою, деревом бортным и с правом наказывать непокорных денежною пенею и горлом карать».
Как это – «горлом карать» ?! Российский дворянин мог только восстановить дисциплину, выпороть крестьянина за проступки и в крайнем случае вернуть его царю – отдать в солдаты или сослать. Но ни посадить в тюрьму, ни тем более убить крестьянина дворянин не мог. Это было делом отца-царя, делом только его суда. Зато крестьяне могли подать в суд на помещика и порою доводили дело до того, что самого помещика ссылали на каторгу. И даже после того, как начальные принципы отношений между дворянами и крепостными были втоптаны в грязь, фактически они сохранялись в мировоззрении народа.
Салтыков-Щедрин, описывая свое детство, рассказывает об одном помещике, своем родственнике, который был очень жаден. Жаден настолько, что по ночам регулярно ходил воровать овощи на огороды своих крепостных крестьян. Те его там ловили и… били морду. Что помещику, впрочем, плохо помогало. Здесь хорошо чувствуется отношение между дворянами и крестьянами. Они обязаны отработать барщину, но то, что их, – это их, и, защищая свою собственность, в средствах они не стеснялись.
Когда этот помещик умер, его крепостная любовница украла все деньги и передала их своему, уже свободному, сыну. Сын помещика, вернувшись из армии, попытался заставить отцову пассию вернуть деньги, с каковой целью начал пороть женщину, но та скоро потеряла сознание. Ее снесли в «холодную», а утром обнаружили, что она умерла.
