Статилия достала три серебряные монеты. Одну из них она протянула своему мужу как знак своего приданого; другую возложила на алтарь для ларов своего нового дома; наконец, третью она бросила на улицу как дар «ларам дороги», которые охраняли дверь ее нового дома. Затем ее брачный факел потушили и унесли прочь, чтобы потом его разделить между всеми самыми молодыми гостями в качестве символа их будущей удачи. Почетная хозяйка уже растворила дверь роскошно убранной спальни, куда она и ввела счастливую пару. После этого дверь за ними заперли, а все гости, выйдя за пределы дома, исполнили разухабистую «песнь брачной ночи». Вслед за этим им не оставалось ничего другого, как разойтись по своим домам; однако на следующий день все особо приглашенные вернулись в дом Поллио и продолжили празднество, во время которого Статилия предстала уже хозяйкой дома.
Почести и привилегии римской матроны. До своего замужества Статилия была всего только девушкой, полностью зависимой от своих родителей: появлялась в общественных местах только при соблюдении строгих правил, не могла поступать согласно своим желаниям, если они противоречили воле отца и матери. Спустя сутки после того, как она вошла в дом Поллио, в одночасье оказалась в статуте благородной матроны, теперь Статилия распоряжалась судьбой многочисленных рабов и имеющихся к ее услугам вольноотпущенников, стала хозяйкой огромной собственности, могла встречаться с друзьями своего мужа как равная, имеющая право идти куда ей угодно, говорить то, что она считает нужным, и (в весьма широких пределах) делать все, что хочет.
Вне дома, в толпе на улице, ее одежда, stola matronalis, обеспечивала молодой замужней женщине самое уважительное отношение окружающих. Каждый год в мае она вместе с другими благородными женами Рима наслаждалась почестями, которые оказывали им в ходе matronalia, официального праздника, нечто вроде «Дня матери», посвященного празднованию добродетелей хозяек аристократических домов. В этот день она получала подарков не меньше, чем в свой день рождения, – от мужа, его родных и всех зависимых от нее людей. После кончины она, как жена сенатора, вероятно, будет удостоена торжественных государственных похорон, с формальным панегириком, произнесенным с форума, если она станет к тому времени известной общественной личностью. Поэтому нет ничего удивительного в том, что все римские девушки так стремились замуж! Ведь замужество давало им удивительную эмансипацию.
Неудачные браки и ветреные женщины. Будет ли брачный союз, подобный заключенному между Статилией и Поллио, счастливым? Скептики были даже среди тех друзей, кто нес факелы в брачной процессии. Никто не ожидал, что Поллио (беспечный молодой аристократ) станет образцом супружеской верности, хотя, разумеется, он не будет делать открыто ничего, что может оскорбить его жену. Относительно Статилии эти же циники вполне разделяли мнение, много лет тому назад высказанное Овидием: «Любая женщина может сдаться, если будет правильно введена в искушение». Если молодая жена – легкомысленная особа, у нее будет множество возможностей иметь любовников; на больших общественных празднествах, банкетах и гладиаторских играх, в театрах и в цирках она встретит много интригующих мужчин, о которых никогда не узнает ее собственный муж.
То обстоятельство, что римские матроны в бытность свою незамужними девушками были лишены всякой возможности завязывать какие-либо законные отношения с молодыми людьми, делает теперь для них все связи вне брака особенно привлекательными. Множество изысканных римлянок состояло в неблагоразумной «дружбе» с беспутными актерами, театральными танцовщиками и даже гладиаторами. В любом особняке можно было обнаружить смазливого вольноотпущенника или даже раба, чересчур приближенного своей хозяйкой. Как рассказывают, многие из убеленных сединами матерей учат своих замужних дочерей, как заводить интрижки на стороне и как переправлять туда и сюда любовные письма прямо под носом у своих мужей. Говорят также, что множество молодых людей, богатых, «благородных» и совершенно праздных, посвящают все свое время любовным аферам с замужними женщинами.
Несмотря на опасности и возможность скандала, число подобных женщин весьма велико. «Что, вас совсем оставил разум, если вы мечтаете о женитьбе? – скорбно вопрошал Ювенал. – Не проще ли тогда выпрыгнуть из окна высокого здания или с моста, чем покориться подобной тиранше?»
Но даже в том случае, когда римские матроны вели жизнь внешне достойную, им можно было бы предъявить множество мелких упреков. Некоторые из женщин в высшей степени расточительны; постоянно шныряют по изысканным магазинам вдоль Via Lata и приносят домой громадные счета. Другие высмеивают занятия музыкой, поэзией или греческими древностями как никчемные прихоти, сами же говорят на «неимоверной смеси латыни и греческого и чешут своими языками без устали». Кое-кто берет уроки фехтования и сражается со спарринг-партнером на мечах, учится работать и со щитом, словно собирается вступить в армию. Многие не чувствуют себя счастливыми, если только не будут знать все последние новости: «Что сейчас делают фракийцы и китайцы?»; «Кто только что женился на той скандальной вдове?»; «Что предвещает комета парфянскому царю?» и т. д. Некоторые крайне эгоистичны и бессердечны; они могут рыдать после потери любимого воробья, но в то же самое время обращаются со своими девушками-рабынями с утонченной жестокостью и говорят, что «лучше бы помер муж, только бы осталась в живых моя болонка». Но хуже всех те женщины, которых не без оснований подозревают в том, что они подсыпали своим мужьям яду, поскольку те или иные обстоятельства делали развод невозможным.
Разводы, простые и частые. И все же развод становится регулярным выходом из очень большого числа неудачных браков. Каждая римская девушка, когда ее родители сообщают ей: «Мы тут выбрали для тебя…», в глубине своего сознания знает: «После замужества я получу свободу. Если этот брак окажется неудачным, то своего следующего мужа я буду выбирать сама».
Первый известный развод в римской истории состоялся в 231 г. до н. э., когда некий Руга расстался с искренне любимой им женой из-за высокого чувства общественного долга – она не могла родить ему детей. Тогда общество было шокировано подобным поступком, но вскоре это стало обычным делом и никакого шока уже не вызывало. К концу периода Республики [62] тот аристократ или та аристократка могли считаться счастливыми, кто не был бы разведен хотя бы один раз. Цицерон развелся с Тиренцией после долгой жизни в браке, поскольку, как можно судить, возжелал нового супружества. Катон Младший (безупречный стоик по своим убеждениям) отверг свою жену, чтобы составить счастье другу, а затем хладнокровно принял ее обратно после [63] смерти друга.
В период Империи положение дел в этом отношении вряд ли стало лучшим. «Пробный брак» не был признанным общественным институтом, но он, безусловно, существовал. Инициатива развода равным образом могла исходить и от мужчины, и
