Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн

этом всецело к шляхте; в делах, касающихся государства, королевских прав или казны, он оставался по прежнему за королем, равно как юрисдикция в тех землях, которые имели свои законы и особые от других права. Некоторая остановка в издании устава (конституции) произошла от того, что шляхта  [13]  домогалась, чтобы сенаторы (паны рады) были устранены от участия и заседания в тех судах, между тем последние напротив утверждали, что несправедливо будет, если их сан и достоинство вместо выгоды, как бы это следовало, будет служить им в ущерб и если бы они, выдаваясь среди шляхты своею знатностию и честью, были лишены привиллегии, даруемой целому сословию, при том в таком деле, которое относится к области публичного права и следовательно касается всех одинаково. Наконец согласились на том, чтобы шляхта могла выбирать делегатов в трибуналы, как из среды шляхты, так равно из среды сенаторов. Между королем и шляхтою был небольшой спор по тому поводу, что шляхта хотела, чтобы и королевские города зависели от нее в делах, ей подсудных (подчинялись ее юрисдикции), и в предшествовавшие годы она уже привлекала к своему суду некоторые дела такого рода. Уступила шляхта, и положено было, что подобные дела, не смотря на решение их судами шляхты, будут перенесены в высшую инстанцию и снова пересмотрены королем на этом же сейме. Шляхта домогалась, чтобы королевские урядники и старосты, главная обязанность которых заключается в исполнении судебных приговоров, были под властью шляхетских судов, поколику на них лежит обязанность исполнения судебных приговоров; говорили, что не зачем было бы вручать шляхте суд, если она не будет иметь юрисдикции над теми, которые должны приводит в исполнение решения ее суда. Король согласился на то, чтобы насколько дело будет касаться исполнения трибунальных приговоров, урядники и старосты были подвластны трибуналам. Оставалось решить спор между духовным и светским сословиями, так как последнее хотело чтобы духовные подчинены были тем же самым судам, как прочая шляхта; духовные лица утверждали, что эти суды шляхты, в состав которых, понятно, будут входить  [14]  и разноверцы (диссиденты), по многим причинам для них подозрительны, и потому духовные не хотели от них зависеть. Канцлер Ян Замойский поставил им на вид, что от подчинения этим судам они ничего не потеряют, равно как ничего не выиграют от того, что откажутся признавать их, потому что все-таки их будут подвергать заочным приговорам и штрафам за неявку, как это водилось ранее в судах воеводских, где между прочим один архиепископ был присужден к пене в 150 т. злотых. По внушению канцлера прибавлена была такая статья, чтобы каждый раз как будет подлежать разбору церковное дело, к шести судьям шляхетского сословия, которые будут разбирать дело, присоединялось столько же чинов духовного звания, и если окажется равенство голосов, то пусть дело переходит к королю на сейм. Спор об этом тянулся несколько дней, наконец было решено в таком именно смысле [66] . По обычаям Польского народа, на тех, которые, будучи присуждены ко взысканию за долги, или за другие частные дела, не повинуются решению суда, налагается пеня; если они откажутся заплатить, то налагается в три раза больший штраф; ежели и тогда даже не послушаются, посылается военная экзекуция в имение, и если кто воспротивится ей, то подвергается банниции (опале) постановлением старосты. Это весьма страшное оружие некогда было направлено против мотов, а в настоящее время, когда роскошь еще больше распространилась, а с нею и число должников умножилось, стали относиться с пренебрежением к этому постановлению, и на этот раз об нем много говорили, но не  [15]  принято было никаких действительных мер к его поддержке. По выслушании за тем послов иноземных государей, Георг Фридрих, маркграф Бранденбургский, был допущен к опеке над болезненным родственником его Альбрехтом Фридрихом, сыном Прусского герцога Альбрехта; приняв так называемую инвеституру, он дал торжественную присягу королю. При этой церемонии присутствовали и послы курфюрста Саксонского и герцога Вюртембергского. Когда послы Бранденбургского курфюрста от имени своего государя стали требовать права на одновременное участие в инвеституре, взявшись за знамя, то послы шляхты стали протестовать на том основании, что в условиях о ленной связи, заключенных между Сигизмундом и Бранденбургскою фамилией, ветвь Бранденбургских маркграфов не была упомянута; они высказывали, что считают незаконным то, что впоследствии было дано частною властию и без ведома сословий. Послы стали жаловаться королю на это и заявляли, что они готовы вести свое дело пред сословиями. Им был дан ответ, что они конечно хорошо знают (юридическое) значение всякой протестации и то, что ею как ничье право не уменьшается, так и не усиливается, и что потому предлагаемая ими мера не может быть признана ни своевременною, ни необходимою. Тут находились также и послы князей Померании ; от имени своих государей они признали верховную власть короля над Битовскою и Лауенбургскою областями и получили грамоты инвеституры. Между тем послы, отправленные, как мы выше указали, к Московскому князю, явились в Москву. Московский князь, жестокий по своему характеру, и еще более возгордившийся по причине удачных действий в Ливонии, сделал им недостойный и унизительный прием; многие поступки царя и слова были оскорбительны для Польского и Литовского народа; и так как обычай обоих народов требовал, чтобы уполномоченным другой стороны отпускалось содержание, то он приказал  [16]  доставлять послам пищу, но с величайшим неуважением, только самые простые и отвратительные кушанья, а покупать провизию в Москве и не в обычае, да и не было возможности, если бы они того захотели. Затем, когда во время переговоров послы объявили, что они имеют полномочия только о перемирии, он дал им перемирие на три года: при этом грамоту, которую послы должны были подписать, он приказал писать просто не внося никакого условия, а в грамоте, которую он должен был от себя передать послам и к которой он приложил собственную печать, он прибавил такие условия, что король уступает ему всю Ливонию, вместе с Ригою и Курляндиею, которые находились до сих пор во власти короля, и все, что простирается до границ Пруссии ; что он не вступится за Ливонцев, хотя бы те и просили его помощи, а еще менее займет какой либо город, и вообще не окажет с своей стороны никакой поддержки или помощи. Затем, когда по обычаю следовало скрепить соглашение клятвою, то царь, отложивши в сторону грамоту, над которою присягали послы, взял только эту последнюю и над нею произнес клятвенное обязательство [67] . Так как после