Он приказывал найти Буаробера и других, кто мог его развлечь, и говорил им: «Повеселите меня, если знаете что-то интересное».
Таллеман де Рео
Таллеман, Светоний эпохи барокко, в основном мало склонный льстить Ришелье, тем не менее писал: «Его Высокопреосвященство любил посмеяться». Склонный к плохому настроению, много страдавший физически, почти всегда утомленный, кардинал неоднократно испытывал потребность развлечься в непринужденной обстановке. А его пристрастие «поржать» в тесном кругу породило предположение о том, что «он воображает себя лошадью».
Его ум был умом того времени, его юмор отличался от нашего. Подобно Генриху IV, Ришелье обожал прозвища: Жан де Решинье-Вуазен был «отцом Гуроном», Буаробер — «Деревом», Мазарини — «Братом Палашом». Когда Шавиньи (чье родовое имя было Бутилье) решил переименовать особняк Сен-Поль на улице Руа-де-Сисиль в Бутилье, чтобы унизить бывших графов де Санлис, кардинал расхохотался и воскликнул: «Все швейцарцы захотят пойти туда выпить; они прочтут „Особняк Бутылка“!»
В то же время Ришелье позволял шутить с собой только самым близким людям. Братья Ботрю — Гильом, граф де Серран, академик; Николя, сеньор Ножан, капитан придворной гвардии — считались самыми остроумными. Демаре де Сен-Сорлен развлекал кардинала и рассказывал ему анекдоты. Но самым записным шутом был аббат Буаробер, который говорил все что угодно, поскольку знал, когда остановиться. Кардинал не мог без него обходиться. Буаробер являлся членом Французской Академии и информатором Ришелье, развлекал его, служил посланником, шпионом, доверенным лицом. Ему принадлежит знаменитая шутка:
— Родриго, у тебя есть сердце?
— Нет, у меня есть бубны (карточная масть) [66].
Эта шутка составляла часть бурлескной пародии, задуманной, составленной и поставленной, «чтобы развлечь кардинала и удовлетворить зависть, которую он испытывал к „Сиду“» (Таллеман де Рео). Великолепный комедиант, аббат Буаробер распределял роли трагикомедий Корнеля между лакеями и поварами министра.
Его Высокопреосвященство и вправду любил порой скаламбурить. Таллеман приводит в пример такой короткий анекдот. Когда некий месье де Лансак вошел, кардинал попросил своего пажа придумать на его счет игру слов.
— Монсеньор, — сказал юный шутник, — мне нужен пистоль.
— Как, один пистоль?
— Да, монсеньор, мне нужен один пистоль, без этого я не стану придумывать.
Монсеньор согласился.
— Пистоль Лансак (pistole en sac — пистоль в сумке), — сказал паж, засовывая золотой к себе в карман. И получил еще десять за то, что развеселил своего знаменитого хозяина.
«Маленькие истории» Таллемана де Рео кроме этой сцены, которую считают подлинной, содержат также множество других. Будущая маркиза де Мольни, Шарлотта Брюляр де Пюизьё была, как пишется в этих историях, «ужасно смышленой». Девушка пела и танцевала, знала немецкий, испанский, итальянский. Двору и городу ее скороспелые таланты были известны не меньше, чем ее проделки. И так случилось, что Ришелье, навещая мадам Пюизьё, выразил желание послушать пение прелестной Шарлотты. Та была в плохом настроении и заставила себя долго просить. Наконец, она выдала вульгарнейшую «песенку лакея», заканчивавшуюся такими словами:
У меня сильно болит vistanvoire,
И еще сильнее палец.
Тогда невозмутимый кардинал повернулся к мадам де Пюизьё и холодно произнес:
— Мадам, я советую вам получше следить за vistanvoire вашей дочери.
А кто узнал бы этого надменного прелата, настоящего хозяина Франции в благосклонном меценате, растроганном старой мадемуазель де Гурне? Мари Лежар (1566–1645), мадемуазель де Гурне, носила звание «приемной дочери» Мишеля Монтеня, для которого она издала его знаменитые «Опыты». Монтень был ее страстью, ее навязчивой идеей. Она говорила лишь о нем и его произведении. В 1626 году она опубликовала «Тень мадемуазель де Гурне», смешанный сборник произведений в стихах и прозе. Ею тайно восхищались или насмехались над ее видом, словами, пристрастиями. Ее кошки также были общеизвестны, их звали Донзель (Шлюшка), Минетта и Пиайон (Пискля).
Ришелье забавлялся, осыпая ее комплиментами, используя устаревшие или вышедшие из употребления слова, которые он позаимствовал из ее «Тени».
— Вы смеетесь над бедной старухой, — наконец сказала Мари де Гурне. — Смейтесь, великий талант, смейтесь; вам надо, чтобы весь мир способствовал вашему развлечению.
Кардинал принес свои извинения приемной дочери великого Монтеня, а затем заспорил с Буаробером, здесь присутствующим, поскольку именно он привел старую даму к министру. Завязался диалог, похожий на торговую сделку:
— Следует кое-что сделать для мадемуазель де Гурне. Я даю ей две сотни экю пенсии.
Буаробер попросил прибавки, сославшись на то, что у дамы есть служанка, внебрачная дочь пажа Ронсара. Кардинал добавил пятьдесят ливров в год.
— Есть еще маленькая Пиайон, это ее кошка.
— Я дам ей двадцать ливров пенсиона, при условии, что она будет есть вволю.
— Но, монсеньор, она ведь окотилась!
Тогда кардинал добавил «еще пистоль на котят» (Таллеман). Что касается доброго Буаробера, этот день больше чем когда-либо подтвердил его прозвище «просителя за скорбящих Муз».
Гийом Кольте вовсе не был смехотворным поэтом.
Антуан Адам
Очень добрый человек, имевший мало чувств, но весьма любивший выпить.
Таллеман де Рео
Итак, в глубине ужасного, всемогущего кардинала скрывалось человеческое существо — несомненно, милое, но всю свою жизнь прятавшее свою чувствительность и слабости. Разумеется, ни в «Мемуарах», ни в «Политическом завещании» Ришелье не открывает свое тайное лицо, а «Маленькие истории» Таллемана де Рео редко можно расшифровать. Жаль, что не пожелали открыть правду Буаробер и отец Жозеф, два человека, перед которыми Ришелье не таился. Вовенарг, записавший диалог Ришелье и Корнеля[67], должен был бы написать подобный диалог «Серого преосвященства» и Буаробера. Но знаменитый капуцин, исполнитель двусмысленных миссий, поклонник великого министра, разбавил свои посмертные откровения спасительной ложью — быть может, по христианской щепетильности. Что касается Буаробера, с которым Ришелье часто был резок, отчитывал по любому поводу и в душе презирал, его суждения кажутся нам порой непонятными.
Среди образованных людей, которых часто посещал кардинал-министр, некоторые, подобно Буароберу, играли практически шутовскую роль, другие были слишком льстивы. Кольте, стоя посередине, занимал уникальное место; а отношения между этим поэтом — сегодня полностью забытым[68] — и его знаменитым покровителем богаты интересными сведениями. Дело в том, что они демонстрируют нам добродушного Ришелье.
Гийом Кольте (1598–1659), быстро попавший в число «скорбящих детей Буаробера», был адвокатом и сыном прокурора. Он был не таким уж бедным и не таким богемным, каким его сделала репутация, поскольку имел сельский дом в Валь-Жуайе, возле Сен-Жермен-ан-Лэ. Шаплен сообщает нам, что Кольте делил жизнь «между Аполлоном и Бахусом», но больше прославился как поэт. Активный член кружка «Славных пастухов», академик, он был известен при дворе (его жаловал Месье), в особняке Рамбуйе и среди множества гуманистов (чью доброту и педантизм, как пишет Антуан Адам, он разделял). В 1638 году Гийом Кольте собирался опубликовать поэму на рождение дофина, будущего Людовика XIV. В это время он уже несколько лет входил в ближний круг кардинала Ришелье.
Кольте, которого Ришелье очень ценил, действительно числился среди «пяти знаменитых поэтов» (так они назывались в «Ля Газетт»), чьи «величественные» стихи входили в «Тюильрийскую комедию» (1635), «Большую пастораль» (январь 1637 г.) и «Слепого из Смирны» (февраль 1637 г.). Инициатором написания драм был сам кардинал; проект, состав исполнителей и первоначальные темы произведений были делом Шаплена, причем секретным. Авторами стихов были Кольте, Буаробер, Л’Этуаль, Ротру и Корнель. Каждый писал свою часть стихов в течение одного месяца.
Трое из «пяти авторов» были академиками — Кольте, Буаробер и Л’Этуаль, но ни одна из трех их комедий не сохранилась. (Как заметил Жан Ко, ни один из академиков не создал шедевра.) Зато благодаря Пелиссону, Вольтеру и Теофилю Готье первая комедия почти обессмертила «бессмертного» Кольте. Приведенная ниже сцена произошла в начале 1635 года — за несколько недель до вступления Франции в войну, — когда кардинал, решивший стать настоящим автором пьесы, представил своим поэтам окончательный текст «Тюильрийской комедии». У Ришелье в тот день было хорошее настроение, свидетельством чему является продолжение нашего рассказа.
