28. Миф о русском крепостничестве как о рабстве и крепостных крестьянах как о рабах
В значительной степени образ русского крепостничества был создан не на основании изучения исторических источников, а по художественным персонажам русской классической литературы XIX в. Неслучайно эмигрантский писатель и публицист, автор знаменитой книги «Народная монархия» И. Л. Солоневич писал о ней как о «кривом зеркале» русской жизни. Крепостное право, согласно литературному мифу, преподносилось как рабство, а крепостной крестьянин – как холоп. В действительности для такого вольного отождествления не имелось ни историко-правовых, ни историко-социальных оснований. Крепостное право подразумевало прежде всего прикрепление к тягловому сословию, во вторую очередь применительно к крестьянскому населению – прикрепление к земле, а вовсе не рабство. Собственностью помещика русские крестьяне (в отличие, к примеру, от польских) не являлись. Продажа крестьян без земли запрещалась многочисленными указами. Категория холопов была упразднена в России еще при Петре I. Материальное положение крепостных также не подходит под традиционные параметры качества жизни рабов. Для сравнения достаточно хотя бы сослаться на условия рабовладения в США. Рабство там, как известно, было отменено практически одновременно с отменой крепостного права в России.
В качестве свидетельства о материальном состоянии дореформенного русского крестьянства приведем оценку А. С. Пушкина: «Фонвизин, путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! Какое холодное варварство с одной стороны, с другой – какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника… У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу… Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaut <бездельником>; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности»[89].
29. Миф о русских кровавых репрессиях в Польше и о Муравьеве-вешателе
Миф о массовых репрессиях русских войск при подавлении национально-освободительного движения в Польше был создан в европейской печати и транслирован в Россию целенаправленными усилиями герценовского «Колокола». Польская тема была объявлена А. И. Герценом основным полем борьбы с «сифилисом русского патриотизма»[90].
Подавление мятежа на территории Польши было ответной реакцией на массовый террор со стороны польских повстанцев. За период с 1859 по 1863 г. жертвами осуществленных ими терактов стали более 5 тыс. человек, главным образом этнические русские. В отличие от радикальной конфронтационной позиции польских националистов, варшавский наместник великий князь Константин упорно воздерживался от применения репрессивных мер.
В российской общественности, воспринимавшей Польшу как полигон реализации либеральных реформ, доминировали пропольские настроения. Это отношение изменилось только после учиненной ночной резни спящих русских солдат расквартированного в Варшаве гарнизона.
Негодование в дальнейшем усиливалось в связи с сообщениями о расправах поляков над военнопленными. И даже после этого российские власти стремились избежать кровопролития, объявив всеобщую амнистию для повстанцев. Однако к значимому успеху эта мера не привела. И только тогда были предприняты ответные репрессивные шаги.
Причем генерал-губернатор М. Н. Муравьев, по свидетельству военного историка А. А. Керсновского, «казнил лишь террористов, захваченных на месте преступления, либо повстанцев, уличенных в зверстве над русскими ранеными»[91]. Так, в Вильно, одном из главных центров сепаратизма, были казнены 40 террористов, тогда как численность их жертв была кратно выше.
При этом власти пытались всячески смягчить национальную природу конфликта, говоря не о борьбе с поляками, а о борьбе с «революционной партией». Избегал употребления этнонимов в своих обращениях и генерал-губернатор Муравьев. Российская власть в его лице выступала защитником от революционного террора мирного польского населения, а также более 8 млн проживающих в крае и оказавшихся жертвами этноцида[92] представителей православной паствы[93].
30. Миф о злом гении России
Такое прозвище от кадета В. П. Обнинского получил российский государственный деятель, правовед и писатель Константин Петрович Победоносцев (1827–1907), в 1880–1905 гг. занимавший пост обер-прокурора Синода. Благодаря либеральной и леворадикальной прессе начала XX в. он превратился в символ крайней реакции. Напомним, что его назначение на пост обер-прокурора многими расценивалось как либеральная мера по сравнению с консерватизмом его предшественника графа Д. А. Толстого.
Однако с восшествием на престол Александра III Победоносцев возглавил консервативную партию в правительстве нового царя, играя существенную роль в определении политики в области народного просвещения, национальном вопросе и внешней политике. Он стал активным проводником реформы церковно-приходского образования, при котором, согласно его идеалам, учащиеся начальной школы должны были усваивать начала веры и нравственности, верности царю и отечеству.
Кавалер орденов Св. Александра Невского (1883), Св. Владимира 1-й степени (1896), Св. Андрея Первозванного (1898) и других наград, Победоносцев проделал путь от юношеского увлечения либерализмом до консервативного мыслителя. Считая церковь и веру основами государства, обер-прокурор полагал, что последнее не может быть представителем только материальных интересов общества.
31. Миф о панславизме как государственной идеологии России
Одной из транслированных в Россию с Запада концепций, выдаваемых за национальную идеологию, стала теория панславизма. Обвинения в приверженности Российской империи панславистской идеологии были выдвинуты еще в XIX в. Россия согласно этому обвинению вынашивает планы присоединения других суверенных славянских народов. В действительности панславизм никогда не находился на вооружении российской государственной власти. Более того, сама идея возникла за рубежом и представляла собой развитие самосознания не столько русского, сколько других славянских народов[94].
Впервые термин «панславизм» был употреблен словацким мыслителем Яном Геркелем в работе о «славянском языке» (Elementa universalis linguae Slavicae e vivis dialectis eruta et sanis logicae principiis suffulta), опубликованной в Будапеште в 1826 г. Геркель попытался сконструировать «всеславянский язык». Слово «панславизм» он относил к области лингвистики, не включая в него политическое содержание. В политическом смысле термин «панславизм» впервые употреблен в статье К. Крамарчика «Чешско-словацкие герои панславизма в Легове», опубликованной в венгерском журнале «Таршалкодо» в 1840 г. Под ним подразумевалась угроза распространения власти России на славянские земли Австрийской империи (точнее Венгрии). Панславизм использовался как знамя в борьбе против словацкого национального возрождения, став прикрытием процесса мадьяризации. Идеологом мадьяризации как альтернативы панславизма выступил глава протестантской церкви и школ в Венгрии К. Зай (декларировалось, что цель мадьяризации – спасти словаков от власти царя, защитить их культуру и свободу). Славянские просветители Я. Коллар, Ф. Палацкий, П. Шафарик стремились доказать, что «политический» панславизм является «химерой», а «литературный и национальный» составляет естественное право народов.
