Пришлось пойти на новогодний вечер в пиджачной паре. Белочка теперь живет в Пейнтонском зоопарке.
Однажды моя жена сказала, что было бы чудесно иметь дома малютку выдру. Я поспешно переменил тему.
Животные-родители
Я глубоко уважаю животных-родителей. В детстве я сам более или менее удачно пытался вскармливать различных животных, да и потом, когда я путешествовал по всем частям света и отлавливал животных для зоопарков, мне пришлось выхаживать множество звериных детенышей. Могу сказать одно - это сплошная нервотрепка.
Мой первый дебют в амплуа приемной матери - попытка вырастить четверых новорожденных ежат. Ежиха - образцовая мать. Она заблаговременно строит под землей детскую, где будут жить малыши: это круглое помещение примерно сантиметрах в тридцати от поверхности земли, выстланное толстым слоем сухой листвы. Здесь ежиха рождает малышей, слепых и абсолютно беспомощных. Они рождаются в шкуре, густо покрытой колючками, только колючки эти белые и мягкие, как из каучука. Но постепенно они отвердевают и через недельку-другую обретают свой обычный буроватый цвет. Когда младенцы подрастут и окрепнут, мать выводит их наружу и учит добывать пищу; они идут гуськом, напоминая школьников, вышедших на прогулку: каждый малыш держится зубами за хвостик переднего. Первый в колонне цепляется изо всех сил за хвост матери - так они и шествуют в сумерках среди кустарника, как диковинная колючая сороконожка.
Для ежихи-матери воспитание детей - дело привычное. Но когда у меня на руках оказалась четверка слепых, белесоватых, покрытых мягкими иголками "грудных" младенцев, я почувствовал себя очень неуверенно. (Мы тогда жили в Греции, и крестьянин, обрабатывавший свое поле, вывернул на поверхность ежиное гнездо из дубовых листьев, размером с футбольный мяч.) Первым делом надо было накормить малышей, а это оказалось непросто: соска, налезавшая на бутылочку, была слишком велика для их маленьких ртов. На счастье, у дочки моего друга оказалась кукольная бутылочка с соской, и я всеми правдами и неправдами уговорил девочку отдать ее мне. Ежата быстро приноровились сосать и благоденствовали, питаясь разбавленным коровьим молоком.
Сначала я держал их в неглубокой картонной коробке, пристроив в ней их родное гнездо. Но в рекордно короткое время они так загадили гнездо, что мне пришлось менять лиственную подстилку по десять - двенадцать раз в день. Я призадумался: неужели мать-ежиха только и делает, что шныряет туда-сюда с охапками листьев, прибирая свой дом? А как же она тогда успевает накормить своих ненасытных крошек? Мои питомцы готовы были поглощать еду в любое время дня и ночи. Стоило только прикоснуться к коробке, как из листвы с пронзительным хоровым писком высовывались головки с острыми рыльцами и прическами "ежиком" из белых неколючих иголок; крошечные черные носы лихорадочно подергивались, вынюхивая вожделенную бутылочку.
Большинство животных даже во младенчестве никогда не объедаются, но, насколько мне известно, к ежатам это не относится.
Как потерпевшие кораблекрушение, оказавшиеся на грани гибели от голода и жажды, они бросались к бутылочке, присасывались и сосали, сосали так, словно у них неделю капли во рту не было. Если бы я дал им волю, они заглотнули бы раза в два больше, чем нужно. Да я и так, кажется, их перекармливал: тоненькие лапки не в силах были выдержать увесистые жирные тельца, и ежата ползали по ковру уморительным "брассом", скользя на брюшке. Как бы то ни было, они росли как на дрожжах: лапки у них окрепли, глаза открылись, и они совершали рискованные вылазки из ящика на целых шесть дюймов!
Я с гордостью любовался своей колючей семейкой, предвкушая, как однажды вечерком вынесу их погулять в сад и угощу тончайшими яствами вроде слизня или садовой земляники. Увы, моей мечте не суждено было осуществиться. Мне было необходимо уехать на целый день, да еще с ночевкой. Брать с собой целый выводок ежат было неловко, и пришлось оставить их на попечении моей сестры. На прощанье я еще раз напомнил ей о прожорливости ежат и наказал, чтобы она ни под каким видом не давала им больше чем по одной бутылочке - пусть хоть испищатся до хрипоты.
Как будто я не знал свою родную сестру!
На следующее утро, когда я вернулся и спросил, как там мои ежата, она посмотрела на меня как на детоубийцу. Она заявила, что я приговорил бедных крошек к медленной и мучительной смерти от голода. Жуткое предчувствие сжало мне сердце, и я спросил, поскольку бутылочек она скармливала им за раз. По четыре, заявила она, и просто любо поглядеть, какие они стали гладенькие и полненькие. Да уж, полненькие, спору нет. Животики у них так раздулись, что лапки даже не доставали до земли. Они были похожи на немыслимые колючие футбольные мячики, к которым по ошибке прилепили четыре лапки и рыльце. Как я ни бился, ничего поделать не мог - все они погибли за одни сутки от острого воспаления кишечника. Сестра, конечно, горевала больше всех, но я подозреваю, что она заметила, с каким неприступным видом я слушал ее покаянные рыдания, и поняла одно: больше никогда в жизни я не доверю ей своих питомцев.
Далеко не все животные так нянчатся со своими отпрысками, как ежиха. Многие из них, можно сказать, относятся к семейным обязанностям довольно небрежно, как и многие из нас. Взять хотя бы кенгуру. Кенгурята рождаются недоношенными - фактически это просто эмбриончики: самка большого рыжего кенгуру, в сидячем положении достигающая пяти футов высоты, разрешается от бремени малюткой в полдюйма длиной! И этому слепому, голенькому комочку еще приходится самостоятельно пробираться к материнской сумке. Вы понимаете, что это труднейшая задача для недоразвитого зародыша, но мало того: кенгуренок может владеть только передними лапками - задние аккуратно скрещены позади хвостика. А мамаша сидит себе, не обращая внимания на собственного младенца, хотя однажды видели, как она вылизывала тропинку в зарослях шерсти у себя на животе, чтобы малыш не сбился с пути. Крохотный, недоношенный детеныш вынужден пробираться сквозь густую шерсть, как сквозь джунгли, пока - скорее чудом, чем чутьем - не разыщет вход в сумку. Тогда он ныряет внутрь и накрепко присасывается к соску. Перед этим подвигом бледнеет даже восхождение на Эверест.
Я не удостоился чести выкормить младенца кенгуру, но мне пришлось повозиться с маленьким валлаби, близким родственником кенгуру, только карликового роста. Я работал тогда служителем в Уипснейдском зоопарке. Валлаби бегали по парку на свободе, и стайка мальчишек погналась за самкой, у которой был уже вполне сформировавшийся детеныш. Перепуганная, она поступила так же, как все кенгуру в минуту опасности: выбросила малыша из сумки. Я нашел его немного спустя: он лежал в густой траве, конвульсивно подергиваясь и еле слышно постанывая и чмокая. Откровенно говоря, это был самый необаятельный из всех звериных детенышей, каких я только видел. Он был длиной около фута, но еще слепой и совершенно голый, а кожа была пронзительно розового цвета, как марципан. Судя по всему, он не владел еще своими мышцами, только время от времени судорожно лягался непомерно длинными задними лапами. Он сильно побился при падении, и я был почти уверен, что ему не выжить. Но я все равно взял его домой и, уломав свою хозяйку, водворил его в собственной спальне.
Кенгуренок прекрасно сосал из бутылки, но вот как его не простудить, как обогреть? Я заворачивал его в фланелевую пеленку и обкладывал горячими грелками, но грелки-то стынут - того и гляди, мой кенгуренок простудится. Выход был один - держать его поближе к себе, и я стал носить его за пазухой, под рубашкой. Тут-то я понял, какие муки терпит самочка-валлаби! Я уж не говорю о том, что он беспрерывно тыкал меня мордой, пытаясь сосать, - он к тому же периодически выбрасывал вперед задние ноги, вооруженные страшными когтями, и лягал меня прямо "под дых". Прошло несколько часов - и я чувствовал себя так, будто провел время на ринге, где меня измолотил сам Примо Карнера. Было ясно, что придется придумать другой выход, иначе не миновать мне язвы желудка. Я попытался носить его на спине, но он, не теряя времени, перебирался ко мне на грудь короткими конвульсивными бросками, цепляясь за голую кожу длинными когтями. Ночью в постели он устраивал мне настоящий ад: мало того, что всю ночь пробовал на мне все приемы самой неклассической борьбы; иногда он лягался так отчаянно, что сам вылетал из-под одеяла, и мне приходилось еще нагибаться и поднимать его с пола. Как ни печально, он погиб через два дня - должно быть, от внутренних кровоизлияний. Боюсь, что этот безвременный уход вызвал у меня двойственное чувство, хотя, безусловно, жаль, что я лишился возможности выпестовать такого необычайного младенца.
Кенгуру, конечно, небрежно обращается со своим отпрыском, зато карликовая мартышка - образец материнской, точнее, отцовской любви. Карликовая мартышка, размером с крупную мышь, в своей пестренькой зеленой шерстке, с миниатюрным личиком и ясными карими глазами похожа на существо из волшебной сказки - на мохнатого гномика или домового. После свадьбы, когда самочка приносит потомство, ее крошка муж оказывается идеальным отцом. Он принимает появляющихся на свет младенцев - обычно их двое - и прямо после рождения носит их на бедрах, как пару перекидных седельных сумок. Он непрестанно вылизывает их до ослепительной чистоты, а ночью, согревая, прижимает к себе и уступает их своей довольно равнодушной супруге только на время кормления. Но ему так не терпится получить обратно своих дорогих чад, что, кажется, он бы и кормил их сам, если бы мог. Да, самец карликовой мартышки - идеальный муж и отец.
