Даже в 1848 году, когда в Австрии вспыхнула революция и большинство населявших империю наций получили право на относительно свободное развитие, для галичан сохранялись некоторые ограничения. Губернатор Галиции граф Стадион фон Вартгаузен заявил русинам, что они должны отречься от национального единства с остальной Русью и развивать свою культуру как самостоятельную. Галичане спорить не стали. Указания губернатора перечеркнула сама жизнь.
Созванный в том же году съезд галицко-русских ученых принял решение о выработке своего литературного языка. Вырабатывать его собирались на основе народных говоров, очищенных от полонизмов. Но очень скоро выяснилось, что чем больше местные говоры очищаются от польского влияния, тем сильнее приближаются они к русскому языку. «Едва начала Русь в Австрии возрождаться, оказалось, что ее литература не ступит ни шагу без словаря Шмидта (русско-немецкий словарь — Авт.), что этот словарь русский как для Львова, так и для Петербурга, что в нем собраны сокровища действительно литературного, письменного языка» — вспоминали впоследствии галичане.
Вдобавок ко всему, австрийский император Франц-Иосиф, после того как его войско разгромили венгерские повстанцы, вынужден был просить помощи у России. Царская армия перешла границу. Путь в Венгрию лежал через галицкие земли, где русских солдат восторженно встречало население. «Чем глубже проникали мы в Галицию, тем радушнее встречали приём не только от крестьян, но и со стороны интеллигенции — писал в мемуарах участник похода, офицер пехотного полка Петр Алабин. — Нас ждала, нами восхищалась, нами гордилась, торжествовала и ликовала при нашем вступлении в Галицию партия русинов, составляющих три части всего населения Галиции». Алабин свидетельствовал, что, хотя в речи галичан ощущалось польское влияние, русские солдаты и местные жители хорошо понимали друг друга. «Русский народ в Галиции все время польского над ним владычества хранил неприкосновенно свои обычаи, свой русский язык, конечно, несколько в искажённом виде (на котором теперь пишутся, однако, стихи, песни, значительные литературные произведения, учебники, даже издается газета «Зоря Галицка»), но религия его предков исказилась унией. Впрочем, униатские ксендзы русинов, может быть, разделяя сочувствие к нам своей паствы, по-видимому, искренно нам преданы. Многие из них приходили поближе познакомиться с нами, откровенно нам высказывая, что они гордятся нами, как своими братьями, перед немцами и поляками и сопровождали нас приветами и благословениями».
Австро-российское сближение благоприятно сказалось на культурном развитии края. Все запреты и ограничения были отменены.
Русский язык стали изучать в школах. На нем печатались газеты и книги. Его приняла в качестве языка общения галицко-русская интеллигенция. Продолжалось русское возрождение и после того, как, разгромив повстанцев, царская армия покинула Австрию. Даже в галицком «Вестнике краевого правительства» рядом с текстом указов на государственном немецком языке публиковался их перевод на язык близкий к русскому литературному.
Но стоило Российской империи увязнуть в Крымской войне — политика австрийских властей резко переменилась. Начались гонения на русский язык. Прекратилось его изучение в государственных школах. Русскоязычные газеты стали закрывать. От русинов требовали забыть о национальном единстве с Россией, изменить свой язык, сделав его непохожим на русский. В случае отказа угрожали репрессиями. «Рутены (так австрийцы иногда называли русских галичан — Авт.) не сделали, к сожалению, ничего, чтобы надлежащим образом обособить свой язык от великорусского, так что приходится правительству взять на себя инициативу в этом отношении», — заявил наместник Франца-Иосифа в Галиции Агенор Голуховский.
Галичане оправдывались. «Что наш язык похож на употребляемый в Москве, в том мы не винны, — говорил на заседании галицкого сейма выдающийся писатель и общественный деятель, священник Иоанн Наумович. — Похожесть нашего языка с московским очевидна, потому что они оба опираются на общие основания и правила». Наумович напоминал, какой огромный вклад в разработку русского литературного языка внесли малорусы, и пояснял, что, принимая этот язык, «мы берём назад свою собственность. Похожесть нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто в мире — ни законы, ни сеймы, ни министры».
«Русины пишут таким языком, какой они успели выработать, приняв в основу свой народный язык и язык книжный русский, признавая этот последний языком не московским, а общерусским. — отмечал бывший издатель «Русалки Днестровой» Яков Головацкий, ставший к тому времени профессором Львовского университета. — Русины того мнения, что русский книжный язык возник в Южной Руси и только усовершенствован великорусами».
«Литературный русский язык должен быть один, — утверждал, в свою очередь, редактор львовской газеты «Слово» Венедикт Площанский, — Что Русь делится на части, еще ничего не значит, — она всегда составляет одну целость, как Великая и Малая Польша составляют одну Польшу с одним литературным языком».
Но в Вене не желали слушать аргументы и объяснения. Власти принялись за создание движения «молодых рутенов» («молодыми» их называли не по возрасту, а как отрекшихся от «старых» взглядов на национально единую Русь). Представители нового движения объявили о «розбудове» самостоятельной рутенской (наименование «украинская» стали использовать позднее) нации. Первым шагом к этому должна была стать разработка «своего» литературного языка.
Проблема, однако, состояла в том, что «молодые», несмотря на поддержку властей, не имели никакого влияния. В народе на них смотрели как на предателей, австро-польских лакеев. К тому же, состояло движение из людей, как правило, ничтожных в интеллектуальном отношении. О том, что они смогут создать и, тем более, распространить в обществе новый литературный язык не могло быть и речи.
На помощь пришли поляки, бывшие в то время в Галиции господствующей нацией. «Все польские чиновники, профессора, учителя, даже ксендзы стали заниматься по преимуществу филологией, не мазурской или польской, нет, но исключительно нашей, русской, чтобы при содействии русских изменников создать новый русско-польский язык» — вспоминал крупнейший общественный деятель Австрийской Руси, уроженец Закарпатья Адольф Добрянский.
Начали с правописания. Поначалу просто хотели перевести всю письменность на латинский алфавит. Но массовые протесты русинов заставили власть отказаться от такого намерения. Тогда приступили к «реформированию» грамматики. Из алфавита были изгнаны буквы «ы», «э», «ъ», введены буквы «є», «ї». За основу взяли так называемую «кулишивку» (правописание, изобретенное малорусским писателем Пантелеймоном Кулишем), которую, применительно к галицким условиям, несколько «модернизировали». Чтобы внедрить нововведения в народ, их в приказном порядке завели в школах. При этом пояснялось, что подданным австрийского императора «и лучше, и безопаснее не пользоваться тем самым правописанием, какое принято в России».
Любопытно, что узнав о происходящем Пантелеймон Кулиш решительно выступил против подобного использования своего «изобретения». «Клянусь, — писал он «молодому рутену» Омеляну Партицкому, — что если ляхи будут печатать моим правописанием в ознаменование нашего раздора с Великой Русью, если наше фонетическое правописание будет выставляться не как подмога народу к просвещению, а как знамя нашей русской розни, то я, писавши по своему, по украински, буду печатать этимологической старосветской орфографией. То есть — мы себе дома живем, разговариваем и песни поем не одинаково, а если до чего дойдет, то разделять себя никому не позволим. Разделяла нас лихая судьба долго, и продвигались мы к единству русскому кровавой дорогой и уж теперь бесполезны лядские попытки нас разлучить».
Впрочем, мнение Кулиша поляков, понятное дело, не интересовало. «Реформа» продолжалась. За правописанием настал черед лексики. Из литературы и словарей изгонялось всё, что хоть отдаленно напоминало русский язык. Образовавшиеся пустоты заполнялись заимствованиями из польского, немецкого, латинского, других языков или просто выдуманными словами. «Большая часть слов, оборотов и форм из прежнего австро-рутенского периода оказалась «московскою» и должна была уступить место словам новым, будто бы менее вредным, — рассказывал потом один из раскаявшихся «реформаторов».. — «Направление» — вот слово московское, не может дальше употребляться — говорили «молодым», и те сейчас ставят слово «напрям». «Современный» — также слово московское и уступает место слову «сучасний», «исключительно» заменяется словом «виключно», «просветительный» — словом «просвітний», «общество» — словом «товариство» или «суспільство».
