«Германская армия оторвала от России Прибалтийские страны и Финляндию. Союзники отторгли от нее Польшу и, дополнив кусками Австрии и Германии, создали независимое государство… Они украли у советского государства Бессарабию, чтобы, пренебрегая желаниями бессарабцев, заплатить ею Румынии».
Я не стану здесь ссылаться на авторитет Барбюса, но обращу внимание на лексический нюансик. Одно дело «оторвала», «отторгли» – это все из политического лексикона. И вдруг «украли»… А слово это здесь не случайно. В литературе 20-х годов подобная интерпретация по поводу именно Бессарабии встречается. Дело, оказывается, в том, что в декабре 1917 года Румыния оккупировала Бессарабию.
5 марта 1918 года при участии держав Антанты представители Румынии и Советов подписали договор, согласно которому Румыния обязывалась в течение двух месяцев вывести свои войска из Бессарабии, однако взятого на себя обязательства не выполнила. Румыния неоднократно обращалась к державам Антанты, чтобы те приняли решение о включении Бессарабии в состав Румынии, однако она так и не получила международного правового документа на владение Бессарабией. Таким образом, договор от 5 марта 1918 года как бы оставался в силе. А Румыния его игнорировала. Вот почему у Барбюса и появилось слово не из политического лексикона – «украли».
Так, 26 июня 1940 года Советский Союз заставил Румынию выполнить взятые на себя обязательства [115] в 1918 году. И не более того. Тем более что в 1940 г. Антонеску заявил, что «в течение 400-х лет Румыния была передовым бастионом Европы», якобы «сдержавшим натиск славян и турок» и пообещал Гитлеру полностью подчинить ему Румынию в целях успешной войны против СССР. Свое обещание он сдержал полностью.
Думаю, не вызовет принципиальных и аргументированных возражений тезис о том, что территориальные претензии Сталина за пределами границ СССР лета 1939 г. сводились к возвращению в границы Российской Империи 1917г. Он планомерно присоединял «утраченные» территории, в ряде случаев идя на естественные компромиссы. Раздел Польши был осуществлен в целом «по линии Керзона», т. е. по Версальскому договору 1919 г., о чем не любят вспоминать ни Резун, ни его польские поклонники. Хотя именно этому договору Польша была обязана своим существованием как независимое государство.
Сталин вернул России то, что она потеряла из-за авантюры Тухачевского 1920 г., в которой не последнюю роль сыграл и сам Сталин. В этот ряд логично укладываются его территориальные претензии к Японии (Рузвельт и Черчилль в 1945 г. были поражены их скромностью, но не знали, что японцы были готовы предложить и больше) и позднее сожаление о том, что Карс, Ардаган и Эрзрум так и остались в «чужих руках». Напоследок отметим также, что Сталин с самого начала войны с Финляндией (бывшей частью Российской Империи) не собирался формально присоединять ее к СССР.[116]
Глава 7. Еще Польска не згинела…{5}
Ногу в стшемя, саблю в длонь,
большев и ка гонь, гонь, гонь…
Из польской песни
Поскольку у читателей может возникнуть резонный вопрос: почему Польше уделено в этой книге аж две главы? (Тем более что, как известно, «Курица не птица, Польша не заграница».) Дадим необходимые пояснения. Именно в Польше в 1989 году несколько польских «диссидентов» на западные деньги впервые массово издали «Ледокол». («Аквариум» в Польше и вовсе издали 2-миллионным тиражом.)
В Польше сразу же поднялся шум и гвалт. Экзальтированные до умопомешательства паненки из околобогемной тусовки, воинственные от «литры выпитой» паны и подпанки дружным, хорошо оплаченным хором провозгласили «Ледокол» ни больше ни меньше как «историческим шедевром».
Резун, приглашенный в Польшу, раздавая налево и направо интервью и автографы вышеупомянутой публике, чувствовал себя, по его словам, «великолепно».
Вспомним, что же творилось в это время в Польше. При помощи «Солидарности» и выползших изо всех щелей и закоулков «великопольских панов» там в то время завертелась чертова карусель. [117] В центре ее оказалась сварганенная еще Геббельсом фальсификация катынского дела.
Некоторые в «демократическом» угаре даже грозили «дойти на танках до Урала», чтобы «отомстить за жертвы Катыни». Благо танки имелись. Конечно, не те, которые «рубили в капусту» «лучшие в Европе» польские кавалеристы в 1939 году. Речь, видимо, шла о тех танках, которые были подарены Советским Союзом доблестным панам для съемок сериала «Четыре танкиста и собака»{6}.
Поляки не просто подняли гвалт до небес, рекламируя «Ледокол» и другие книги Резуна, но и сняли по одной из них одноименный фильм – «Аквариум». Деньги на него (и немалые) выделили Франция, Англия и США.
Зная все это, сам собой напрашивается вопрос: почему именно в Польше начал восхождение к своей сомнительной литературной известности Резун и его «Ледокол»? Почему этого не произошло десятью или пятью годами ранее во Франции или Англии? Ведь именно там появились его первые публикации. Ответ прост.
Потому, что своей писаниной Резун тщится возложить вину за развязывание второй мировой [118] войны на Советский Союз. То есть он утверждает, что в 1939 году мы оккупировали ни больше ни меньше как «часть территории Польши». Поляки называют ее «крэсы всходне», а мы Западной Беларусью! Именно это и нравится больше всего нынешнему «ясновельможному панству», все громче заявляющему о своих высосанных из пальца «правах на крэсы всходне». Да и хозяева Резуна не прочь пересмотреть итоги Ялтинского соглашения. Дело за малым, нужно лишь создать «документальную» основу для обоснования претензий на возврат этих якобы «исконно польских» земель Польше. Созданием этой основы как раз и занят Резун и его хозяева, выплевывающие все новые и новые опусы.
* * *
Итак, 1919 год. В Европе пушки перестали стрелять. Мировая война окончена. Впереди еще Парижская мирная конференция (1919-1920), на которой будет вырабатываться подробный план ограбления побежденных стран.
По словам А.Ланщикова, воцарилась долгожданная тишина, но спокойствия нет. Россия продолжает свое самоистребление в бушующей гражданской войне. Победители тихо и, как им кажется, легитимно грабят побежденных, предусмотрительно составляют планы долгосрочного или даже бессрочного грабежа, деловито кромсают политическую карту, выкраивая новые государства, приращивая победителям территории за счет побежденных. Исчезает в историческое небытие Австро-Венгерская Империя, которую советский агитпроп станет называть лоскутной (то есть как бы ненужной, как бы никакой, забывая, что эта «лоскутная» империя долгие годы прикрывала Европу от вторжения с [119] географического юга исторического Востока). Зато на политической карте вновь появляется Польша и становится вроде бы невзначай в ряд крупнейших европейских государств.
19 июня 1919 года введенный «верховным правителем» России А. В. Колчаком в должность главнокомандующего Вооруженными силами Юга России А. И. Деникин отдает в Царицыне приказ о походе на Москву. В это время армии самого «верховного правителя» уже откатывались к Уралу. Деникин писал:
«Третье место по значению в судьбах противобольшевистского движения по справедливости принадлежит Польше. Предпринимая наступление в направлении Киева, я имел в виду огромное значение соединения Добровольческой армии с польскими силами, наступающими к линии Днепра. Это соединение выключило бы автоматически весь западный фронт и освободило бы значительную часть сил Киевской и Новороссийской областей для действий в северном направлении. Наступление польских войск к Днепру отвлекло бы серьезные силы большевиков и обеспечило бы надежно с запада наши армии, идущие на Москву. Наконец, соединение с поляками открывало нам железнодорожные пути в Западную Европу – к центрам политического влияния и могущества, к источникам материального питания армии».
Поляки под предводительством Ю. Пилсудского к тому времени начали свой первый поход на Киев, подписав в Бельведере с «головным атаманом украинских войск» С. Петлюрой «договор об освобождении Украины».
В поход выступила армия численностью в 50 тыс. штыков и сабель. Однако:
«Зондаж взглядов Деникина и других белых генералов убедил Пилсудского, что их позиции не дают надеяться не только [120] на федерацию, но и даже на сохранение уже обретенной независимости, максимум – автономия. Поэтому капитан Бернер, делегированный Пилсудским на тайные переговоры с представителем Советского правительства Ю. Мархлевским, дал понять, что не в интересах Польши поддерживать начавшееся наступление Деникина на Москву. И на пинии соприкосновения советских и польских войск воцарилась тишина. Деникин, рассчитывавший на помощь Пилсудского, утверждал позже, что именно это позволило Красной Армии победить его».
