Паника, охватившая Ленина, понявшего всю шаткость положения своей банды, нашла отражение в резком усилении террора. В Петрограде спешно, белыми нитками, шьется дело Таганцева, в котором погибнет Гумилев, хотя дело было направлено против уцелевших еще морских офицеров. Флот без офицеров существовать не может, поэтому на кораблях еще было немало комсостава, состоявшего из бывших гардемаринов, мичманов и лейтенантов. Всех их схватили чуть ли не в один день. Это была месть за Кронштадтский мятеж, в котором они не участвовали. Те, кто принимал участие, ушли по льду в Финляндию. Такова (и не только на этом примере) была чисто азиатская мстительность Ленина, который тут же объявил, что флот Советской республике не нужен и его следует заменить морскими частями ВЧК..[16]
У Ленина были все причины для самого скверного настроения. Проклятый «НЭП» озлобил все его окружение, большая часть которого вовсе не собиралась надолго задерживаться в России, а поделив добычу, исчезнуть так же неожиданно, как и появилось. Те, кто мечтал здесь поцарствовать пока это возможно, тоже были недовольны. Свобода торговли и рынка неизбежно должна была подрывать их троны. Разве не сам Ленин чуть ли не в день Кронштадтского восстания ораторствовал с трибуны X съезда, убеждая своих сообщников, что введение свободной торговли «неизбежно приведет к власти белогвардейцев, к триумфу капитализма, к полной реставрации старого режима. И я повторю: необходимо ясно осознавать эту политическую опасность».
Ленин успокаивал их, как мог, в основном рассылкой личных писем трафаретного содержания: «Мы осуществляем стратегическое отступление, которое даст нам возможность в самом ближайшем будущем начать наступление на широком фронте. Было бы большой ошибкой думать, что НЭП положил конец террору. Мы должны вскоре вернуться к террору как политическому, так и экономическому».
Обострялась болезнь мозга.[17]
Умерла Инесса Арманд — единственная женщина, которую любил Ленин. В стране начинался страшный голод, на Волге — случаи людоедства.
И, как будто всего этого было мало, пришел донос, что из Гохрана куда-то уплывают ящики с золотом. Донос написал 16 мая 1921 года знаменитый Яков Юровский, тот самый Юровский, который в июле 1918 года руководил убийством царской семьи в Екатеринбурге, а затем доставил принадлежавшие им ценности в Москву. За этот двойной «подвиг» Юровский был удостоен работы в Гохране, святая святых большевиков. Ленин немедленно вызвал Юровского и после почти трехчасовой беседы с ним узнал, что какие-то неизвестные машины вывозят из Гохрана золото чуть ли тоннами, имея приказы, подписанные управделами СНК и завизированные самим Лениным. Юровский сообщил, что приказы были якобы фальшивыми и что в этом деле были замешаны некоторые из работников Гохрана, которых арестовало ЧК и расстреляло еще в апреле.
Об этом, как выяснилось, Ленин ничего не знал. Однако и после того вывоз золота и бриллиантов продолжался. Юровский якобы санкционировал новые аресты, но тут ему стал мешать Бокий, который после скандала с великими князьями в Петрограде, был переведен в Москву и курировал Гохран в качестве сотрудника коллегии ЧК. В гневе Ленин потребовал от Бокия объяснений. Он уже хорошо знал Глеба Бокия, и как крупно тот работает. Но его нужно было время от времени хватать за руку, чтобы заставить делиться не только со своими непосредственными начальниками, но и с высшими. Интересно, что донос Юровского Ленин переслал именно Бокию и приказал доложить, что это все значит? Бокий отреагировал вяло, отделавшись телефонограммой. 23 мая он сообщил, что сведения Юровского, мягко говоря, сильно преувеличены. Что хищения действительно имели место, но были настолько мелкими, что и говорить о них не стоит. Что касается документов, о которых говорит Юровский, то все они подлинные, имеются в секретной документации и, если угодно, Ленин сам может в этом убедиться. Впрочем, уже приняты меры, чтобы мелкие хищения в Гохране довести до минимума. И вообще, как бы между прочим, замечает Бокий, кражи в Гохране при нынешнем персонале полностью прекратить невозможно, явно делая намек на Юровского.
Ленин повел себя в этом деле несколько странно. Даже не упомянув о том, что, по словам Юровского, в деле фигурируют якобы фальшивые документы с подписями его и Горбунова, он 24 мая 1921 года посылает Бокию нервное письмо: «Тов. Бокий! Получил Вашу телефонограмму, Совершенно не удовлетворен. Так нельзя. Вы должны расследовать дело детально и дать мне точные сведения, а не такой „взгляд в нечто“: „преувеличены“, „полное прекращение кражи невозможно“ (??!!). Это безобразие, а не доклад.
1) назвать мне всех ответственных лиц;
2) описать организацию дела;
3) перечислить кражи все, точно; время; сумма;
4) сколько всех работающих (…их состав? Стаж? И т. п.);
5) какие именно меры там принимаются для прекращения хищений? Точно указать меры;
6) когда был суд и расправа там (IV. 1920)? Все случаи крупных судов?
Итого наказанных? Известите меня о получении этого и сроке исполнения.
Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)».
Не дожидаясь расследования ВЧК, Ленин 29 мая пишет секретное указание заместителю наркома финансов Альскому, недавно переведенному на этот пост с должности заведующего Учетно-распределительным отделом ЧК. Альский (он же Мальский) вполне «свой» человек, прошел школу Парвуса, прибыл с Лениным в Россию в апреле 1917 года, службу знает. Ленин шлет ему лично составленную инструкцию по укреплению порядка в Гохране, перемежая ее откровенными угрозами и намеками, которых Альский, по мнению Ленина, не может не понять: «тов. Альский! Обращаю Ваше внимание на этот доклад, представленный мне специально уполномоченным мной по соглашению с тов. Дзержинским товарищем из ВЧК. В Гохране неладно.
Обращаю Ваше самое серьезное внимание на это. Вы — в первую голову, затем весь состав членов коллегии Наркомфина и тов. Баша специально должны уделить Гохрану вдесятеро больше работы. Если в кратчайший срок дело в Гохране не будет переорганизовано так, чтобы вполне исключить возможность хищений, а вместе с тем ускорить всю работу и увеличить ее размеры, то замнарком и все члены коллегии Наркомфина будут привлечены не только к партийной, но и к уголовной ответственности. От промедления с работой Гохрана (зимой работать трудно, до зимы надо много[18] сделать), от хищений в нем Республика несет гигантские потери, ибо именно теперь, в трудные дни, нам нужно быстро получить максимум ценностей для товарообмена с заграницей» (Запомните эти слова, к ним мы еще вернемся. — И. Б.). «Необходимо:
1) организовать правильные и частые совещания с Бокием для быстрейшей реорганизации Гохрана;
2) охрану и надзор довести до совершенства (особые загородки, шкафы или загородки для переодевания; внезапные обыски; системы двойных и тройных внезапных проверок по всем правилам уголовно-розыскного искусства и т. д., и т. д. и т. п.);
3) привлечь в случае надобности, десятки и сотни ответственных и безусловно честных коммунистов Москвы для участия (скажем 1 раз в месяц или в 2 месяца) во внезапных дневных и ночных ревизиях. Инструкция и работающим, и ревизорам должна быть архидетальна;
4) все без изъятия члены коллегии Наркомфина обязаны не менее одного раза в месяц внезапно, днем и ночью, лично производить ревизию Гохрана на месте работы и везде, где могут быть хищения. Замнаркома обязан вести лично секретный журнал этих ревизий.
Ввиду секретного характера этой бумаги, прошу Вас вернуть немедленно мне ее, с тем, чтобы здесь же расписались лично все члены коллегии Наркомфина.
29. V. Пред. СНК В. Ульянов (Ленин).
(Р S. Если Чуцкаев еще не уехал, пусть и он прочтет: на нем вины не мало!)»
О каких гигантских потерях говорит в этом документе Ленин, специально подчеркивая это слово? Неужели хищение мелких служащих (грузчиков, оценщиков, сортировщиков) могли вызвать «гигантские» потери в Гохране, где все лица технического персонала работали под ежеминутным страхом ареста и последующего расстрела без суда? Какие еще нужны были проверки, когда практически все работающие в Гохране были сотрудниками ВЧК? И, наконец, какой товарообмен тогда велся с заграницей, о котором упомянул Ленин, намекая Альскому, что для этого понадобится максимум ценностей? Ответы на эти вопросы, как бы интригующе они ни выглядели, лежат почти на поверхности.
Еще в октябре 1920 года, почувствовав себя более-менее уверенно, Ленин подписал декрет (26 октября) «О продаже антикварных ценностей за границу», имея в виду легализировать, насколько это возможно, перемещение за рубеж национального достояния России, поскольку проводимые до этого тайные операции были, в известной степени, рискованными и требовали немалых расходов. В Европу была послана так называемая «экспертная комиссия», возглавляемая Ракитским — человеком «архинадежным».
