более близкими друг к другу, чем к торговым людям.
В целом циркуляцию товаров внутри системы «дальних заморских рек» можно описать так: из Якутска торговыми людьми развозились по зимовьям и острогам железные изделия, продукция стеклодельного производства, керамика, ткани, нить («прядено») для неводных сетей, готовая одежда и обувь 44, а из продовольствия – мука и зерно. Эти товары частично попадали к аборигенам и русским промышленникам в результате обмена, а частично концентрировались в зимовьях, откуда потом также могли распределяться среди «иноземцев» в виде подарков или меновых товаров (иногда – навязанных силой). Кроме того, служилые люди, отправляясь в походы на новые реки, могли запасаться необходимыми товарами в долг. Встречный, направленный в Якутск и далее, поток ценностей формировался из мехов и моржовой кости. Меха, в основном соболь и гораздо реже – красная лисица, транспортировались служилыми людьми (ясак и таможенные пошлины) и торговцами (результат обменных операций). Рыба и продукция охоты на оленей и лосей циркулировали как предметы обмена между русскими и аборигенами лишь в округах ясачных зимовий.
Военное взаимодействие русских и аборигенов «дальних заморских рек» изучено, пожалуй, наиболее подробно: теме военных практик народов крайнего Северо-Востока Азии посвящены современные работы А. С. Зуева (Зуев, 2002; Зуев, 2008), А. К. Нефедкина (Нефедкин, 2003; Нефедкин, 2016), Н. И. Никитина (Никитин, 2014). При этом основное внимание исследователей притягивали русско-чукотские и русско-корякские войны. В эпоху расцвета «дальних заморских рек» конфликты с чукчами разворачивались в районе Алазеи и Колымы, а основными противниками в бассейнах Яны и Индигирки выступали юкагиры и, чаще, эвены (ламуты). Природа и сценарии таких конфликтов сложны и многообразны – здесь и агрессия самих землепроходцев, и попытки освобождения аманатов (захват которых – тоже, как правило, вооруженный конфликт), и защита ясачных людей от чукчей. Для характеристики системы важно отметить следующее – именно военная опасность затрудняла сухопутные перемещения между зимовьями. Таким образом, любой русский человек, отправившийся в путь в области «дальних рек», в зависимости от конкретных условий (времени года, финансовых возможностей и т. п.) всегда был принужден делать выбор в пользу того или иного набора рисков – льды и шторма в море или стрелы «немирных иноземцев» на суше 45. Баланс рисков, выгод и затрат обеспечивал успехи судоходства, когда же он изменился в пользу сухих путей, судоходство быстро деградировало.
Говоря о роли государства в формировании сложной сети связей, сложившихся в мире «дальних рек», отметим следующее. Характер отношений между различными группами русского и аборигенного населения регулировался воеводской властью в Якутске (а та, в свою очередь, должна была руководствоваться документами Сибирского приказа), но фактически это регулирование оказывалось формальным, и ключевой фигурой в формировании реальных моделей социальных отношений на «дальних реках» оказывались приказные люди зимовий. Это низовое звено администрации могло выступать в роли как «хорошей», так и «плохой» – актовый материал Якутской приказной избы позволяет выделить черты как одного, так и другого типа управленцев.
«Плохой» приказный чаще попадал в документы (прежде всего в челобитные ясачных людей), поэтому именно его фигура наиболее известна в литературе, и формирование представлений о русских как жестоких колонизаторах происходило именно на базе этой группы источников. Реальная картина, как представляется, была несколько сложнее. Конечно, злоупотребления и эксцессы на «дальних заморских реках» были широко распространены, но надо учитывать, что сам факт проникновения того или иного «плохого» эпизода в документ говорит о том, что этот эпизод отнюдь не считался нормой. Если «плохого» приказного можно легко проследить по жалобам на него, то «хорошего» – только по значительно более редким запросам ясачных людей на оставление его в должности на последующее время. Часть приказных вообще не отразилась в челобитных ни с «хорошей», ни с «плохой» стороны.
Отметим две главные, на наш взгляд, особенности «дальних заморских рек» как транспортной системы.
Во-первых, эта система была ориентирована на ресурсное освоение края, причем ресурсом для промышленных и торговых людей выступали материальные ценности – мех и «рыбий зуб», а для государственной власти и репрезентирующих ее служилых людей – как мех, так и добывающие его люди (прежде всего «ясачные иноземцы», но также и промышленники с купцами, платившие пошлины в тех же соболях). Соответственно, упадок численности зверя и рост смертности аборигенов в результате войн и эпидемий послужили толчком к упадку системы. До известной степени мы, как кажется, можем применить к реалиям XVII столетия идею «фронтирного цикла», сформулированную Н. Ю. Замятиной на примере развития и деградации сибирского города Игарки в советское и постсоветское время. Этот цикл строится именно на взаимодействии «человек vs ресурс» – от бурного развития территории при начале эксплуатации нового ресурса к деградации в момент исчерпания ресурса (Замятина, 2019). Что касается осмысления морских путей как транзитных, то оно уже существовало в это время, но на ином, «столичном» уровне.
Во-вторых, мы должны отметить ключевую особенность всего социального мира «дальних рек»: все его участники, и прежде всего русские люди, находились в нетипичных условиях. В этом смысле мы вполне можем обозначить эту область как полноценный фронтир, но в другом значении – «область столкновения и взаимодействия» 46. Русские оказались в отрыве от привычной природы, пищи, религиозной жизни и были вынуждены усваивать новые, непривычные практики. Но и для аборигенов Восточной Арктики приход русских разрушал привычный ход вещей и также способствовал появлению новых практик – например, в военном деле (новые образцы железного оружия) или в символической деятельности (вся родовая верхушка юкагиров столкнулась с необходимостью рисовать личные знаки на челобитных, что, на наш взгляд, могло косвенно повлиять на эволюцию аборигенных знаковых систем).
Наконец, важнейшей особенностью системы был сложный синтез государственного и частного начал. Деньги и предпринимательская энергия торговых людей – та «кровь», которая оживляла систему «дальних заморских рек», без их помощи не могло обойтись государство в организации походов и в обеспечении транзита людей и ценностей. Но и купцы не могли обойтись без государства – оно обеспечивало институционализацию их деятельности и ее безопасность, в том числе в силу монополии на легальное насилие. Именно поэтому «Федотко Алексиев с товарищи к нам в съезжую избу словесно прошали с собою служилого человека» (Белов, 1952: № 29) Дежнева для похода на «новую» реку Анадырь.
Автор благодарит коллектив Центра социальных исследований Севера ЕУСПб и лично Валерию Владиславовну Васильеву и Ксению Андреевну Гаврилову; коллектив Научно-исторического архива СПбИИРАН и лично Марию Евгеньевну Проскурякову и Ангелину Анатольевну Калашникову.
Алексеев А. Н. Первые русские поселения XVII–XVIII вв. на северо-востоке Якутии. Новосибирск: Издательство Института
