которые не умеют защитить свою страну? Или, может быть, за англичан, которые, столько раз обещав помощь, так и не прислали ее и думали только о захвате колоний? Пруссаки, в свою очередь, жаловались на варварство, невежество и жестокость русских солдат, но, соглашаясь с ними, яростно бранили Англию. Русские офицеры в полный голос говорили, что доблестных солдат, у которых нет никаких причин ненавидеть друг друга и даже завидовать друг другу, поскольку России и Франции в конце концов нечего делить, заставляют биться только ради англичан и их ничтожных амбиций.
Оба побежденных монарха разделяли горечь своих солдат в отношении Англии и еще лучше чувствовали необходимость отделиться от нее и немедленно добиться мира. Король Пруссии, желавший мира еще прежде и предвидевший, сколь дорого обойдется ему отсрочка, не жалуясь, лишь высказал мнение, что следует просить Наполеона о мире, и предоставил заботу вести переговоры императору Александру. Он надеялся, что друг, захотев гибельного продолжения войны, сумеет на переговорах защитить его лучше, чем на поле битвы. Они условились просить перемирия, а по предоставлении такового император Александр намеревался добиться встречи с Наполеоном.
Вследствие чего 19 июня князь Багратион вручил Мюрату на аванпостах письмо от главнокомандующего генерала Беннигсена, в котором тот, сожалея о превратностях войны, предлагал, в качестве средства положить им конец, заключить перемирие. Прибыв в ту минуту в Тильзит, Наполеон принял предложение с радостью, ибо начинал чувствовать всю затруднительность операций на столь удаленном театре военных действий. Почти год назад он выехал из столицы своей империи, и теперь испытывал настоятельную потребность туда вернуться и в частности собрать Законодательный корпус, созыв которого откладывал, не желая проводить его в свое отсутствие. Зная о настроениях в русской армии, Наполеон также склонялся к мысли, что может обрести в России союзника, в котором нуждался, чтобы навеки закрыть континент для Англии.
Он тотчас составил ответ, написав, что после стольких трудов, тягот и побед желает лишь надежного и почетного мира и что если перемирие может стать к нему средством, он готов его предоставить. Князь Лобанов тотчас прибыл в Тильзит, встретился с Наполеоном, рассказал ему о настроениях в окружении Александра и, обретя уверенность, что со стороны французов желание мира не менее живо, хоть и менее продиктовано необходимостью, договорился о перемирии. Наполеон требовал сдачи еще продолжавших оборону прусских крепостей Померании и Польши, таких как Кольберг, Пиллау и Грауденц. Но для этого необходимо было согласие короля Пруссии, в ту минуту отсутствовавшего в русской штаб-квартире. Опасаясь, к тому же, некоторого сопротивления со стороны Фридриха-Вильгельма предложению покинуть эти последние оставшиеся в его руках крепости, договорились о перемирии между французской и русской армиями, которое было подписано 22 июня принцем Невшательским и князем Лобановым, доставлено в штаб-квартиру Александра и тотчас им ратифицировано.
Затем для переговоров от лица прусской армии явился маршал Калькрейт. Наполеон выказал ему знаки великого уважения, как выдающемуся воину, и в особенности воину учтивому, который единственный среди офицеров его нации хорошо обращался с французскими пленными, и согласился на перемирие, не став требовать сдачи прусских крепостей. Он великодушно оставил в руках Пруссии этот залог, который не должен был беспокоить французскую армию, достаточно прочно водворившуюся на Висле в Варшаве, Торне и Данциге, на Прегеле в Кенигсберге и Велау. С маршалом Калькрейтом, как прежде с князем Лобановым, было подписано перемирие. Демаркационная линия, разделявшая воюющие армии, прошла по Неману до Гродно, затем вправо по Бобру до его впадения в Нарев, и наконец, по Нареву до Пултуска и Варшавы.
В ожидании начала переговоров Наполеон приказал Талейрану, уехавшему отдыхать в безопасный Данциг, тотчас прибыть в Тильзит.
Оба побежденных государя еще более, чем Наполеон, торопились начать переговоры. Князь Лобанов, один из наиболее искренне желавших согласия, вернулся 24 июня в Тильзит и попросил у Наполеона аудиенции. Она была ему тотчас предоставлена. Русский вельможа выразил горячее желание своего государя окончить войну, его крайнее отвращение к союзу с англичанами и крайнее нетерпение увидеться с великим человеком для откровенного и сердечного объяснения. Наполеон и не желал ничего большего, как встретиться с молодым государем, о котором был столь наслышан, чей ум, любезность и обаяние, которые весьма хвалили, внушали ему живейшее любопытство и не внушали никаких опасений, ибо в отношениях с людьми он умел соблазнять, не соблазняясь сам. Наполеон согласился на встречу, которую назначили на 25 июня. Он пожелал придать больше торжественности свиданию двух самых могущественных властителей земли, желавших договориться об окончании кровопролитной ссоры. Генералу от артиллерии Ларибуазьеру он велел разместить среди Немана, в равном удалении от обоих берегов, широкий плот, а из всех богатых тканей, какие нашлись в небольшом Тильзите, на плоту соорудили павильон для встречи двух монархов.
Двадцать пятого в час пополудни Наполеон отплыл от берега в сопровождении Мюрата, Бертье, Бессьера, Дюрока и Коленкура. В ту же минуту Александр покинул другой берег в сопровождении великого князя Константина, генералов Беннигсена и Уварова, князя Лобанова и графа Ливена. Обе лодки одновременно пристали к плоту на середине Немана, и Наполеон с Александром заключили друг друга в объятия. Такое свидетельство открытого примирения, замеченное многочисленными зрителями с берегов реки, ибо Неман в том месте не более широк, чем Сена, возбудило горячие рукоплескания. В самом деле, обе армии были выстроены вдоль Немана; полудикие жители тех мест присоединились к ним;
и свидетели этой великой сцены, несведущие в тайнах политики, видя объятия государей, сочли, что мир заключен и кровопролитие наконец остановлено.
После этого первого свидетельства Александр и Наполеон вошли в приготовленный к их приему павильон. Почему мы воюем? – спросили они друг друга, начиная беседу. Наполеон действительно в лице России преследовал лишь союзницу Англии, а Россия, в свою очередь, хоть и справедливо обеспокоенная континентальным господством Франции, служила интересам Англии гораздо более, нежели своим собственным. «Если вы в претензии на Англию, и только на нее, – сказал Александр Наполеону, – мы легко договоримся, ибо я недоволен ею не меньше вас». И он изложил свои претензии к Великобритании, рассказал о ее скупости, эгоизме, фальшивых обещаниях, которыми она его завлекла, беспомощном состоянии, в каком она его оставила, и обо всём, что внушало ему горькие воспоминания о неудачной войне, что он вынужден был вести собственными силами. Наполеон, пытаясь понять, каким чувствам его собеседника следует польстить, весьма быстро заметил, что в настоящее время Александром владеют два чувства: глубокая досада на союзников – либо обременительных как Пруссия, либо эгоистичных как Англия, – и затем весьма чувствительная и униженная гордость. И тогда он постарался доказать молодому Александру, что союзники его обманули, а
