В городах Голландии он любовался прямыми каналами, широкими улицами, удобными гаванями с множеством кораблей. В Амстердаме осмотрел построенный царем и волонтерами корабль "Петр и Павел", к этому времени уже совершивший несколько плаваний в Ост-Индию. Куракин как человек военный подмечал особенности амуниции и строевой подготовки воинских подразделений армий посещаемых им стран. С большим интересом он наблюдал анатомические опыты, рассматривал диковинные экспонаты в собраниях натуралистов (как известно, этим пристрастием отличался и Петр I).
Однако по меркам более позднего времени, да и самого Бориса Ивановича в зрелые годы его наблюдения 1705 - 1708 гг. еще довольно поверхностны, подчас наивны. Его природная любознательность не подпитывалась необходимой образованностью. Не случайно в дневниковых записках не нашлось места хотя бы для беглого упоминания о театральных преставлениях, прочно вошедших в городской быт европейских стран. Более доступными для автора оказались массовые карнавальные действа, которые он наблюдал в итальянских городах. Находясь долгое время в Риме, где сохранились зримые следы античного наследия, русский путешественник отметил только один памятник древности - Колизей - "великую махину", где Нерон "травил христиан зверями". Борис Иванович еще не приобрел вкуса и к слушанию светской музыки (в записках имеются два упоминания об исполнении ораторий в храмах Рима, впрочем не особенно ему понравившихся). Однако обращает на себя внимание упоминание в письме к шурину А. Ф. Лопухину об отправке им из Гамбурга двух ящиков с книгами: одного - побольше - для себя, другого - поменьше - для Петра.
Осенью 1708 г. Куракин снова в действующей армии. За несколько дней перед решающим событием Северной войны - Полтавским сражением - Борис Иванович заболел и вынужден был даже исповедоваться и причаститься. Но "потом хотя не твердо, однако ж в бодрость малую пришел, и был на баталии генеральной", командуя лейб-гвардии Семеновским полком до самого конца сражения. Но заслуженной награды не получил, хотя "по той баталии все взысканы" подарками, чинами, деревнями, "крестами кавалерийскими" - с горечью сообщает в автобиографии командир Семеновского полка, хотя многие из награжденных, по его мнению, не отличаются знаниями и старанием, а, напротив, подвержены порокам "пьянства и завидости". Сам Куракин терялся в догадках о причинах охлаждения царя к нему. Несмотря на родство с Петром по жене, Куракин не входил в его "компанию". Что же касается упомянутого родства, то оно после заточения Евдокии в монастырь также не способствовало душевной близости Петра к свояку. Однако это не могло быть причиной того, что командир одного из двух гвардейских полков был обойден наградами. Очевидно князь "по возмущению неприятельскому получил гнев" государя. А "неприятелей" у Куракина было немало. Причиной тому его независимый характер, ироничные, а подчас желчные суждения о ближайших соратниках царя. Но вскоре Петр, руководствуясь интересами дела, преодолел антипатию к князю.
После Полтавы жизнь Куракина круто переменилась. Он оставляет военную службу и вступает на дипломатическое поприще. Этому способствовали заграничные путешествия князя, во время которых он познакомился с западным миром, освоил иностранные языки (сначала итальянский, затем - немецкий, голландский, французский), получил в Риме начальный опыт дипломатии. Первоначально у Петра желание офицера-семеновца стать дипломатом не встретило благожелательного отклика. Но вскоре царь изменил свое отношение к этому. По мере того, как Россия все более активно входила в систему международных отношений, ее внешнеполитическое ведомство испытывало острую нужду в специалистах. Петр вскоре убедился, что России будет более полезен Куракин-дипломат, чем Куракин-офицер.
В октябре 1709 г. "подполковник от гвардии и комнатный его царского величества" (так именовался Куракин в посольских документах) отправился в Ганновер. Ему предстояло склонить правителя этого одного из крупных протестантских государств империи курфюрста Георга-Людвига к союзническим отношениям с Россией.
Известие о полтавской победе русских было холодно встречено во всех европейских столицах. Каждая из противоборствующих сторон в войне за Испанское наследство - Франция и Испания, с одной стороны, Англия, Голландия и Австрия - с другой, надеялись привлечь Швецию, обладавшую первоклассной армией, на свою сторону. Теперь с этими надеждами пришлось расстаться. Только в Копенгагене и Дрездене поражение Швеции было воспринято с явным удовлетворением.
Как замечает Т. К. Крылова в работе "Полтавская победа и русская дипломатия" в Западной Европе тогда "склонны были приписывать Петру замыслы самые грандиозные. Наоборот, русские дипломатические документы, может быть не без тайного умысла, усиленно подчеркивают умеренность политических планов Петра"[4].
Усилия российской дипломатии в ту пору сводились к тому, чтобы: восстановить Северный союз, расширить его состав, нейтрализовать возможные попытки морских держав (Англия, Голландия) оказать помощь Швеции.
Над решением второй и третьей задач предстояло трудиться Куракину. Первой акцией на этом пути была его поездка в Ганновер.
Русскому послу пришлось мобилизовать весь свой небольшой дипломатический опыт, проявить твердость и одновременно гибкость в отстаивании интересов России. Ганновер и Швеция как протестантские государства были традиционно связаны узами дружбы, общими интересами в приграничных спорах с Данией и Пруссией и рядом союзных договоров. Однако Полтава существенно повлияла на характер международных отношений в Европе, внесла заметные коррективы в настроения и намерения Ганновера. Курфюрст, пользуясь ослаблением Швеции, надеялся расширить свои владения за счет соседних с Ганновером Бремена и Вердена, которые принадлежали Швеции. Петр был намерен поддержать эти намерения Ганновера и тем самым приобрести еще одного союзника в Европе.
Учитывая важность и секретность предстоящих переговоров, Куракина снабдили подробным наказом[5], который по указанию царя составил канцлер Г. И. Головкин. Наказ предписывал послу убедиться, насколько верны слухи в "склонности его светлости" к России. В случае, если слухи подтвердятся, послу необходимо было добиваться приватной аудиенции у курфюрста. От имени царя его следовало уведомить, что в России знают о традиционных дружественных отношениях Ганновера со Швецией, что курфюрст "всякие услуги и доброхотства шведской короне чинил", но что "немного за то благодарения от шведской стороны получил, но наипаче всякие досады". А из-за близости к Ганноверу шведских владений Бремена и Вердена король "всегда может быть опасен... ибо их шведское ненасытие к распространению своей власти уже всем соседям" хорошо известно.
Послу надлежало подчеркнуть, что российский государь королю шведскому "конечного опровержения не намерен искать", но "намерен силу его таки обуздать", чтобы он не мог как прежде вредить России, империи и прочим соседним государствам.
После такого вступления дипломату надлежало предложить Георгу присоединиться к восстановленному в октябре 1709 г. Северному Союзу. В этом случае Россия обязуется поддерживать стремление Ганновера расширить свои владения за счет приграничных бременских провинций.
Строго придерживаясь инструкции, Куракин вместе с тем в более мягкой, дипломатической форме сформулировал эту задачу своей миссии. В ответ Георг, связанный системой международных договоров, ограничился пожеланием скорейшего (нынешней зимой) мира между Швецией и Россией.
На фоне в целом благожелательного отношения к российской стороне и определенного интереса к предложениям посла при ганноверском дворе имелась достаточно влиятельная прошведская партия во главе с сыном курфюрста. Куракину необходимо было нейтрализовать ее влияние. С этой целью посол нанес визит матери курфюрста Софии, у которой сохранились приятные воспоминания о встрече с русским царем в Коппенбрюгге летом 1697 г., во время его заграничного путешествия.
В последующих переговорах ганноверская сторона в лице министров Бернсдорфа и Ельца уверяла русского посла в расположении и дружеских чувствах курфюрста к царю. Однако от наступательного союза и присоединения к Северному союзу уклонялась, ссылаясь на то, что войска курфюршества, согласно договору, находятся на службе у Великого союза (Англия, Голландия, Австрия).
Куракин отступил на предусмотренный наказом запасной вариант - заключить оборонительный союз, идея которого для Ганновера казалась более приемлемой. Уже через несколько дней обсуждался проект такого договора. Задача посла заключалась в том, чтобы наполнить его более выгодным для России содержанием. В частности, он настаивал на том, чтобы курфюрст приложил старания "дабы король датский и польское величество в своих владениях атакованы (шведами) не были". Куракин стремился также добиться заверения, что Ганновер будет всячески препятствовать усилению шведского корпуса генерала Крассау, располагавшегося в Померании, путем вербовки рекрутов и притока денежных средств. Со своей стороны, Россия обязывалась не нападать на шведские войска в Померании, если ее войска в Польше не будут ими атакованы.
