Новаго все время глядел вправо, на сереющие гребни дюн. Мандель тоже глядел вправо. Поэтому они не сразу заметили Следопытов. Следопытов было тоже двое, и они появились слева.
— Эхой, друзья! — крикнул тот, что был повыше.
Другой, короткий, почти квадратный, закинул карабин за плечо и помахал рукой.
– Эге,— сказал Новаго с облегчением.— А ведь это Опанасенко и канадец Морган. — Эхой, товарищи! — радостно заорал он.
— Какая встреча! — сказал, подходя, долговязый Гэмфри Морган.— Добрый вечер, доктор,— сказал он, пожимая руку Манделя.— Добрый вечер, доктор,— повторил он, пожимая руку Новаго.
— Здравствуйте, товарищи,— прогудел Опанасенко.— Какими судьбами?
Прежде чем Новаго успел ответить, Морган неожиданно сказал:
— Спасибо, все зажило.— И снова протянул Манделю длинную руку.
— Что? — спросил озадаченный Мандель.— Впрочем, я рад.
— О нет, он еще в лагере,— сказал Морган.— Но он тоже почти здоров.
— Что это вы так странно изъясняетесь, Гэмфри? — осведомился сбитый с толку Мандель.
Опанасенко схватил Моргана за край капюшона, притянул к себе и закричал ему прямо в ухо:
— Все не так, Гэмфри! Ты проспорил!
Затем он повернулся к врачам и объяснил, что час назад канадец случайно повредил в наушниках слуховые мембраны и теперь ничего не слышит, хотя уверяет, что может отлично обходиться в марсианской атмосфере без помощи акустической «текник».
— Он говорит, что и так знает, что ему могут сказать. Мы спорили, и он проиграл. Теперь он будет пять раз чистить мой карабин.
Морган засмеялся и сообщил, что девушка Галя с Базы здесь совершенно ни при чем. Опанасенко безнадежно махнул рукой и спросил:
— Вы, конечно, на плантации, на биостанцию?
— Да,— сказал Новаго. — К Славиным.
— Ну правильно,— сказал Опанасенко.— Они вас очень ждут. А почему пешком?
— О, какая досада! — виновато сказал Морган.— Не могу слышать совсем ничего.
Опанасенко опять притянул его к себе и крикнул:
— Подожди, Гэмфри! Потом расскажу!
— Гуд,— сказал Морган. Он отошел и, оглядевшись, стащил с плеча карабин. У Следопытов были тяжелые двуствольные полуавтоматы с магазином на двадцать пять разрывных пуль.
— Мы потопили краулер,— сказал Новаго.
— Где? — быстро спросил Опанасенко.— Каверна?
— Каверна. На трассе, примерно сороковой километр.
— Каверна! — радостно сказал Опанасенко.— Слышишь, Гэмфри? Еще одна каверна!
Гэмфри Морган стоял к ним спиной и вертел головой в капюшоне, разглядывая темнеющие барханы.
— Ладно,— сказал Опанасенко.— Это после. Так вы потопили краулер и решили идти пешком? А оружие у вас есть?
Мандель похлопал себя по ноге.
— А как же,— сказал он.
— Та–ак,— сказал Опанасенко.— Придется вас проводить. Гэмфри! Черт, не слышит…
— Погодите,— сказал Мандель.— Зачем это?
— Она где–то здесь,— сказал Опанасенко.— Мы видели следы.
Мандель и Новаго переглянулись.
— Вам, разумеется, виднее, Федор Александрович,— нерешительно сказал Новаго,— но я полагал… В конце концов, мы вооружены.
— Сумасшедшие,— убежденно сказал Опанасенко.— У вас там на Базе все какие–то, извините, блаженные. Предупреждаем, объясняем — и вот, пожалуйста. Ночью. Через пустыню. С пистолетиками. Вам что, Хлебникова мало?
Мандель пожал плечами.
— По–моему, в данном случае…— начал он, но тут Морган сказал: «Ти–хо!», и Опанасенко мгновенно сорвал с плеча карабин и встал рядом с канадцем.
Новаго тихонько крякнул и потянул из унта пистолет.
Солнце уже почти скрылось — над черными зубчатыми силуэтами дюн светилась узкая желто–зеленая полоска. Все небо стало черным, и звезд было очень много. Звездный блеск лежал на стволах карабинов, и было видно, как стволы медленно двигаются направо и налево.
Потом Гэмфри сказал: «Ошибка. Прошу прощения», и все сразу зашевелились. Опанасенко крикнул на ухо Моргану:
— Гэмфри, они идут на биостанцию к Ирине Викторовне! Надо проводить!
— Гуд. Я иду,— сказал Морган.
— Мы идем вместе! — крикнул Опанасенко.
— Гуд. Идем вместе.
Врачи все еще держали в руках пистолеты. Морган повернулся к ним,всмотрелся и воскликнул:
— О, это не нужно! Это спрятать.
— Да–да, пожалуйста,— сказал Опанасенко.— И не вздумайте стрелять. И наденьте очки.
Следопыты были уже в инфракрасных очках. Мандель стыдливо сунул пистолет в глубокий карман дохи и перехватил саквояж в правую руку. Новаго помедлил немного, затем снова опустил пистолет за отворот левого унта.
— Пошли,— сказал Опанасенко.— Мы поведем вас не по трассе, а напрямик, через раскопки. Это ближе.
Теперь впереди и правее Манделя шел с карабином под мышкой Опанасенко. Позади и правее Новаго вышагивал Морган. Карабин на длинном ремне висел у него на шее. Опанасенко шел очень быстро, круто забирая на запад.
В инфракрасные очки дюны казались черно–белыми, а небо — серым и пустым. Это было похоже на рисунок свинцовым карандашом. Пустыня быстро остывала, и рисунок становился все менее контрастным, словно заволакивался туманной дымкой.
— А почему вас так обрадовала наша каверна, Федор Александрович? — спросил Мандель.— Вода?
— Ну как же,— сказал Опанасенко, не оборачиваясь.— Во–первых — вода, а во–вторых — в одной каверне мы нашли облицованные плиты.
— Ах да,— сказал Мандель.— Конечно.
— В нашей каверне вы найдете целый краулер,— мрачно проворчал Новаго.
Опанасенко вдруг резко свернул, огибая ровную песчаную площадку. На краю площадки стоял шест с поникшим флажком.
— Зыбучка,— проговорил позади Морган.— Очень опасно.
Зыбучие пески были настоящим проклятием. Месяц назад был организован специальный отряд разведчиков–добровольцев, который должен был отыскать и отметить все зыбучие участки в окрестностях Базы.
— Но ведь Хасэгава, кажется, доказал,— сказал Мандель,— что вид этих плит может объясняться и естественными причинами.
— Да,— сказал Опанасенко.— В том–то и дело.
— А вы нашли что–нибудь за последнее время? — спросил Новаго.
— Нет. Нефть нашли на востоке, окаменелости нашли очень интересные. А по нашей линии — ничего.
Некоторое время они шли молча. Затем Мандель сказал глубокомысленно:
— Пожалуй, ничего странного в этом нет. На Земле археологи имеют дело с остатками культуры, которым самое большое сотня тысяч лет. А здесь — десятки миллионов. Напротив, было бы странно…
— Да мы и не очень жалуемся,— сказал Опанасенко.— Мы сразу получили такой жирный кусок — два искусственных спутника. Нам даже копать ничего не пришлось. И потом,— добавил он, помолчав,— искать не менее интересно, чем находить.
— Тем более,— сказал Мандель,— что освоенная вами площадь пока так мала…
Он споткнулся и чуть не упал. Морган проговорил вполголоса:
— Петр Алексеевич, Лазарь Григорьевич, я подозреваю, что вы все время беседуете. Это сейчас нельзя. Федор меня подтвердит.
— Гэмфри прав,— виновато сказал Опанасенко.— Давайте лучше молчать.
Они миновали гряду барханов и спустились в долину, где слабо мерцали под звездами солончаки.
«Опять,— подумал Новаго.— Опять эти кактусы». Ему никогда еще не приходилось видеть кактусы ночью. Кактусы испускали ровный яркий инфрасвет. По всей долине были разбросаны светлые пятна. «Очень красиво! — подумал Новаго.— Может быть, ночью они не взбрыкивают. Это было бы приятной неожиданностью. И без того нервы натянуты: Опанасенко сказал, что она где–то здесь. Она где–то здесь…» Новаго попытался представить себе, каково бы им было сейчас без этого заслона справа, без этих спокойных людей с их тяжелыми смертоубойными пушками наготове. Запоздалый страх морозом прошел по коже, словно наружный мороз проник под одежду и коснулся голого тела. С пистолетиками среди ночных дюн… Интересно, умеет Мандель стрелять? Умеет, конечно, ведь он несколько лет работал на арктических станциях. Но все равно… «Не догадался взять ружье на Базе, дурак! — подумал Новаго.— Хороши бы мы сейчас были без Следопытов… Правда, о ружье некогда было думать. Да и сейчас надо думать о другом, о том, что будет, когда доберемся до биостанции. Это поважнее. Это сейчас вообще самое важное — важнее всего».
«Она всегда нападает справа,— думал Мандель,— Все говорят, что она нападает только справа. Непонятно. И непонятно, почему она вообще нападает. Как будто последний миллион лет она только тем и занималась, что нападала справа на людей, неосторожно удалившихся ночью пешком от Базы. Понятно, почему на удалившихся. Можно себе представить, почему ночью. Но почему на людей и почему справа? Неужели на Марсе есть свои двуногие, легко уязвимые справа или трудно уязвимые слева? Тогда где они? За пять лет колонизации Марса мы не встретили здесь животных крупнее мимикродона. Впрочем, она тоже появилась всего два месяца назад. За два месяца восемь случаев нападения. И никто ее как следует не видел, потому что она нападает только ночью. Интересно, что она такое. У Хлебникова было разорвано правое легкое, пришлось ставить ему искусственное легкое и два ребра. Судя по ране, у нее необычайно сложный ротовой аппарат. По крайней мере восемь челюстей с режущими пластинками, острыми как бритва. Хлебников помнит только длинное блестящее тело с гладким волосом. Она прыгнула на него из–за бархана шагах в тридцати…— Мандель быстро огляделся по сторонам.— Вот бы мы сейчас шли вдвоем…— подумал он.— Интересно, умеет Новаго стрелять? Наверное, умеет, ведь он долго работал в тайге с геологами. Он хорошо это придумал — центрифуга. Семь–восемь часов в сутки нормальной тяжести для мальчишки будет вполне достаточно. Хотя почему — для мальчишки? А если будет девочка? Еще лучше, девочки легче переносят отклонения от нормы…»
