- Ну, сказывай скорее!
Мальчишки зашептались.
* * *
Первая в доме Костю увидала на лестнице, выбежав на стук двери, Аганька.
- Ах, страсти какие! - воскликнула она. - Какой юнкер пришел!
- Тсс! Погоди, Аганька, я хочу сделать маме сюрприз.
- Ступай, ступай! Папаша тебе голову намылит...
- Очень я боюсь!
Костя, не раздеваясь, с винтовкой прокрался коридором на цыпочках по ковровой дорожке к раскрытой двери в столовую. Оттуда слышны были раздраженные голоса отца и матери.
Костя притаился за дверью.
- Где он шляется? Я хотел бы знать, где он шляется в такие дни? спрашивал, ходя по столовой вдоль окон, отец Кости, Федор Иванович.
У Кости стукнуло сердце. Он взял винтовку наизготовку и вошел в столовую.
Анна Петровна вскрикнула, откинувшись на спинку стула, и закрыла лицо руками.
- Хорош! - проворчал Федор Иванович и, подойдя к двери, щелкнул выключателем: зажглись все лампочки в люстре над столом, все бра по стенам. - Любуйтесь им, сударыня!
- Костя!.. Боже мой! Что же ты не разделся? Снимай все!.. Аганька! Вот дрянь! Все тут вертелась, подслушивала, а теперь пропала. Федор Иванович, догадайтесь позвонить.
Федор Иванович нажал кнопку звонка.
Анна Петровна повертывала сына перед собой, как куклу, целовала в румяные щеки, подернутые персиковым пушком.
- Да что это такое? - сказала Анна Петровна, расстегивая Костино пальто. - У тебя разорвано пальто? Оторвана пуговица? Фуражка в пыли?!
- Должно быть, он уже был в сражении, - буркнул Федор Иванович.
- Костя, у тебя царапина на щеке. Синяк под глазом. Что случилось?
- Все это пустяки, мама. Я подрался с мальчишками. Они хотели у меня отнять винтовку. А пальто я разорвал об нашу калитку... Папа, завтра восстание!..
- Какие мальчишки?! - гневно воскликнула мать.
- Восстание? Против, кого? - спросил отец.
Костя протянул отцу измятый листок. Федор, Иванович вслух прочел:
"К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, - это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!
Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов.
25 октября 1917 года, 10 час. утра".
- Эти прокламации расклеивают на стенах, - пояснил Костя. - Нас послали их срывать.
В дверях появилась старшая горничная Лизавета Ивановна, прямая и строгая. Она пренебрежительно покосилась на Костю и спросила Анну Петровну:
- Вы звали? Что угодно?
- Ах, Лизавета Ивановна, оставьте меня в покое! Прошу вас, чтобы никто...
- Ну-ка, ну-ка, я погляжу на моего соколика, на купидона моего, на моего красавца! - лепетала старая няня, выплывая из-за горничной серой утицей. - Ай и хорош! Ну прямо юнкер, а не гимназист!
Из-за косяка выглядывала, сияя глазами, Аганька.
- Да что же ты не разденешься? Снимай амуницию-то, - приговаривала нянька. - Да умойся. Юнкер! Прямо юнкер... Поставь ружьецо в угол, сними поясок!
Федор Иванович рассмеялся:
- Ему нельзя. Он так и спать будет, в полном снаряжении.
Анна Петровна схватилась за виски:
- Няня! Лизавета Ивановна! Уйдите! Все уйдите!
Костя поставил в угол винтовку, снял пояс с патронами, скинул пальто и фуражку на руки няни и сел за стол, к поставленному для него прибору. Няня и Лизавета Ивановна вышли, плотно притворив за собой дверь.
- Поди сначала вымой руки, а потом садись за стол, - сказал отец.
- Слушаю, папа!
Костя ушел умыться.
- Какие мальчишки? Как они посмели? - хрустя пальцами и взводя глаза, вопрошала Анна Петровна розового купидона на расписанном потолке.
Купидон целился куда-то стрелой и, лукаво улыбаясь, молчал. Не ответил и серебряный самовар, к которому затем обратилась с вопросом Анна Петровна, и даже совсем смолк, перестав кипеть. Молчали и стены. Молчал и Федор Иванович, к которому наконец обратилась его супруга. Он налил себе красного вина, отпил немного и закурил. Закинув голову, он пускал колечки, пронзая их тонкой струйкой дыма, и прислушался: с чердака над сводом доносились какие-то шорохи, стуки.
- Какие мальчишки? Я вас спрашиваю, Федор Иванович! - повторила Анна Петровна.
- Должно быть, у нас на чердаке расплодились крысы. Возятся, как лошади, - ответил Федор Иванович.
Костя вернулся в столовую умытый, с приглаженными щеткой мокрыми волосами. Шрам на щеке и глаз припудрены. Костя переоделся в пижаму расшитую венгерскими шнурами, обулся в туфли-шлепанцы.
Он молча сел за стол и принялся за еду. Мать, успокоенная его домашним видом, опять спросила:
- Какие мальчишки тебя били, мой мальчик?
- Да они не били, а только хотели отнять оружие. Наши мальчишки Еванька с Андрюшкой. Дворников и кучеров...
- Что? Что?.. Федор Иванович, слышишь? Ты должен велеть кучеру и дворнику, чтобы они наказали своих сыновей.
- Хорошо, матушка, хорошо! Можно это отложить хоть до завтра?
- До завтра? Можно.
- Ну, а теперь давай поговорим серьезно. Винтовку и патроны я у тебя отбираю.
Костя взглянул на мать, прося поддержки. Анна Петровна сказала едко:
- Твой отец хотел сам драться на улицах, да не достал ружья.
Федор Иванович махнул рукой, задел стакан с вином и пролил на скатерть.
Рассердясь на свою неловкость, он встал и вышел из столовой.
Часы глухо и мягко пробили три. Где-то отозвались в другой комнате другие жидким серебристым звоном.
Мать и сын притихли.
- Поздно. Ты завтра спи дольше. Тебе надо отдохнуть...
Анна Петровна прижала к груди голову сына и баюкала его, укачивая. Вдруг она вздрогнула и застыла...
Над сводом столовой ей послышались шаги.
- У нас кто-то на чердаке...
- Крысы, мама...
Анна Петровна, боясь дышать, потянулась к звонку.
Вошла Лизавета Ивановна и, ни на кого не глядя, принялась убирать со стола.
- Лизавета Ивановна, у нас чердак заперт? - спросила Анна Петровна.
- Конечно, - тихо ответила горничная.
- Ключ где?
- Ключ у Ферапонта, - так же тихо и ровно ответила горничная, продолжая работу.
- Никто не ходил на чердак?
- Никто. Мы не сушим на чердаке.
- Там кто-то есть... Вот послушай... Да перестань же стучать посудой!
Лизавета Ивановна притихла. Что-то стукнуло сверху.
Анна Петровна вздрогнула:
- Кто же это?
- Это домовой, - ровно и тихо ответила горничная, собирая серебро со стола.
- Что за вздор! - Анна Петровна рассмеялась.
- Нет, не вздор! Он уходит из дому... Он собирает пожитки. Укладывается...
- Фу! - отдулась Анна Петровна. - Позовите дворника, кучера и Михайла Семеныча - пусть осмотрят чердак сейчас же.
- Все спят. А дворник дежурит.
- Мама, чтобы тебя успокоить, я пойду сейчас на чердак, и один, предложил Костя.
- Ночью на чердак не ходят! - заявила Лизавета Ивановна.
- Нет-нет, я не пущу тебя! Конечно, все это вздор! Пойдем, милый, спать...
И, обняв сына, Анна Петровна увела его из столовой.
Синие глаза
Утро встало над Москвой серое, холодное. Легкий ветерок подметал улицы, кидая в лицо прохожих противную холодную пыль. Над городом нависло густое облако колокольного звона. Разбитыми клячами тащились по улицам обшарпанные трамваи, увитые по бокам роями серых солдат, и непременно с мальчишкой на "колбасе" последнего вагона. У хлебных и овощных лавок стояли бранчливые очереди.
- Кто за вами? Я последний! - произнес обычную формулу Андрюшка Кучеров, становясь в очередь.
- Становись, - не оборачиваясь к Андрюшке, сказал солдат с белыми мучными пятнами на спине и аккуратно свернутым мешком под мышкой.
- А ты читал, чего на стенах наклеено? Листочки Военно-революционного комитета. В Петербурге началось. Керенского прогнали, - сказал Андрюшка.
- Полно врать-то! - оглянулась женщина впереди мешочника.
- Ты за хлебом?
- За хлебом.
- Что это у тебя карточек так много? - спросил солдат.
- Я за весь дом. Да еще у нас раненые в лазарете... У меня пропуск на двоих.
- А у тебя тоже много. Ты что, тоже из лазарета?
- Вроде этого.
- К нам теперь и от нас без пропуска ни туда, ни сюда. Юнкера, наверное, теперь до Манежа распространились.
- А документы, - осторожно спросил солдат, - спрашивают?
- Обязательно.
- Батюшки светы! А я из дому ушла рано! - всполошилась баба. - Ни юнкеров, ни пропусков не было. И документов нет - одни карточки. Уважаемый, - обратилась она к солдату, - будь любезный, запомни меня. Я за пропуском побегу. Запомни синие мои глаза...
- Верно, красавица, глаза синие! - подтвердил солдат.
- Не пустят, - заметил Андрюшка.
