А что же жандарм Меда? Какова была на самом деле его роль в этой истории? Этого мы никогда не узнаем наверняка, но мы можем сказать, как представляем себе его поведение и как представлял он его сам.
10 термидора Леонар Бурдон вошёл в Конвент под гром аплодисментов; с ним был жандарм, которого он привёл с собой на трибуну: «Этот храбрый жандарм, которого вы видите, — сказал он, — был со мной. Он убил двух заговорщиков (кого?…) Мы обнаружили Робеспьера-старшего, вооруженного ножом, который этот храбрый жандарм вырвал у него из рук. Жандарм поразил и Кутона, который также был вооружён ножом». Бурдон добавил, что позже Меда говорил: «Я не люблю крови; я хотел бы никогда не проливать никакой крови, кроме прусской; но я не жалею о той крови, которую пролил: это была кровь предателей».
Председатель облобызал жандарма, объявил его имя, и Конвент поручил Комитету общественного спасения представить его к повышению.
Заметьте, что Леонар Бурдон ничего не сказал о том, что выстрел, сделанный Меда, достиг Робеспьера. Некоторые так, несомненно, подумали, и заметно, что Меда этим гордился, особенно когда, раздосадованный тем, что его сделали всего лишь младшим лейтенантом, стал преувеличивать в своем воображении собственную роль.
А кто был этот Меда?
Звали его примерно так: Шарль-Андре Меда. (На самом деле его имя было Мерда, как свидетельствуют находящиеся в коллекции г-на Этьена Шаваре подписи членов его семейства. Один из его армейских товарищей, майор Виктор Дюпюи, сообщает в своих мемуарах, что «при Империи он обратился в Государственный Совет с просьбой о смене имени».) Он родился в Париже 10 января 1770 года. Следовательно, в тот момент ему было двадцать четыре года, а не девятнадцать лет, как пишут везде.
Вот сведения о его службе, которые мне предоставили в военном министерстве:
Вступил солдатом в Национальную гвардию в Париже 13 сентября 1789 года.
Поступил в 107-й пехотный полк … января 1792 года.
Стал жандармом 29-й дивизии в октябре 1792 года.
Произведён в младшие лейтенанты 5-го конно-егерского полка по приказу Конвента 27 термидора II года за свои действия при взятии ратуши 9 термидора (здесь небольшая ошибка в дате, как мы увидим позже, Конвент произвёл Меда в младшие лейтенанты 25 термидора).
Произведён в капитаны 25 жерминаля VI года и прикомандирован к 12-му конно-егерскому полку.
Капитан при главном штабе Рейнской армии с 1 фрюктидора VIII года.
Командир эскадрона при главном штабе с 27 жерминаля IX года.
Переведён в 7-й конно-егерский полк 19 вандемьера IX года.
Полковник 1-го конно-егерского полка с 14 мая 1807 года.
Умер 8 сентября 1812 года от ран, полученных 7 сентября в Бородинском сражении.
Места службы: II, III год — Северная армия; IV, V, VI год — армия Самбры и Мааса; VIII и IX годы — Рейнская армия; IX год — Итальянская армия; 1805, 1806, 1807 год — Великая армия; 1809 год — Германия; 1812 год — Россия.
Ранения: получил множественные сабельные ранения в сражении под Базелем 3 вантоза VIII года.
Награды: Кавалер ордена Почётного легиона с 25 прериаля XII года; офицер — с 10 мая 1807 года.
Говорят, будто к моменту гибели он был генералом: это неправда. Ему приписывают даже титул барона Империи, но вы напрасно будете искать его грамоту в списке, опубликованном господином Кампардоном. Таким образом, он, очевидно, не стал ни бароном, ни генералом, но достиг, похваляясь тем, что застрелил Робеспьера, полковничьего чина, что, видимо, вполне удовлетворяло его тщеславие.
При всём том он был человеком грамотным: у г-на Этьена Шараве есть несколько писем, написанных его рукой, и письма эти свидетельствуют об определённой образованности. Но это был хвастун, каких свет не видывал. Когда в X году он составлял длинную петицию в военное министерство, он утверждал, что Комитет общественного спасения назначил его 9 термидора командующим вооружёнными силами, причём сделал это по предложению Карно. Эта изумительная ложь многое говорит об истинном характере предполагаемого убийцы Робеспьера.
Только пятнадцатью днями позже, на заседании 25 термидора, действия Меда получили официальное признание. И вправду, в тот день Конвент произвёл Шарля-Андре Меда, жандарма из эскадрона людей 14 июля, в младшие лейтенанты. «Во время действий в ратуше в ночь с 9 на 10 термидора он первым стрелял в предателей Кутона и Робеспьера». Известно, что Кутон не получил ни одного огнестрельного ранения: оказался ли Меда более ловок, стреляя в Робеспьера? Декрет Конвента об этом умалчивает.
Четырьмя годами позже, 27 жерминаля VI года, «Монитёр» в следующих выражениях описывает производство Меда в звание полковника:
«Директория только что приняла меры по вознаграждению и повышению гражданина Меда, офицера стрелков, известного республиканца, который 9 термидора II года арестовал Робеспьера».
И нет никаких доказательств того, что выстрел Меда, если он и вправду стрелял, достиг первосвященника Верховного существа. Что же до декрета Конвента, изданного в ночь с 9 на 10 термидора и даровавшего Меда пистолет, то он начинается словами:
«Национальный Конвент постановляет, что пистолет, найденный в ратуше… будет вручен храброму Меда».
Что доказывает этот декрет? Что Меда попросил вернуть ему его собственный табельный пистолет, который он потерял в схватке? Возможно. Что ему подарили в качестве награды пистолет самого Робеспьера, найденный в ратуше? Я вполне это допускаю. Но разве этот подарок доказывает, что Меда на самом деле ранил Робеспьера?
Тщетно Меда пытался, и неоднократно, получить письменное свидетельство о том, что он действительно совершил это убийство. То подтверждение, которое он вырвал у Тальена в V году и которое цитирует Луи Блан, указывает только, что Меда принимал участие в аресте Робеспьера.
Да и можно ли оказать больше доверия его собственному рассказу? Вот он.
Меда рассказывает, что подойдя к двери в канцелярию, он долго стучал, наконец ему открыли, он увидел в комнате около пятидесяти человек: «Я узнал среди них старшего Робеспьера; он сидел в кресле, опершись левым локтём о колено и положив голову на руку. Я подскочил к нему и, приставив острие сабли к его груди, сказал: „Сдавайся, предатель!“. Он поднял голову и ответил мне: „Это ты предатель, и я прикажу расстрелять тебя!“. Услышав эти слова, я схватил левой рукой один из моих пистолетов и, повернувшись вправо, выстрелил в него. Я хотел поразить его в грудь, но пуля попала ему в подбородок и раздробила ему нижнюю челюсть с левой стороны. Он упал со своего кресла».
Таков рассказ Меда. Этому отъявленному лгуну, этому шуту, тем не менее, поверили некоторые серьёзные и честные историки, и почти все считают, что Меда и правда попал в Робеспьера. Спешу добавить, что все при этом основываются не только на словах Меда, но также на отчёте медиков, которым было поручено осмотреть Робеспьера, отчёте, в котором видят доказательство того, что это было убийство, а не самоубийство.
Вот этот отчёт, озаглавленный «Отчёт военных медиков о перевязке ран Робеспьера-старшего и его переводе в Консьержери»:
«Мы, нижеподписавшиеся военный врач первого класса республиканской армии и главный хирург гренадеров, служащих Конвенту, будучи вызваны сегодня в пять утра представителями народа, состоящими в Комитете общей безопасности, чтобы перевязать рану злодея Робеспьера-старшего, нашли вышеназванного лежащим на столе в одной из комнат дворца Тюильри. Он был весь в крови, выглядел спокойно и не показывал, что испытывает сильные страдания. Пульс прослушивался слабый и частый. Вымыв раненому лицо, мы увидели прежде всего отёк во всё лицо, особенно заметный слева (со стороны раны); а также повреждение кожи и синяк под глазом с той же стороны. Пуля вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ. Поскольку пуля летела наискось, снаружи внутрь, слева направо, сверху вниз, и рана проникала в рот, пуля повредила кожу. соединительные ткани, треугольные мышцы, щёчную мышцу и т. д. Просунув в рот палец, мы обнаружили перелом с осколками в углу нижней челюсти и удалили клыки, первый моляр и несколько осколков кости из этого угла; однако проследить ход раневого канала нам не удалось, и мы не нашли ни выходного отверстия, ни пули. Мы даже считаем, судя по малому размеру раны, что пистолет был заряжен только дробью. В течение всего времени перевязки монстр не отрываясь смотрел на нас, не произнося не слова. Наложив повязку, мы уложили его на тот же стол в полном сознании.
Париж, декади, 10 термидора II года французской Республики, единой и неделимой.
Подписано: Верже-сын, военный врач первого класса; Марриг».
Разумеется, я был не в состоянии оспорить утверждения военного врача первого класса и главного хирурга, но они не показались мне внятными, я решил, что вижу в них противоречия, и, не прислушиваясь к тому, что говорят апологеты Робеспьера, которым хочется, чтобы это было попыткой убийства, и которые пишут, что невозможно выстрелить в себя левой рукой, я представил этот отчёт и вышеприведённые документы на рассмотрение компетентного лица, авторитетного хирурга, доктора Поля Реклю, который любезно согласился написать мне следующий ответ{1}:
