Но пробил час, историческое движение, историческая жизнь началась и для Восточной Европы. По водной дороге, тянущейся с небольшим перерывом или волоком от Балтийского моря к Черному, показываются лодки, наполненные вооруженными людьми: плывет русский князь из Новгорода с дружиною. «Платите нам Дань», — повторяет он в каждом селении, у каждого осторожка славянского. Требование не новое, несут меха, лишь бы только избавиться поскорее от гостей. Но на этот раз гости не исчезают, как авары, не уходят в донские и волжские степи, как козары. На высоком западном берегу Днепра поднимается город, стольный город княжеский, мать городов, Киев. Князь усаживается здесь с дружиною, окрестным племенам уже нет более покоя; по всем рекам и речкам ходит князь с дружиною, собирает дань; куда не придет сам князь, придет муж княжой с своею дружиною за данью; смотрят — гости рубят городки и усаживаются в них, садятся в старых городах, которые повыгоднее стоят и которые побольше. Кличут клич: кто хочет селиться около городов, будет защита и льгота; кто знает нужное ремесло, будет пожива, дорого будут платить ратные люди, которым не самим же все на себя делать. И города населяются, начинаются в них торги, стягивается народ отовсюду, пустеют села, князек-родоначальник не досчитывается многих своих, ушли в город, а все были люди хорошие, досужие на всякое дело. Но села опустеют еще больше; кличут клич: князь идет в поход, собирайтесь, кто сможет! Молодежь поднимается, рубят лодки, уходят, и долго нет вести; наконец возвращаются — другие люди! Были они в самом Цареграде, какие чудеса там видели! Какие диковинные вещи с собою привезли! Греков победили, несмотря на все их хитрости, заставили дань платить; а кто отличился, тот в дружине у князя или боярина; чудное житье в дружине: пир да ловы с утра до вечера, всего много у князя, ничего не жалеет для дружины, а какой почет!
Таким образом, история России, подобно истории других государств, начинается богатырским или героическим периодом, т.е. вследствие известного движения, у нас вследствие появления варяго-русских князей и дружин их, темная, безразличная масса народонаселения потрясается, и происходит выдел из нее лучших людей по тогдашним понятиям, т.е. храбрейших, одаренных большою материальною силою и чувствующих потребность упражнять ее. Старая русская песня очень хорошо определяет нам лучшего человека, богатыря, или героя: «Сила-то по жилочкам так живчиком и переливается, грузно от силушки, как от тяжелого беремени». Это мужи, люди по преимуществу, тогда как остальные в глазах их остаются полулюдьми, маленькими людьми, мужиками . Мужи, или богатыри, своими подвигами начинают историю; этими подвигами их народ становится известен у чужих народов; эти же подвиги у своего народа становятся предметом песен, первого материала исторического. Воображение народа поражено подвигами богатырей, их победами над внешними врагами, переменами, которые произведены их движениями внутри; все это, разумеется, преувеличивается, представляется в гигантских размерах. Все выходящее из ряда обычных, ежедневных явлений младенчествующий народ приписывает влиянию высших сил, и богатыри необходимо являются существами выше простых людей, им приписывается божественное происхождение; у нас же при неразвитости мифологии и скором влиянии христианства богатырь хотя и не божественного происхождения, однако по крайней мере чародей: князь Олег, поразивший народное воображение удачным походом на Константинополь и богатствами оттуда привезенными, является необходимо чародеем, вещим. Самый рассказ о подвигах богатыря-чародея приобретает чудо действенную силу, море утихает, когда раздается песня о богатыре «Тут век про Добрыню старину скажут, синему морю на тишину вам всем, добрым людям, на послушанье». Это старинное, форменное присловье показывает нам, что богатырские песни впервые раздавались на тех лодках, от которых Черное море прозвалось Русским.
Богатыри упражняли свою силу, от которой им было грузно, но что же делалось вследствие этого на великой восточной равнине? Мы видели, что среди племен появился город с новым характером, как местопребывание новой власти, мужа княжого; скоро потом в лучших городах являются и князья, сыновья, братья главного князя киевского; с ними дружина, которая не позволит племени удерживать свою независимость, не платить ясака или дани; кроме того, лучшие силы, лучшие люди уходят из племени: одни — в дружину, другие — в промышленное городское народонаселение, в посадские люди. Народонаселение восточной равнины делится уже не по племенам; здесь новое деление, три сословия налицо: ратные люди, дружина, мужи, пред которыми все остальное, не ратное народонаселение — черные люди, смерды, мужики; но последние делятся также на два разряда: городское, промышленное сословие и сельчан; последние, естественно, ослабели, потеряв лучшие силы, ушли на самый задний план, об них не слышно; летопись, как естественно, рассказывает только о тех, кто движется, этим движением обращает на себя внимание, заставляет двигаться других, производить перемены; летопись поэтому рассказывает преимущественно о князьях и их дружинах, ибо они преимущественно движутся; иногда упоминает и о горожанах, когда те, разбогатевши, усилившись и воспользовавшись усобицами, разделением и ослаблением князей, подняли голос, начали также двигаться и производить перемены своим движением: но летописец молчит о сельчанах: здесь тихо, нет движения.
Племена исчезают в первый, богатырский, период; вместо них являются волости, княжения с именами, заимствованными не от племен, а от главных городов, от правительственных, стянувших к себе окружное народонаселение центров. Ярослав раздает своим сыновьям волости, города, а не племена; это исчезновение племенных имен служит самым ясным доказательством слабости племенного начала у нас на Руси. В истории Германии мы постоянно встречаемся с саксонцами, турингами, франконцами, швабами, баварцами, и в соответствие этому мы знаем, что особность, самостоятельность и сила племен были причинами того, что государственное единство Германии стало невозможно, о чем плачут теперь немецкие патриоты. Сила племени, его стремление к особности и самостоятельности обнаруживаются не в том, что одно говорит ц там, где другое употребляет ч; влияние племенного начала в истории не условливается одними различиями в нравах и обычаях, происходящими оттого, что одни живут в стране болотистой, а другие в сухой, одни в лесах, другие в степи; племенное начало является влиятельным в истории только тогда, когда племя многочисленно, сомкнуто под одною властию и путем исторической деятельности получило ясное сознание о своей самостоятельности, сознание о противоположности своей другим племенам вследствие приобретения особых интересов. Но замечаем ли мы что-нибудь подобное у наших племен до Рюрика и после него? Неужели отказ платить ясак, когда прежде его не платили, и возмущение части древлян, выведенных из терпения хищничеством киевского князя, похожи на борьбу саксонцев против вождя франков Карла Великого?
Славянское народонаселение различных местностей восточной равнины потеряло свои племенные имена, значит, потеряло сознание о племенных особенностях, о племенных союзах: значит, особенности эти не выдавались резко; значит, союзов этих не было или были они случайным явлением. Быт этих племен, живших отдельными родами, подвергся коренному преобразованию вследствие начала движения, исторической жизни, вследствие появления князя, дружин и городского народонаселения, порознившегося от сельского. Но перемены этим не ограничились: вследствие геройского, богатырского движения, далеких походов на Византию явилась и распространилась новая вера, христианство, явилась церковь, еще новая, особая часть народонаселения, духовенство; прежнему родоначальнику, старику, нанесен был новый, сильный удар: он потерял свое жреческое значение; подле него явился новый отец, духовный, священник христианский, и эта новая власть тянула к городу, потому что там жил архиерей.
Но понятно, что этот переворот в быте славянского народонаселения восточной равнины не мог закончиться в продолжение начального, богатырского, времени, от Рюрика до смерти Ярослава I. Известно, например, как слабо еще укоренено было христианство в конце этого времени и долго спустя, как в Новгороде волхв чуть не обратил всего народа снова к древнему язычеству. Воинственное движение первых князей обхватило все племена и в каждом более или менее повело к означенным переменам; но известно, что юные тела представляют сходство с телами одряхлевшими, ибо и здесь и там действует одинаково слабость; так и новорожденные государства сходны, по-видимому, в том с одряхлевшими, что не могут сохранить единства, непосредственной связи между частями. Одряхлевшее Римское государство покончило свое существование разделением; разделением новые европейские государства начинают свою историю. Новорожденное Русское государство не могло не подчиниться общему закону. Но должны ли мы здесь останавливаться на одной видимости, ограничиваться одним внешним, поверхностным взглядом и признать действительное разделение? Конечно, нет. Мы должны, наоборот, обратить все наше внимание на то, на чем при внешнем делении держится внутренняя связь частей, что не дает им обособиться; как постепенно укрепляется связь частей, единство государственное; мы должны следить за развитием, ростом государства, вместе за развитием, ростом народа, за постепенным уяснением сознания его о себе как едином целом.
