Такую «сказку о радикализме» судебной реформы, будто бы впервые появившемся с 1861 г., может сочинить только тот, кто абсолютно незнаком с историею судебной реформы, кто не видал ни одного тома подлинного «Дела о преобразовании судебной части в России» и только довольствовался беглым чтением извлечений, напечатанных в вышеупомянутом издании Судебных Уставов. Тот же, кто пожелает sine ira et studio познакомиться с подлинными материалами судебной реформы, неминуемо придет к заключению, что еще за четыре года до 1861 г., т. е. с началом нового царствования, происходит под влиянием духа времени радикальный переворот в направлении судебной реформы.
Говоря так, мы нисколько не умаляем великих заслуг деятелей судебной реформы периода 1861–1864 гг. и бесспорного громадного влияния на дальнейшее направление ее вечнопамятного освободительного акта ig февраля. Великая хартия 1861 г., влияние коей прямо или косвенно отразилось на всех сферах законодательства и общественной жизни, конечно, оказала огромное влияние и на постановку судебной реформы. Мы не против той мысли возражаем, что с 1861 г. судебная реформа вступила в новый рациональный, либерально-научный фазис и что в это время были задуманы институты (например, суд присяжных), о которых до «воли» нельзя было и мечтать. Мы оспариваем лишь уверение, что только с этих пор судебная реформа в отличие от проектов гр. Блудова, будто желавшего «постепенного преобразования», получила радикальный характер. Нет, не теоретики 60-х годов, и не кто иной, как сам благонадежный практик гр. Блудов, принимавший участие в суде над декабристами и с этих пор весьма мало наклонный к радикализму, этот sui generis «дьяк в приказах поседелый», вникнув «в сущность дела», первый официально выкинул знамя радикализма и доказал необходимость решительного разрыва с прошлым, неизбежность полного изменения прогнившего насквозь, беспорядочного, безыдейного старого судебного строя, от которого ничего нельзя было сохранить без ущерба для реформы.
Как ни парадоксально на первый взгляд защищаемое нами положение, но бесстрастные подлинные документы, исходящие от гр. Блудова, с очевидностью убеждают, что как раз именно он, осторожнейший из осторожных постепеновцев, всегда державшийся девиза festina lente, был родоначальником радикального направления судебной реформы и пропагандистом полного разрыва с мнимыми «законами исторического развития». В этом отношении особенно поучительна большая объяснительная записка (149 печатных страниц) графа Блудова от 1857 г., с которою не мешает познакомиться тем, которые привыкли неумеренно восторгаться работами его и клясться ими, как in verba magistri, без достаточного знакомства с ними.
В этой любопытной записке мы находим обстоятельные сведения о том, как этот завзятый поклонник «частичных улучшений» (припомним его Уложение 1845 г., которое он не без авторской гордости называл «усовершенствованным сводом») должен был отступить от своего возлюбленного образа мыслей и действий. Гр. Блудов с полною искренностью сознается и как бы кается в том, что «ближайшее знакомство с сущностью порученного ему дела» заставило его совершить акт грехопадения и выступить на путь радикальной реформы. Во избежание обвинения в неправильном истолковании слов графа, считаем не лишним привести in ixtenso некоторые места из этого замечательного и по форме, и по содержанию документа.
«С первого взгляда может показаться, – говорит гр. Блудов, – что было бы достаточно ограничиться лишь некоторыми частными исправлениями (как кажется и ныне, задним числом, реакционным критикам судебной реформы!) нынешнего порядка производства дел гражданских, например, лучшим надежнейшим доставлением вызовов суда, точнейшим назначением сроков для разных действий как тяжущихся, так и судебных мест и Канцелярий их (NB. прописная буква в подлиннике), установлением яснейшей удовлетворительнейшей формы для докладных записок, сокращением сроков апелляционных, уменьшением числа бумаг, принимаемых от тяжущихся, и т. п. Сей образ действия при исправлении узаконений о производстве имеет и должен иметь многих защитников, ибо оному удобнее и легче следовать на практике. Сверх того, как обыкновенно, а в большей части случаев и справедливо замечают, успех вводимых постепенно и медленно преобразований вероятнее и надежнее. Мне также казалось при начале моего труда, продолжает граф, что можно бы было улучшить наше судопроизводство гражданское посредством исправления лишь некоторых отдельных оного постановлений. Но чем тщательнее я вникал в сущность порученного мне Высочайшим доверием дела, рассматривая с разных сторон все неудобства нынешнего порядка судопроизводства гражданского, а с тем вместе причины и, буде смею употребить сие слово, самое происхождение (курсив в подлиннике) сих неудобств, имея притом в виду, что между всеми постановлениями существует естественная, неразрывная связь, тем очевиднее и сильнее мне представлялась истина (слушайте!), уже признанная многими сведущими и опытными по сей части людьми, что чрез частные изменения мы не только не достигнем желаемой, указанной нам цели, но едва ли даже в некотором отношении не удалимся от нее. Дабы исправить надлежащим, удовлетворительным образом наши узаконения о производстве дел гражданских, не довольно усовершенствования той или другой из сторон оного, надобно стараться устранить причины зла, т. е. беспорядков в самом их корне; а для сего необходимо принять другую, совершенно отличную от настоящей системы, основанную на тех общих, непреложных началах, без коих не может быть правильного судопроизводства гражданского в строгом смысле слова… Нам в особенности, говорит дальше гр. Блудов, нельзя и думать о каком-либо усовершенствовании сей части нашего законодательства без изменения самой основной мысли ее, без принятия не только отличных, но до некоторой степени противных ей начал»[4].
Что и требовалось доказать!
Приведенная выписка, кажется, достаточно ясно показывает, какими причинами обусловливался радикализм судебной реформы, который ставится ныне в вину «легкомысленным либералам 60-х годов», и кто именно был его родоначальником. Источник радикализма лежал не в том, что эти последние питали «влечение, род недуга» к либерализму и доктрине, а в самом свойстве задачи, поставленной судебной реформе. Если уж такой Фабий Кунктатор, как гр. Блудов, считал необходимою ломку всего старого, да вдобавок в самой консервативной части процесса, в гражданском судопроизводстве, это доказывает, что оно прогнило насквозь.
Вот к какому заключению приводит беспристрастное исследование подлинных источников судебной реформы. Радикализм судебной реформы вызывался сознанием негодности всего старого процесса, с очевидностью для всех обнаружившейся ко второй половине 50-х годов, к началу нового царствования, когда впервые обнаружилось и много других язв дореформенного строя жизни, прикрытых дотоле лаком «официальной лжи». Да, невероятно, но это бесспорный факт: в эту «эпоху всеобщего просветления умов», которое доктринеры застоя называют теперь «эпохою умопомрачения», настолько для всех выяснилась необходимость коренной реформы всей судебной системы, что сам бесстрастный представитель ортодоксального консерватизма, гр. Блудов, выступил поборником «коренного» изменения процесса, на защиту которого мог выступить только такой закоснелый обскурант, как гр. Панин. Мало того, сам Катков, впоследствии обвинявший в государственной измене составителей Судебных Уставов, был в те времена, incredibile dictu, знаменосцем радикализма в судоустройстве и не обинуясь высказывал такие еретические мысли: «Иные думают, что правило благоразумия будто бы требует не вдруг заводить хорошее, но понемножку и по частям. У этих людей всегда на языке незрелость общества, неразвитость народа и т. п. Они думают, что дело пойдет лучше, если давать лучшее устройство понемногу. К сожалению, они забывают, что всякая система может развиваться и принести пользу только тогда, когда взяты ее начала во всей их истине и полноте. Отрывочная частица не только не принесет пользы, но причинит существенный и, быть может, непоправимый вред»[5].
После сказанного ясно, насколько справедливо уверение Виктора Фукса, что проекты гр. Блудова 1854-61 годов отличались «благоразумною постепенностью, которая не колебала (?!) установившегося порядка внезапными и всеобъемлющими реформами, тогда как на самом деле ipsissima verba гр. Блудова доказывают как раз обратное, свидетельствуя, что он вынужден был отказаться от мысли о «частичных улучшениях» и рекомендовать принятие «совершенно отличной от настоящей системы судопроизводства», основанной на противных ей общих, т. е. теоретических непреложных началах». И после этого еще решаются утверждать, что гр. Блудов был далек от «теоретических экспериментов!»
