совершила прорыв в области освоения космоса, создала собственный спутник, добилась существенных результатов в реализации таких проектов, как «бразильский геном», «электронная модель государства» и др. При этом в XXI в. страна вступила, значительно укрепив свою финансовую сферу.
Внимательное чтение книги Б. Фаусту поможет ответить на поставленный выше вопрос. В ней вскрыт феномен исторического пути Бразилии. Когда-то будущая бразильская метрополия Португалия открыла собой эпоху формирования централизованных монархий Западной Европы. Завершив арабскую реконкисту, она обрела независимость уже в XI в., а с 1415 г. первой на европейском континенте ступила на путь строительства своей колониальной империи. Лишенная конкурентов, Португалия, по выражению Б. Фаусту, превратила это грандиозное предприятие в свой национальный проект.
Бразилия, открытая, по сути, случайно, предстала перед глазами Кабрала и его спутников в виде полосы песчаного побережья, к которой подступала стена тропического леса. Индейцы тупи-гуарани и тупинамба, вышедшие из него навстречу пришельцам, были людьми неолита и не смогли оказать им сопротивление, подобное тому, которое позднее встретили испанцы за западе континента со стороны раннерабовладельческого государства инков, знавших плавку металлов.
Таким образом, завоевания Бразилии не было. Последовала ее континентальная колонизация при постоянном стремлении сохранить единство и целостность всех осваиваемых территорий. Этот процесс начался, когда в 1549 г. в Бразилию прибыл первый португальский генерал-губернатор Томё де Соуза, и завершился легализацией ее сухопутных границ общей протяженностью в 16,5 тыс. км, осуществленной в 1889–1909 гг. великим дипломатом бароном Рио-Бранко. Колонизация Бразилии, площадь которой составляет почти половину (47,3 %) всей Латинской Америки, приходилось в основном на колониальный период и осуществлялась тремя путями. Прежде всего, это упоминаемое Б. Фаусту предоставление подданным короля обширных владений — сесмарий. Такое пожалование было лишено за океаном арендного характера, как в Португалии, да и расплачиваться за землю шестой частью урожая (что следует из самого термина) не следовало. Из сесмарий вырастали огромные латифундии: земли было много, а претендентов, отвечавших требованиям короны, мало. На северо-востоке землю занимали мигрировавшие стада, а затем там возникали крупные скотоводческие хозяйства — курраиш. И это тоже был вариант колонизации.
Однако героями освоения огромных бразильских территорий стали не сесмейру и скотоводы, а легендарные бандейранты (от порт, bandeira — знамя), эти в буквальном смысле слова знаменосцы колонизации. Среди них выделялись паулисты, жители капитании Сан-Паулу, которые отправлялись по рекам вглубь континента на своих тяжелых, долбленых каноэ с целью охоты на индейцев и поисков золота. На севере естественной преградой колонизации в конце концов стало Гвианское нагорье, на западе — колоссальный Андский горный массив.
Если испанцы по преимуществу использовали труд индейцев, то для хозяев из Лиссабона он оказался бесполезным. Бразильские аборигены, привыкшие к сумраку тропического леса, либо гибли под палящим солнцем на плантациях сахарного тростника и хлопка, либо бежали с них. Важнейшую роль в истории Бразилии сыграл институт рабства африканских невольников. Он неразрывно связал бразильские монокультурные фазенды XVI–XVIII вв. с мировым капиталистическим рынком раннего Нового времени, включил всю огромную колонию в процесс цивилизационного развития евроамериканского суперэтноса.
Колониальная бразильская фазенда являла собой триединую экономическую структуру. Ее рабская сущность определялась собственностью фазендейру на рабов, феодальная — на землю, капиталистическая — участием хозяев невольников и плантаций (разумеется, не без посредников) в международной торговле. Черты феодальные и капиталистические постоянно соперничали в жизни фазенд. Следует, на наш взгляд, различать их объективную и субъективную феодализацию. Первая затрудняла связи фазенд с мировым рынком в силу разнообразных внешних обстоятельств экономического и политического характера, вторая объяснялась целенаправленным стремлением метрополии ограничить их с помощью введения разнообразных монополий, налогов, пошлин и т. п. Сопротивление субъективной феодализации являлось серьезным стимулом для борьбы против колониального господства Португалии. С утверждением независимости феодальная ипостась фазенды уходит в прошлое, и на первом месте оказывается конъюнктура капиталистического рынка. Например, во время Гражданской войны в США резко возрастает потребность в бразильском хлопке, а вот необходимость в натуральном каучуке, после взлета интереса к нему в мире в конце XIX — начале XX в., начинает стремительно падать, как только было налажено производство его искусственного аналога. Мы уже не говорим о короле экономики страны — кофе, колебание цен на который всегда было весьма ощутимым.
В уникальность бразильского исторического пути внесла бесспорный вклад как генетически унаследованная португальская, так и своя, национальная, сфера международных отношений. Урок испанского пленения Португалии в конце XVI — первой половине XVII вв. и последующий почти тридцатилетний отказ в признании ее более сильной соседкой побудили Лиссабон настойчиво искать иностранной подаержки. И он нашел ее в лице страны-феномена — Великобритании, родины промышленного переворота и владычицы морей. С 1642 г. начала складываться цепь англо-португальского альянса, звенья которого затем были прочно скованны в 1654, 1661, в мае и декабре 1703 ив 1810 гг. Туманный Альбион стал играть роль протектора Португалии и всего ее колониального анклава, включая, разумеется, и Бразилию, где после долгих поисков в 1696 и 1727 гг., сначала в капитании Минас-Жерайс, а затем и многих других местах, были открыты соответственно золото и алмазы. Находка оказалась мирового значения: в первой половине XVIII в. Бразилия давала до 85 % мировой добычи золота. Упомянутый альянс приобрел не только политическую, но и поистине «золотую» значимость. Известный французский публицист и дипломат аббат Доминик де Прадт (1759–1837) писал, что в отношении золота Португалия играет роль рта, а Англия — желудка.
Как ни парадоксально, но такая бесчеловечная по меркам общепризнанных моральных норм система эксплуатации, как рабство, сохранила целостность Бразилии. Войдя в свое время в мировой экономический порядок как анклав рабовладения и заняв в нем прочное место (чего стоило только, к примеру, распространение бразильского сахара в Западной Европе в XVII в.!), она в XVIII и большей части XIX в. оказалась лишенной альтернатив что-либо изменить в своей производственной сфере. В течение долгих десятилетий было ясно, что отменить рабство значило остановить в Бразилии все. Отсюда такое упорное противодействие попыткам Лондона воспрепятствовать в XIX в. бразильской работорговле, фактически иссякнувшей только к его середине. Глубоко прав Б. Фаусту, когда пишет, что антимонархические выступления в бразильских провинциях в 30 — 40-х годах XIX в. (Кабанада, движение фаррапос, Сабинада, Балайада, акции прайеров) не развалили страну в условиях решительных английских мер по ликвидации торговли невольниками именно из-за железных скреп рабства. Советские историки не решались на подобную констатацию.
Размышляя о фантастически долгой истории существования рабства в Бразилии, нельзя опустить вопрос об эволюции этого института. Б. Фаусту справедливо упоминает о практике так называемых «вольных грамот», т. е. о выкупе, самовыкупе и других способах освобождения невольников и в особенности невольниц. Однако большее значение имела так называемая «сельская брешь», т. е. окрестьянивание рабов, получавших близ плантаций клочок земли с хижиной и выращивавших для своего пропитания, а частично и на продажу, некоторые
