Любая здравая геополитическая стратегия России, считает Цымбурский, должна исходить из понимания трехсоставной сущности русского пространства и необходимости их интеграции в единое целое. Среди этих трех специфических географических зон им выделяются Евро-Россия (Европейская часть России), Урало-Сибирский регион и Дальний Восток.
В Евро-России пространство естественным образом организовано по оси север – юг, а в двух других зонах – по оси восток – запад. В этой ситуации Сибирь служит естественным связующим звеном между двумя частями страны. Критическая важность и ключевой характер этой территории определяются не просто наличием природных ресурсов, но главным образом положением этого региона, скрепляющим и обеспечивающим единство страны. Однако несмотря на эту естественно-геополитическую роль в сегодняшних стратегиях Сибирь подчинена исключительно экономическим императивам российской политики, которая упускает из виду ее колоссальный интеграционный потенциал. Такая ситуация характерна не только для сегодняшнего дня, но и для исторических форм освоения Сибири. Вопреки чисто экономическим стереотипам восприятия, эта территория имеет ключевое значение для российской геополитики – соединяет европейскую Россию с Дальним Востоком, дает ей выход к океанам и к транспортным и коммуникационным артериям страны через Транссиб.
Критическую важность в новых условиях, считает Цымбурский, приобретает Южная Сибирь [Цымбурский, 1995]. Ее значимость вытекает, прежде всего, из уязвимости волжского региона, который расположен в опасной близости к потенциально нестабильным этническим регионам – тюркским автономиям и Средней Азии. Южная Сибирь дает России альтернативный выход в Азию в обход Урала. Именно поэтому этот регион должен быть усилен и укреплен за счет переноса туда российской столицы.
С другой стороны, Москва, по мнению Цымбурского, давно потеряла свой статус национальной столицы в глазах большинства россиян. Она является только выходом в Евразию для транснационального финансового капитала и международных корпораций. Замкнутая пределами Садового кольца, московская элита потеряла связь с народом и почвой страны.
России нужен центр или группа центров, представляющих нашу цивилизацию, наш мир. Москва – больше не душа России. Если в ней и живет эта душа, то замутненная и помраченная [Там же].
Поэтому стране необходимо поворачиваться не к Европе, а к нереализованным возможностям, которые открываются на Востоке. Именно такая возможность смены ориентации открывается через смену столицы [Там же].
Во всех относительно недавних проектах переноса, считает Цымбурский, в центре внимания была идея интеграции отдаленных и разрозненных районов стран, которые его осуществляли, – Северного Казахстана, лесов и сельв Бразилии, социалистической ГДР, Малой Азии в случаях Казахстана, Германии и Турции соответственно. В противоположность этому, российские элиты подводят под эти проекты фундамент из своих специальных интересов – личных или региональных, имеющих в виду перераспределение естественных ресурсов в пользу своего региона. Однако перенос необходимо сделать рычагом стратегии нового правительства, которое должно начать политику контрреформ, которые бы скомпенсировали тот ущерб, который принесли стране рыночные преобразования и либерализация. Перенос столицы может стать результатом обьединенных региональных элит против диктата Москвы [Цымбурский, 1995; 2007] и против либерального проекта в целом.
Другим имперским сторонником плана переноса столицы в Сибирь был политолог Александр Панарин (1940–2003), теоретик, близкий по своим антизападным взглядам к Дугину и неоевразийству. Как и Цымбурский, Панарин был озабочен возможностью разьятия России по цивилизационным швам. Среди прочих вдохновений его концепция новой столицы была навеяна и пророчествами Шпенглера об особой новой русско-сибирской цивилизации. В Сибири, считал Панарин, сосредоточены носители особой трудовой этики, близкой, судя по его описаниям, к протестантской и основанной на моральных представлениях старообрядцев. В число добродетелей, характерных для сибирского месторазвития и полезных в деле трансформации незавидных путей России, входят аскетизм, трудолюбие, особая дисциплина, которые необходимы для масштабных экономических преобразований [Панарин, 1998: 177–178].
Различные варианты имперских стратегий, продиктованные имперскими военно-стратегическими соображениями, мы видим также в политических программах и стратегиях переноса столицы Эдуарда Лимонова и Владимира Жириновского, также отдающих предпочтение Южным Сибири и Уралу, особенно тем его районам, которые тесно примыкают к территории Казахстана. Их видения новых властных центров могут рассматриваться как варианты внедренных столиц.
Лимонов считает, что новая столица должна расположиться в Южной Сибири, в районе Омска. Необходимость смены столицы, считает он, диктуется расширением НАТО на Западе и угрозой Китая на юго-востоке. Новая столица должна стать центром новой мобилизации творческих ресурсов и собирания русской нации, а также утверждения ее неевропейской или даже анти-европейской идентичности [Лимонов, 2008]. Идея новой столицы в Южной Сибири видимо находится в тесной связи с его прошлыми ирредентистскими планами превращения Алтая в плацдарм для завоевания северного Казахстана с его последующим присоединением к России.
Примерно этот же регион кажется Владимиру Жириновскому наиболее многообещающим и идеально подходящим для основания новой столицы. Он поддержал кандидатуру Оренбурга, противопоставив этот город разжиревшей Москве (Аргументы, 2010). Учитывая корни Жириновского, который родился и вырос в Казахстане, и его политическую позицию, этот выбор места для новой столицы явно находится в русле его идей реинтеграции северного Казахстана в российское пространство. Интересно отметить, что именно Оренбург в 1920-е годы был столицей Казахстана. Северную часть этой страны Жириновский считает «просто южно-сибирскими степями», лишенной всякой казахской идентичности (тезис, из-за которого он в 2005 году был обьявлен казахским правительством персоной нон грата).
Идея новой столицы Владимира Юровицкого несколько отличается от прочих евразийских проектов географически, но она также носит вполне имперский, милитаристический и ксенофобский характер. С евразийцами его сближает крайне враждебное отношение к Европе и Западу в целом. Отрезанная от морей, Черного и Балтийского, в результате распада СССР, Россия нуждается в новой морской столице. Она должна быть построена на Тихом Океане, чтобы воздвигнуть барьер против возможной военной угрозы со стороны КНР и этнической экспансии китайцев. Воздвижение нового города на Охотском море, считает он, будет воспроизведением стратегии Петра Великого в новых условиях. Такая акция позволит маргинализировать Европу, одновременно наказав и подвергнув остракизму страны Прибалтики, которые угнетают этнических русских и экспортируют в Европу российские природные ресурсы [Юровицкий, 2005; 2008].
Приведем развернутую цитату из Юровицкого, иллюстрирующую его интерес к военному удержанию территорий и подчеркивающую предполагаемую роль новой столицы в деле разрешения потенциальных международных конфликтов:
Дальний Восток есть наиболее тревожное место, в котором и необходим постоянный присмотр. Без такого присмотра в течение кратчайшего срока он будет колонизирован китайцами и может наступить такой момент, когда большая часть жителей Дальнего Востока даже и знать не будет русский язык, а тогда проведение референдума по вопросу об отделении его от России и присоединении к Китаю станет делом техники. Не исключен и более горячий вариант по типу чеченского, путем вооруженного мятежа. И если армия не смогла усмирить Чечню, то усмирить весь дальний Восток будет вообще невозможно. Предотвратить китайскую колонизацию Дальнего Востока, японскую – Курил и Сахалина возможно только переносом столицы России на Дальний Восток… Одновременно отпадет и разговор о возможности уступок Японии Курильских островов. Ведь эти острова становятся, фактически, рекреационной зоной правящей элиты страны и очевидно, что отдавать их просто никак нельзя [Юровицкий, 2008].
Пикантной деталью здесь является то, что новую столицу Юровицкий остроумно предлагает назвать Владимироградом, «чтобы отдать дань всем тем Владимирам, которые внесли свой вклад в величие России» [Юровицкий, 2005: 67], видимо рассчитывая на благосклонность современного российского политического руководства.
К этим же идеям тесно примыкает романтическая идея столицы на Курильских островах, сформулированная группой «Нация Свободы» [Вельтман, 2012]. В этом предложении также нагнетается милитаристкая героика и подчеркивается важность широкого геополитического жеста: «Новую столицу защитят не пространства ровной земли (что такое несколько тысяч километров для межконтинентальной ракеты?), а мощная ПРО, обновленный и усиленный Тихоокеанский флот, батальоны морской пехоты, авиаполки и вертолетные эскадрильи корабельного базирования. И миллионы граждан новой России, которые почувствуют себя не обитателями захолустья, но соучастниками великой национальной экспансии – Натиска на Восток» [Там же].
