Послали другого. Какого-то чуваша. Разувшись, он взял в зубы нож и полетел. Забрался наверх, разрезал заклинившую веревку. Опустился вниз. И тут выяснилось, что раскрытый нож он забыл наверху. Снова несчастье. Прокофьев рвал и метал. Послали третьего, и он привез нож.
Георгий долго расспрашивал его – не заметно ли каких-нибудь разрезов, разрывов на оболочке. Все было в порядке.
– Экипаж, в гондолу! – приказал стартер.
Они влезли. Началось взвешивание. Прокофьев из окна командовал отлетом, убавлял запас балласта. Наконец, все в прядке. Из люка высовывались Прилуцкий и Семенов. Наш фотограф хотел снять всех троих. Я попросил их соединиться. Они поморщились, торопясь, но исполнили просьбу.
Георгий вылез, простился. Мы расцеловались. Я ему напомнил о радиограмме в «Правду», передал заранее заготовленный мною текст приветствия.
Уже рассвело. Раздались обычные команды.
– Дай свободу!
– В полете!
Прокофьев стоял на крышке цилиндрического ствола гондолы, держась за стропы. Под аплодисменты всех стратостат начал подниматься.
– Есть в полете! – крикнул Прокофьев.
Его несло на лесок, по направлению к Москве. Над этим леском он вдруг начал немного снижаться, очевидно, попав в какой-то поток. Ребята стравили немного балласта, и шар снова пошел вверх.
Я отошел к окошку радиостанции.
– Связь есть! – обрадованно крикнул мне радист.
Шар поднимался. Мы гадали – сколько у него высоты.
– 500.
– 600.
– 700.
– Несет прямо на Москву. Вот москвичи насмотрятся.
Вот они дали воздушный старт. Мы видели, как гондола сразу опустилась вниз и стратостат вытянулся. Что-то он начал снижаться. Потянулся дымок выпускаемого балласта.
– Это от динамического удара, – сказал стоявший рядом начальник ЦВС.
Но шар все снижался, быстрее, быстрее. Почуяв неладное, я стремглав кинулся за ворота, к своей машине. Через мгновение услышал команду Украинского:
– Все к машинам, к стратостату. «Аварийку» и «санитарку» срочно!
Вскочив в свою машину, я крикнул шоферу «Вперед!». Он, уже видя, в чем дело, держал ее на газу. Мы ринулись впереди всех по шоссе. И вдруг мостик под нами сел. Машина увязла. Остальные потянулись через лес.
А стратостат падал. Больше всего я боялся пожара. Выскочив из машины, я побежал по шоссе. Мимо мчался кто-то из знакомых авиаторов. Он чуть притормозил, и я на ходу вскочил.
Стратостат упал на территории спортивной площадки поселка соседнего завода. Мы проломились сквозь толпу. Она наседала. Я прикрикнул на растерянных милиционеров и красноармейцев – они начали оттеснять, заключили кольцо рук.
Оболочка, повиснув на деревьях, медленно оседала. Гондола лежала на боку. Ивовый амортизатор с одной стороны был сбит и смят до тела гондолы. Видимо, удар был весьма солидным. Но укрепленные на гондоле приборы и колбы для взятия проб воздуха не пострадали. Люки были открыты. Заглянув, я увидел, что приборы вроде целы. За одним из них я увидел привезенные мною номера «Правды». Они лежали так, как их положил Прокофьев.
Прокофьев лежал на земле, раздетый, без комбинезона, сапоги сняты. Он приподнялся на одной руке и попытался закурить. Возле стоял бледный и растерянный Украинский.
Георгий, увидев меня, знаком подозвал.
– Как ты себя чувствуешь? – кинулся я к нему.
– Ничего, сойдет, жив. Как ребята? Позвони, Лазарь, сейчас же в Кремлевку, пусть пришлют врачей. Скорее!
Мимо меня на руках пронесли Семенова.
– Где телефон? – спросил я милиционеров.
Они мне сказали, что ближайший есть в клубе. Я перемахнул через несколько заборов. Нашел клуб. Он был закрыт на замок. Заглядывая в окна, я увидел в одной комнате телефон. Рядом со мной бежал милиционер. Я высадил стекло и влез. Он за мной. Я позвонил в Кремлевку. Сообщил, что и где. Сообщил в институт Склифосовского.
Там только спросили тревожно:
– Живы?
Затем позвонил дежурному по НКВД.
Пока добирался обратно, стратонавтов увезли в заводскую поликлинику. Мы кинулись туда. Врач растерянно и волнуясь сообщил, что их уже отправили в Кремлевку.
– Как их самочувствие?
– Прокофьев ничего. У него, как будто, все цело. Семенов без сознания. Прилуцкий жалуется на боль в спине – видимо, повреждены позвонки.
Мрачные, мы уехали в редакцию. На следующий день (или через день) было опубликовано коротенькое сообщение об аварии.
Через несколько дней я добился разрешения повидать стратонавтов. Приехал в Кремлевку. Встретили они меня радостно. Прокофьев с Прилуцким лежали в одной палате. Прилуцкий мог лежать только на животе, Георгий немного вертелся.
Оказалось, что больше всех пострадал Прокофьев. У него были повреждены два позвонка, появилась временная атрофия кишечника, разбита ступня. У остальных – смещены позвонки, треснуты ребра.
Прокофьев расспрашивал меня о подробностях, видимых с земли, затем рассказал:
– Случилось это на высоте 1200 метров. Мы начали падать. Очевидно, при втором старте как-то задели веревку разрывного. Балласт не помогал. Могли бы выброситься с парашютами, но в таком случае стратостат и приборы пострадали бы, а так мы до последней минуты задерживали падение, и все сохранилось в целости.
Потом зашел к Семенову. Он лежал в отдельной комнате, в довольно мрачном настроении.
– Боли сильные, – сказал он. – Больше меня беспокоит, что не смогу летать. Врач говорит, что повреждения серьезные.
Я рассказал ему о разговоре с Прокофьевым.
– Чепуха, – ответил Семенов. – Мы выброситься не могли. Слишком долго пришлось бы выбираться, а высота небольшая. Ведь мы сначала думали, что снижение временное и его удастся остановить. Пока пытались – потеряли несколько сот метров. Прокофьев мог выброситься – он стоял наверху, на раструбе, но, очевидно, один без экипажа не захотел.
Пробыли они в больнице несколько месяцев».
После неудачи «СССР-3» попытки завоевания рекорда высоты были прекращены. Через два месяца после аварийного старта арестовали начальника ВВС Я. И. Алксниса, а после него никто не смог решиться на осуществление столь рискованных мероприятий, каковыми являлись запуски стратостатов.
В заключение следует отметить, что планов и вариантов завоевания стратосферы при помощи аппаратов легче воздуха имелось предостаточно. Назовем лишь те, о которых известно документально.
Еще в 1935 г., в период затянувшейся подготовки «СССР-3» к старту, в Управлении ВВС утвердили ТТТ на два новых стратостата:
– «СССР-2бис» с объемом 180 000 м3 и диаметром 70,5 м для подъема на высоту 26–27 км.
– «СССР-3» с увеличенным объемом 300 000 м3 и диаметром 83 м для подъема на 29–30 км.
Таким образом, «СССР-2» в новой модификации «бис» предполагалось использовать с уменьшенным объемом оболочки. Затем, в случае успешного полета, успех можно было «нарастить», используя гигантскую оболочку на 300 тысяч кубических метров.
Еще один неожиданный проект, называемый иногда «стратостатом Главрезины», обсуждался руководством ВВС в период 1935—37 гг. Нужно отметить, что предлагаемая идея являлась довольно авантюрной. Сверхлегкий упрощенный стратостат объемом 31 000 м3 рассчитывался на достижение высоты 26–27 км. Оболочка его для уменьшения веса состояла из тончайшего, однослойного, прорезиненного шелка. Гондола, называемая «кабина – скафандр», из прорезиненной материи, наполнялась кислородом на земле, оборудовалась двумя маленькими иллюминаторами диаметром 10 см. Пилот один, он находился в согнутом положении, дышал через кислородную маску. Первоначально предлагался по причине малого роста опытный аэронавт К. Д. Годунов, однако скоро его кандидатуру по возрасту – 40 лет – отклонили.
На задуманном стратостате не предполагалось ни связи, ни гайдропа, ни амортизации, ни исследовательской аппаратуры. Это было первое предложение со столь ничтожными гарантиями для жизни пилота. Одним словом, это была весьма авантюрная затея, задуманная исключительно для завоевания рекорда высоты. Все в проекте вызывало сомнения – малейшая искра, и кислород мог вспыхнуть.
Проект оригинального субстратостата рассмотрел лично Начальник ВВС Я. И. Алкснис. Он предложил провести доработки – оборудовать гондолу радиосвязью, экипаж довести до двух человек, повысить надежность и безопасность. Впрочем, «сумасшедшинка» при соблюдении этих требований пропадала, поэтому проект сверхлегкого стратостата канул в небытие.
