И надежные соединения с фронта на самом-то деле в Петроград направлялись. Хотя, конечно, главнокомандующие отдавали их неохотно. Скажем, из-под Эрзерума была снята одна из лучших, 5-я Кавказская казачья дивизия ген. Томашевского — одной ее хватило бы в критические дни, чтобы смести бунтовщиков и изменников. Под Петроград снимался также 4-й Кавказский конно-артиллерийский дивизион, некоторые другие части. Но эти переброски начались только в феврале и к решающим событиям не успели. Кроме того, против посылки дополнительных контингентов возражал Хабалов, впервые столкнувшийся с проблемами управления, обеспечения и снабжения огромного количества войск. Новые части просто негде было размещать — Петроград и его окрестности были забиты училищами, госпиталями, а главное — запасными батальонами. Сочли, что разгрузить от них столичные казармы проще будет весной, когда солдаты хоть немного подучатся и отправятся с маршевыми ротами на фронт.
Наконец, ни царь, ни Протопопов, ни Хабалов не хотели "дразнить гусей". А общественность очень остро реагировала на любую силовую угрозу. Например, в феврале вдруг покатились слухи, что на столичных крышах устанавливают пулеметы — чтобы полиция расстреливала грядущие демонстрации. Те самые "пулеметы на крышах", о которых так много потом вопили революционеры. И тут же Особое Совещание по обороне направило гневный запрос военному министру: по какому праву боевое оружие вместо отправки на фронт передается МВД?! В действительности же дело обстояло совсем в другом. С конца 16-го немцы повысили дальность своей авиации и начали бомбардировать Лондон уже не только с дирижаблей, но и с самолетов. Поэтому было решено создать в Петрограде систему ПВО под командованием ген. Бурмана. И на крышах устанавливались не просто пулеметы — зенитные. А вот для стрельбы вниз они, к сожалению, были не приспособлены.
Все же и февральскую попытку атаки на власть удалось сорвать. 9.2 полиция арестовала "рабочую группу" при Военно-промышленном комитете и "пропагандистскую коллегию рабочей группы" — при этом были найдены доказательства подготовки массовых выступлений, приуроченных к открытию Думы. Гучков и Коновалов разразились протестами в прессе, возмутились ВПК и Особое Совещание по обороне. Однако арест дезорганизовал готовившиеся манифестации. Сходки на заводах все равно начались, но преждевременно — с требованиями освободить "рабочую группу". Вдобавок, думская оппозиция и большевики перешли друг другу дорогу, назначая для забастовок разные даты, и вместо общей стачки, на которую замахивались и те, и другие, получилась разрозненная череда беспорядков то на одних, то на других предприятиях. Доклады охранного отделения отмечают одну полосу забастовок 12–17.2, другую 20–23.2, третья началась 26.2. Иногда доходило до столкновений с полицией, на Путиловском в нее "посыпался град железных обломков и шлака". Но «критического» уровня вспышки не достигли. Сдерживанию эмоций способствовала публикация 22.2 решительного (хотя бы на словах) объявления Хабалова, что беспорядки, если потребуется, будут подавляться силой. А когда Родзянко очередной раз сунулся к царю докладывать о революционных настроениях в столице и под этим предлогом выпрашивать "ответственное министерство", Николай твердо ответил: "Мои сведения совершенно противоположны, а что касается настроения Думы, то если Дума позволит себе такие же резкие выступления, как прошлый раз, она будет распущена".
В день открытия Думы жители Петрограда вообще боялись выходить на улицы. (И это называлось борьбой за демократию! За парламентаризм "по западному образцу"!) Земгор постановил "выразить поддержку Государственной Думе в ее борьбе со старым правительством" и "немедленно образовать в Москве при городской думе особый комитет из представителей всех общественных организаций, кооперативов и рабочих и принять активное участие в деле освобождения страны от произвола властей". Но… ничего чрезвычайного не произошло. (Хотя может, это и к худшему. Царь был в Питере, и конечно же, при нем не возникло бы растерянности и разобщенности местных властей, их действия были бы куда более решительными, и выступление подавили бы, сил хватало. Да и сам Николай после этого, наверное, взял бы более твердый курс. Но в истории сослагательного наклонения не существует). День прошел относительно спокойно. Бастовали «всего» 58 предприятий 89.576 чел. Были сходки в университете и политехническом. На Петергофском шоссе прошла демонстрация с красным флагом. А попытки смутьянов собраться у Таврического дворца пресекала полиция. Само же заседание Думы очень разочаровало журналистов, собравшихся, как воронье, за новыми скандальными сенсациями. Писали "первый день Думы кажется бледным". Депутаты из-за месячной отсрочки порастеряли энергию в подготовительных мероприятиях и "на старт" пришли уже выдохшимися. Ну и ясное дело, испугались обещанного царем роспуска.
28.2 бастовало 20 предприятий (24.840 чел.). Манифестация с красным флагом прошла на Московском шоссе. А в университет из-за студенческой сходки пришлось вводить полицию. Дальше выступления явно пошли на убыль, и к 7.3 обстановка успокоилась. Правда, свои капризы продемонстрировала погода. В конце февраля вдруг ударили сильнейшие морозы, до 43 градусов. На железных дорогах вышло из строя 1200 локомотивов — у них полопались трубки паровиков, а запасных не хватило. И не могли вовремя сделать такую мелочь из-за забастовок. Потом добавились обильные снегопады, а в деревнях не хватало рабочих рук для расчистки путей. В результате всего этого на станциях застряли 5700 вагонов, в том числе и с продовольствием. И кто же знал, что вызванные этим трехдневные перебои с черным хлебом в столице (только с черным — и белый, и другие продукты лежали свободно) как раз и станут той искрой, которая вызовет колоссальный взрыв в уже раскачанной и взбаламученной, развращенной безнаказанностью питерской человеческой массе?…
К этому оказался не готов никто. Алексеев вернулся в Могилев только 5.8. Еще очень слабый, врачи советовали ему не переутомляться, заниматься лишь самыми важными вопросами. Но он так не умел. И опять взвалил на себя всю текущую работу, начал перечитывать даже переписку с фронтами и армиями за время своего отсутствия. Надорвался он моментально, ему стало хуже. И доктора требовали, чтобы он по крайней мере по несколько часов в день лежал. А он продолжал работать, готовя предстоящее наступление… Царь выехал из Петрограда сразу же, когда там улеглись волнения и восстановилось регулярное движение по железным дорогам, 22.2 (7.3) — буквально накануне грозных событий. В Могилеве его ждал для доклада Алексеев с температурой 39. А мысли Николая отвлекались к Царскому Селу — сын Алексей и дочери Татьяна и Ольга лежали с корью.
К взрыву оказались не готовы и те, кто готовил его и раскачивал государство. Начальник штаба Восточного фронта ген. Хоффман хотя и записал 16.2, что "из глубины России приходят очень ободряющие новости", но не ждал реальных результатов раньше осени. Ленин за месяц до событий заявил на встрече со швейцарской социалистической молодежью: "Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв в этой грядущей революции". Петроградский большевистский комитет во главе со Шляпниковым счел очередной порыв исчерпанным. Готовил лишь «дежурное» выступление на 8 Марта, а дальше предполагал свернуть забастовки, чтобы готовиться к каким-нибудь следующим акциям. А руководство кадетской партии 8.3 справляло в загородном ресторане «Медведь» годовщину своей газеты «Речь». Рекой лилось шампанское, но настроение было унылое — очередной раунд борьбы с самодержавием считали проигранным. И чтобы развлечь собравшихся, один из активистов партии К. Чуковский читал только что написанную им сказку "Мойдодыр"…
В ноябре, отвечая на вопросы журналистов, Брусилов сказал: "Война нами уже выиграна. Вопрос лишь во времени. Неудачи румын не имеют серьезного значения". Он был прав. Положение Центральных Держав к началу 1917 г. стало уже катастрофическим. Их людские, сырьевые и продовольственные ресурсы были исчерпаны. Наступать они не могли, и был выдвинут лозунг «durchalten» продержаться. Продержаться, сколько получится. В надежде, что какие-нибудь перемены подарят выход. А если нет — то держаться до 1918 г., когда подрастут следующие призывники, поправятся раненые и можно будет снова перейти к активным операциям. Но это представлялось весьма проблематичным. Нарастали усталость и общее уныние. В победу больше не верили. Не хватало самого необходимого, не только для населения, но уже и для военной промышленности. И в Германии, чтобы продержаться, милитаризация была доведена до предела. Общее руководство как фронтом, так и тылом сконцентрировалось в руках Гинденбурга и Людендорфа. О кайзере кронпринц писал: "Во время войны его необычайная скромность привела его постепенно к полному забвению своей личности и беспрекословному подчинению мероприятиям начальника генерального штаба". А попросту говоря, кайзер пребывал в трансе и отдал управление "героям Танненберга".
