Ознакомительная версия.
24 июня 1945 года после победного парада состоялся торжественный приём в Кремле, на котором выступил Сталин, провозгласив важный тост:
«Товарищи, разрешите мне поднять ещё один, последний тост.
Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и прежде всего русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура!».)
Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
Я поднимаю тост за здоровье русского народа ещё и потому, что он заслужил в этой войне всеобщее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Я поднимаю тост за здоровье русского не только потому, что он – руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, – победу над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа! (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.) (Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского народа. С. 151).
Часть девятая. Историческая литература. 1941–1945 годы
Начавшийся в годы Великой Отечественной войны общенародный патриотический подъём точно обозначил взлёт русского национального самосознания, ещё более обострил интерес к урокам народной истории.
Как раз накануне войны вышли в свет романы «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского (1875–1958), «Цусима» А.С. Новикова-Прибоя (1977–1944), «Чингис-хан» В.Г. Яна (1875–1954), в 1941 году были опубликованы биографические романы «Генералиссимус Суворов» Л. Раковского, «Дмитрий Донской» С.Н. Бородина (1902–1974), «Козьма Минин» В.И. Костылёва (1884–1950), создавались фильмы «Александр Невский», «Чапаев», «Щорс»…
Эти произведения с особой силой зазвучали в годы войны, чётко обнаруживая связь исторической действительности с современностью. Сюжетообразующие события этих романов и фильмов почти в точности совпадали с реальностью, идейно-нравственный посыл многих эпизодов этих произведений живо и ярко отражался в сердцах народных. Одиннадцать месяцев Севастополь оборонялся от французско-английских захватчиков. Город-герой встал как один на защиту Отечества. Сергеев-Ценский правдиво и многосторонне показывает Россию того времени, слабости в организации армии и флота, просчёты военного командования, но от страницы к странице выявляется величие подвига русского народа – от простого солдата и матроса до адмиралов и генералов. Стотысячная армия англичан и французов, поддержанная турецким флотом, намеревалась легко и просто разрушить Севастополь и продиктовать свои условия России, однако не вышло – из-за героического патриотизма русских защитников, не жалевших своей жизни ради чести и достоинства государства Российского.
Адмирал Корнилов произнёс фразу, облетевшую ряды защитников: «Ретирады не будет! А если услышите, что я вам скомандую ретираду, колите меня штыками!» (Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч.: В 4 т. М.: Госполитиздат, 1955. С. 419).
Многие страницы эпопеи Сергеева-Ценского повествуют о героизме, стойкости и мужестве защитников Севастополя, подвиг становится привычным для быта повседневности. Вот характерный в этом отношении рассказ: «Если закатилась, например, бомба небольших размеров в блиндаж через двери и вертится, и шипит, готовая взорваться и убить и искалечить осколками несколько человек, то, конечно, должен же кто-нибудь броситься к ней, схватить её руками и выбросить вон из блиндажа, как же иначе? Это, конечно, геройский поступок, но подобных поступков было много, к ним привыкли, они никого не удивляли, они были просто необходимы так же, как борщ и каша, был, кстати, и такой случай, что ядро, подпрыгивая, катилось по земле и шлёпнулось в объёмистый ротный котёл каши. Посмеялись, что французская «чугунка» приплелась пробовать русскую кашу – «не иначе – голодная стерва!» – вынули ядро, а кашу все-таки съели» (Там же. Т. 2. С. 415).
Оборона Порт-Артура также привлекла внимание, и роман о ней современно, злободневно зазвучал в годы войны. А.Н. Степанов (1892–1965), четырнадцатилетним подростком испытавший все тяготы обороны (его отец служил командиром батареи), также накануне войны начал писать свой роман, но прежде, как и все исторические романисты, собирал документы, воспоминания современников, участников обороны, «оживлял» свои личные воспоминания, подробности быта, нравы и обычаи того времени… И была возрождена ещё одна страница русской истории, полная героизма, трусости и предательства. Адмирал Макаров, генерал Белый, Кондратенко, Кадеин, офицеры Борейко, Горбатовский, Енджеевский и др. – запоминающиеся образы, воплотившие в себе яркие индивидуальности, человеческие характеры со всеми их особенностями.
Документальная основа, правдивость и достоверность рассказанного – всё это послужило мощным толчком для продолжения разработки исторической проблематики. Немалую роль в расцвете исторического романа в годы войны сыграло присуждение В. Яну и С. Сергееву-Ценскому Сталинских премий первой, а А. Степанову и С. Бородину – второй степени.
Конечно, в первые дни войны все исторические романисты писали публицистические статьи, привлекая исторические примеры для актуальной агитации и пропаганды патриотических, государственных идей, мыслей, пробуждая высокие чувства. Но прошло время, пропагандистские задачи были с блеском выполнены, настала пора серьёзного и глубокого осмысления исторического опыта русского народа в яркие мгновения своей государственной жизни.
Раиса Мессер в статье «История и военная современность», подводя итоги развития исторического романа в годы войны, писала:
«Едва ли существенной и не самой острой проблемой советского исторического романа как для самих романистов, так и для их критиков оказывалась всегда проблема соотношения истории и современности. Две крайние позиции боролись в этом вопросе друг с другом. Одной из них было свойственно замыкание в так называемую историческую достоверность, увлечение подлинностью воспроизводимых в романе конкретной обстановки, вещей, говора, обычаев. В таких романах недоставало главного: государственно-исторического взгляда на изображаемые события, связи времен последующих и предшествующих. Вместо реальной исторической драмы – куски добросовестной исторической хроники. Вместо масштабных характеров исторических героев – разрозненные черты, жанровые сцены. Отвлечённая идея вне времени понятой борьбы добра и зла или идея гуманизма в самом общем её толковании оказывалась обычно философией истории в таком романе.
Другая, противоположная позиция, наоборот, отметала самостоятельный исторический смысл воссоздания какой-либо эпохи. История для таких романистов имела лишь смысл как «политика, обращённая в прошлое». Известно, сколько вульгаризаторства принесла в нашу историческую прозу 30-х годов эта печальной памяти позиция. Советская литература сумела преодолеть обе эти крайности…» (Мессер Р. История и военная современность // Ленинград. 1944. № 6–7. С. 30).
«Пётр Первый» Алексея Толстого привлёк всеобщее внимание к историческому роману, его хвалили и ругали в критике, но популярность его чрезвычайно велика. И в последующих исторических романах были созданы художественные образы Суворова, Кутузова, Багратиона, Нахимова, Корнилова, Брусилова, были изображены любимые деятели русской истории, именно в этих романах воссозданы величайшие эпохи преобразования и защиты русской славы и созданы великие, многогранные, противоречивые, как сама жизнь, и цельные в своей военной доблести. Дмитрий Донской и Емельян Пугачёв нашли в себе смелость и отвагу в разное время и в разных обстоятельствах показать свои полководческие способности и верность Русской земле. В романах «Багратион» С.Н. Голубова и «Брусиловский прорыв» С.Н. Сергеева-Ценского выведены замечательные полководцы Багратион, Кутузов, генерал Брусилов, умнейшие стратеги, способные даже в самых трудных условиях войны находить условия для победы.
Раиса Мессер подводит итоги своим размышлениям: «Полководец и солдат, рядовой боец и командир, их взаимная внутренняя близость в решительные боевые времена, единство их прямой цели – вот на чём заострены советские военно-исторические романы, написанные за два года Отечественной войны. Цель эта так значительна, так исторически правдива, что внушает их авторам силу насыщения общеизвестных фактов истории подлинными человеческими страстями… Много изъянов разного рода можно было бы насчитать в каждой из этих книг. Но сейчас, обозревая плодотворный опыт советской литературы военного времени, пытаясь его обобщить в решающих звеньях, – важно подметить, чем обогатили советскую литературу наши исторические романисты в дни и месяцы, когда гремели и гремит ещё истребительная, небывалая в мире война. Они внесли в нашу литературу широту исторического взгляда, размах исторического мышления, подлинную связь истории с военной современностью» (Там же. С. 31).
Ознакомительная версия.
