Ознакомительная версия.
Однако Дон-Кихот или Фальстаф никогда не существовали, а в искусстве живут… Всё дело в том, в каких соотношениях между собой находятся изображаемая автором эпоха, сам автор и его герои… Применительно к практическим задачам творчества это означает, что герой художественно-исторического произведения есть сгусток того, как понимает и объясняет писатель изображаемую им эпоху. Собственно говоря, именно эпоха и является настоящим героем исторического романа в образе его литературного героя. В своё время, работая над «Багратионом», я старался так написать этот роман, чтобы читателю было ясно: ни Багратион, ни Барклай, ни Кутузов – не подлинные герои романа. Его подлинные герои – народ, армия, время.
Деятель прошлого должен быть показан в борьбе и движении. Куда? Конечно, к целям будущего. Смысловая нагрузка времени должна обязательно лежать на герое. В его гневающееся, любящее и страдающее сердце должна быть влита кровь его века. Мы видим, как герой связан с народом, в чём эта связь. И тогда раскрывается в нём подлинно живой человек. Ещё одно. Л. Толстой спрашивал: почему мы занимаемся всё характерами наших героев? Почему бы не заняться нам их умом (Голубов С. Правда и вымысел в советском историческом романе // Вопросы литературы. 1958. № 1. С. 84).
Эти мысли возникали у С.Н. Голубова и во время работы над романом «Багратион».
Две грозные опасности, по мнению критиков, подстерегают тех писателей, которые в основу своих произведений кладут исторический материал, уже использованный их великими предшественниками. Это влечёт, во-первых, вторичность, своего рода шествие по проторённой дорожке, что губительно для всякого творчества, в первую очередь губительно для художественной литературы. Во-вторых, автор, сознавая власть своего предшественника и непременно желая от этого бремени избавиться, стремится представить известное в несколько другом свете, чаще всего в прямо противоположном.
И нужно было тщательно изучить документы той эпохи, вжиться в изученный материал, создать собственную концепцию, самостоятельный взгляд на изображаемые события и их действующих реальных лиц, чтобы отважиться написать роман на уже известную по другим произведениям тему.
Такие опасности подстерегали С.Н. Голубова, когда он приступил к работе над романом «Багратион». Отечественную войну 1812 года он, как и многие другие читатели, хорошо знал по роману Л.Н. Толстого «Война и мир». Избранный им герой, поставленный в центре повествования, дал ему широкую возможность нарисовать самостоятельные картины войны 1812 года, показав характер и исход войны 1812 года как проявление величайшего духа патриотизма и активности всего русского народа, от фельдмаршала до простого рядового солдата.
Багратион превосходно раскрывает эти главные идеи романа: он пламенный, подлинный патриот, для которого слава и честь Отечества были превыше всех других чувств и мыслей.
В романе представлены все слои тогдашнего русского общества: знаменитые русские генералы, талантливые офицеры, рядовые солдаты и представители мирного населения, попавшие в зону военных действий. Вместе с Багратионом в романе действуют Кутузов, Барклай-де-Толли, Раевский, Ермолов, Беннигсен, Воронцов, Неверовский, Тучков, полковник Толь, Кантакузен, Травин, Олферьев, колоритный казак Ворожейкин, могучий Старынчук, ловкие разведчики-крестьяне…
«Автор рисует Багратиона, – писал А. Дерман, – в стиле сугубо романтическом, как бы постоянно озарённым вулканическим пламенем боевого героизма… в образе этого генерала собрано, как в оптическом фокусе, всё самое характерное и существенное, символизирующее дух и стиль Отечественной войны в исторической концепции автора: пламенный патриотизм её участников и народа в целом, беззаветное мужество, непреклонность веры в победу над Наполеоном, не знающий пределов героизм, огромная энергия и т. д. Багратион – кумир и любимец армии не только потому, что он боевой генерал, отмеченный печатью гениальности, что в его славной военной карьере блестящие победы и ни одного поражения, но и потому, что каждый офицер и каждый солдат чувствует в нём живое и наиболее полное воплощение того самого, чем он сам живёт, что его самого переполняет.
Это становится особенно ясным при сравнении Багратиона с Барклаем и того, как относится армия к этим двум генералам.
Надо сказать, что в изображении Барклая автор показал себя настоящим мастером исторического портрета. Именно здесь, да ещё в фигуре полковника Толя и почти в такой же степени в портрете поручика Травина чувствуется, во-первых, широта замысла и затем то счастливое соединение твёрдости и смелости штрихов с осторожностью и вдумчивостью, которое позволяет художнику вскрыть характерное для целой эпохи в изображении отдельного исторического лица.
Автор рисует Барклая прежде всего с большим чувством справедливости. Барклай не только умён, образован, вдумчив, но он самоотвержен. Он ясно видит, какую ненависть против себя со стороны порождает он своею медлительностью, своей стратегией и тактикой, бесконечными уклонениями от боя с Наполеоном. Но он убеждён, что в сложившейся обстановке это необходимо, что иначе армии и России грозит гибель, и он с огромным чувством ответственности приносит в жертву себя и своё имя. В то же время автор показывает, что в расчётах Барклая недостаёт чего-то очень существенного, того, что переполняет сердце Багратиона и любого солдата русской армии, – боевого духа, нетерпения сразиться с врагом, которое удесятеряет силы воина, – и этот роковой недостаток делает Барклая непригодным для той исторической роли, выполнить которую он поставлен. В изображении С. Голубова Барклай отнюдь не изменник, как это казалось многим его современникам. Это – трагическая фигура, трагизм которой обусловлен отсутствием гармонии между его логическими и эмоциональными данными, явным преобладанием первых над вторыми…» (Дерман А. Генерал Багратион // Новый мир. 1943. № 9. С. 117–180).
Критики того времени отмечали и яркость образа Кутузова, который резко выделяется широтой стратегической мысли, глубокой вдумчивостью во всё происходящее в России, обширным умом и жизненным опытом, он активен, предприимчив, чрезвычайно уравновешен в своих действиях и размышлениях – настолько, что армия сразу поверила в целесообразность его действий.
Большим достоинством романа, отмечали критики, является глубокое изучение исторического материала, умелое использование писем, воспоминаний, приказов и реляций, в своих описаниях быта армии и участия её в сражениях автор демонстрирует военно-техническую и военно-историческую осведомлённость.
«Хорош и меток» язык автора. «Вообще книга в целом производит очень сильное впечатление общим своим духом, – глубоко патриотическим, бодрым, исполненным живого динамизма в описании великой годины русской истории, столь волнующе близкой тому, что переживаем все мы в дни второй Великой Отечественной войны» (Там же).
В предвоенные и особенно в годы Великой Отечественной войны значительной и привлекательной показалась личность Ивана Грозного, его деятельность, его военные победы, успехи на дипломатическом поприще, его характер, его высокий ум и беспощадная жестокость, порой не оправданная обстоятельствами. Алексей Толстой (1883–1945), Илья Сельвинский (1899–1968), Валентин Костылёв (1884–1950), Владимир Соловьёв (1907–1978) в эти годы начали работать над произведениями об этой трагической личности, неоднозначно освещённой в русской исторической и художественной литературе.
Чуткий к запросам времени, А.Н. Толстой видел, что вновь, как в годы Ивана Грозного, обостряются отношения с немцами, как вторглись немецко-итальянские войска в Испанию, помогая Франко задушить республику, как Япония продвигается в глубь Китая, как немецкие фашисты овладевают Австрией, Чехословакией…
Позднее сам Толстой объяснял, почему он стремится глубже познать и художественно осмыслить историю России в её коренных основах: «Четыре эпохи влекут меня к изображению …эпоха Ивана Грозного, Петра, гражданской войны 18—20-х годов и, наконец, наша – сегодняшняя – небывалая по размерам и значительности. Но о ней – дело впереди. Чтобы понять в ней тайну русского народа, его величие, – нужно хорошо и глубоко узнать его прошлое: нашу историю, коренные узлы её, трагические и творческие эпохи, в которых завязывался русский характер».
Эти эпохи влекли к себе не случайно. Русский народ испытывал в эти периоды наибольшие трудности, поэтому с особенной яркостью раскрывался русский характер, с особенной силой возникали и формировались лучшие черты русского национального характера.
В «Кратком Российском летописце» М.В. Ломоносов даёт многогранную характеристику Ивану Грозному, не обходя его отрицательных черт: «Сей бодрой, остроумной и храброй государь был чрезвычайно крутого нраву… вышед из младенческого возраста, бояр, кои во время его сугубого сиротства Отечество через несколько лет несогласием и прихотьми изнуряли, казнил и тем заставил прочих почитать себя и слушать» (Ломоносов М. Краткой Российской Летописец. СПб., 1760. С. 30, 33). Ломоносов отмечает «безмерную запальчивость» Ивана Грозного, но в общем характеризует его деятельность как положительную. Историк И.Н. Болтин также воздаёт должное Ивану Грозному за то, что он ввёл в действие Судебник, разрушил боярское своеволие и создал централизованную самодержавную власть. Может быть, впервые Болтин ставит Ивана Грозного в разряд европейских государей, сравнивая его деятельность с Людовиком ХI: «Царь Иван Васильевич уничтожил самодержавные владения и власть их; тож сделал и Лудовик ХI-й. Иоанн учинил монархию, присовокупив к государству великие области; Лудовик тож. Иоанн назван первым Царём Российским, хотя титул сеq и дед его воспринять не меньшее имел право; Лудовик ХI-й первый был король во Франции, которого титуловали величеством, и воспринял титул христианнейшего, который и доныне имеют французские короли» (Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка, сочинённые генерал-майором Иваном Болтиным. Т. I. Б. м., 1788. С. 307, 309–310, 318–319).
Ознакомительная версия.
