Ознакомительная версия.
Славин почему-то вспомнил, как на читательской встрече Михалков рассказал любопытный эпизод. В сорок третьем году его искали по всему фронту, нашли на аэродроме (он тогда работал корреспондентом газеты "Сталинский сокол"), потащили к маленькому По-2: "Скорей, Сергей Владимирович, в штабе фронта на ВЧ вас ждет Ворошилов, велено срочно доставить для разговора!" Ворошилов действительно ждал на проводе; поздоровавшись, сказал: "Товарищ Сталин просмотрел верстку гимна... Во второй строфе в первой строке у вас запятая и тире... Товарищ Сталин интересуется, нельзя ли убрать тире. С точки зрения, как он заметил, геометрии текста государственного гимна это тире чрезмерно фокусирует внимание читателя на такого рода знаке, единственном во всем тексте. Он просил посоветоваться с вами и Эль-Регистаном: не будете ли вы возражать, если он снимет тире? Или вы настаиваете на том, чтобы сохранить этот знак препинания? Может быть, он для вас крайне важен в силу каких-то чисто профессиональных причин?"
Профессор между тем продолжал:
- Конечно, это отнюдь не просто - начать новое дело: открыть лабораторию, подобрать штат единомышленников; все надо заранее утрясти, согласовать, осметить... Георгий Яковлевич помотался по коридорам главка, попыхтел на заседаниях да и махнул рукой: "Я уже потерял месяц, а конца-краю согласованиям не видно, пропади все пропадом, буду лучше заниматься своим делом!"
- А кто заинтересован в этой лаборатории?
- Наука, естественно. Да и промышленность спит и видит такого рода центр новых идей.
- Так отчего же Иванову никто не помог?
- Мои советы он отвергает с ходу. - Яхминцев вздохнул. - Хотя, поверьте, кроме добра, я ему ничего не желаю... А министерский чиновник мало в чем заинтересован. Категория конечного результата труда отрасли никак на него не проецируется - зачем ему лишние хлопоты. День прошел, и ладно! Я уж и на хитрость пошел, - усмехнулся Яхминцев, - через тех, кто дружен с Ивановым, посоветовал: "Заинтересуй тех, от кого зависит решение вопроса в главке, пригласи в будущую лабораторию хоть на полставки, предложи защититься... Кто не хочет получить научное звание? Лучшая гарантия от возможных неурядиц или реорганизаций в аппарате..." Так он сразу же медведем поднялся: я вам не торгаш, и все такое прочее...
- Вообще-то он верно поднялся, не находите?
Яхминцев покачал головой:
- Нет, Виталий Всеволодович, не верно. Я, знаете ли, поклонник системы Станиславского: жить следует в предлагаемых обстоятельствах. Всякие там штучки Мейерхольда - буффонада, авангардизм, сиюминутность, беспочвенность - не по мне. Если ты по-настоящему предан идее отечественной науки, иди на все! Ползи ужом, смеши, как скоморох, плачь скупою слезой, это особенно ценится, можешь приболеть - убогих любят, они не страшны. Главное - получить базу, потом пойдет дело!
- Ой ли? А не может ли во время такой скоморошьей игры произойти некий слом личности? Я не очень-то знаю людей, которые бы тайно к р а л и с ь к открытию... К новому идут с открытым забралом...
- Ну да, конечно, - Яхминцев посмотрел на Славина своими холодными, несмеющимися глазами, - все верно, только, изволите ли видеть, я прагматик, из комсомольского возраста, к сожалению, вырос, живу и работаю в предлагаемых обстоятельствах и, повторяя слова Пастернака, которые тот написал в одной из своих телеграмм, "положа руку на сердце", тоже кое-что сделал для отечественной науки. Я был готов взять на себя организационные хлопоты, потерять и полгода в походах по заседаниям и комиссиям, но разве Иванов согласится работать вместе со мной?! При том, что он весьма и весьма талантлив, гордыня в нем воистину феноменальная, не зря он Вагнера более всех других композиторов любит, особенно "Полет валькирий".
- Это всегда в нем было?
- Знаете, я не люблю говорить о ком бы то ни было за глаза. Конечно, ему не просто смириться с тем, что он - в некотором роде уникум, человек с мировым именем - работает под моим началом...
- Простите, профессор, мой вопрос: если вы считаете его истинным талантом, то отчего бы вам не уступить ему свое место? Вы, как я понял, радеете не о своей роли, но прежде всего о судьбе отечественной науки...
- Именно потому, что я радею о судьбе русской науки, мне и приходится несмотря ни на что - сидеть в этом кресле. Приди Иванов, он бы разогнал отдел, привел бы ватагу молодых авантюристов без роду и племени, для которых нет ничего святого, и начал бы, что называется, с чистого листа. Я против кардинальных ломок, Виталий Всеволодович, стою за эволюционный путь развития опять-таки в предложенных обстоятельствах... Я, кстати, не очень понимаю: какого рода статью вы готовите?
- Статью-раздумье, - ответил Славин.
- Это как?
- Очень просто: берется факт, жизненная коллизия, и журналист высказывает свое отношение к происходящему...
- Очень важное дело, - согласился Яхминцев. - В "Литературной газете" самые читаемые материалы именно такого рода... Вы посоветовались с Иннокентием Владимировичем?
- А кто это?
- Валерьянов, наш куратор в министерстве...
- Нет.
- Но вы намерены встретиться с ним?
- Считаете, что нужно?
- Полагаю, необходимо.
- Почему?
- Вы по образованию не математик?
- Увы, нет.
- Вы хорошо ответили... "Увы, нет"... Обратили внимание: сейчас тяга к технике уступила место гуманитарному направлению? Снова лирики начали одолевать...
- Не в лириках дело, - возразил Славин. - Просто инженер зарабатывал у нас меньше рабочего средней квалификации... Сейчас, думаю, положение изменится.
- Вашими бы устами да мед пить, - вздохнул Яхминцев. - А по поводу визита к товарищу Валерьянову я не случайно сказал... Поймите, я в довольно трудном положении: Иванов говорит обо мне все, что ему вздумается, у него какой-то маниакальный пункт ваш покорный слуга... Я не смею уравниваться с ним: во-первых, потому, что считаю это недостойной склокой, а во-вторых, я руководитель. То, что позволено быку, не позволено Юпитеру. Я отвечаю за коллектив, а это достаточно большая честь, чтобы поддаваться эмоциям.
- У вас с ним давно такие отношения?
- Честно говоря, не помню...
"Помнишь, - подумал Славин. - С пятьдесят второго года, когда ты нес по кочкам "лженауку", именуемую кибернетикой, "зловредный бред псевдоученого Винера", а Иванов стоял за нее горой и был с твоей помощью отчислен из аспирантуры за "проповедь чуждых советскому ученому влияний буржуазного Запада".
- Я ничего не стану писать, не показав заготовку статьи вам, - пообещал Славин. - И товарищу Валерьянову, как вы посоветовали. Поэтому ответьте, пожалуйста, на ряд вопросов личного, что ли, плана. Можно?
- Извольте... Если это не будет входить в противоречие с моим понятием мужского благородства...
- Что делал Иванов после того, как его отчислили из аспирантуры?
Яхминцев долго, не мигая, смотрел в глаза Славина. Взгляд его словно бы старался оттолкнуть собеседника; лицо было неподвижным, замершим.
- Если мне не изменяет память, из аспирантуры его отчисляли дважды...
- Мне известен один эпизод такого рода... С чем он был связан?
- С кибернетикой, - после некоторой паузы ответил Яхминцев. - А про историю с Милой Ковальчук не слыхали?
- Нет. - Славин покачал головой. - Не слыхал.
- Вполне романтическая история... Была у нас такая студентка... Дивная красавица... С длинной косой, знаете ли, статная, приветливая... Словом, Иванов жил с ней больше года, а когда Мила забеременела, отказался оформить их отношения, бросил девушку на произвол судьбы...
- Плохо.
- Да уж, хорошего мало...
- Это случилось еще до передряги с "низкопоклонством" перед кибернетикой?
- Да, примерно за год. Или полтора, разве упомнишь...
- Было общественное разбирательство?
- Да, поначалу исключили из комсомола, но горком оставил его в рядах... Со строгим выговором... А из аспирантуры отчислили... И если бы не постоянное покровительство академика Крыловского, не было бы сегодня профессора Иванова...
- А кто поднял вопрос о его вторичном отчислении?
- Ах, Виталий Всеволодович, кто старое помянет, тому глаз вон... Стоит ли сейчас касаться этой темы? Время было сложное, крутое, мало ли кто мог подбросить идею? Мир науки - сложный мир. У нас тоже есть свои Моцарты и Сальери... Мне сдается, что инициатором дела был профессор Ткачук, покойный ныне...
- Инициатором был Леонид Романович, - сразу же ответила Людмила Павловна Ковальчук - та самая Милочка...
- Яхминцев? - уточнил Славин.
Женщина кивнула; несмотря на то что ей было уже под пятьдесят, черты лица сохранили красоту, седина еще больше подчеркивала молодость, сокрытую в ее огромных, зеленоватых, с коричневыми крапинками глазах; морщин почти нет; фигура ладная, спортивная, только косы, о которой говорил Яхминцев, не было вполне современная, короткая стрижка.
- А первый раз? Вы извините мне этот вопрос, Людмила Павловна... Я имею в виду первое отчисление из аспирантуры...
Ознакомительная версия.
