Но не зря же шла эпоха Возрождения. Нашлись у Гарвея и сторонники – Декарт во Франции, Галилей в Италии, а также некоторые из английских врачей. Аргументы Гарвея начинали действовать и даже приводить к практическим результатам. Поверившие ему врачи стали отказываться от кровопусканий и задумывались насчёт уколов. Гарвей писал, что укус змеи только потому опасен, что яд по сосудам распространяется из места укуса по всему телу. Значит, с током крови может распространяться и лекарство. Только нужно его ввести в кровь. До идеи инъекций оставался один шаг. Его сделали английские врачи, ученики Гарвея. Среди сторонников учёного оказался и король, его давний пациент. Карл I страдал нарушением речи. В обязанность придворного врача входили долгие беседы с монархом. Рассказы Гарвея о сердце настолько увлекли короля, что он предоставил в распоряжение доктора свои охотничьи угодья – лес при Виндзорском дворце. Гарвей получил право отлавливать там для экспериментов любых животных, включая ланей и оленей. Когда-то во всей Англии никто, кроме короля и его свиты, не мог охотиться на оленей. Теперь олени королевского парка должны были послужить науке.
И всё-таки противники Гарвея имели основание не верить во вращение крови. У них был один, но очень сильный аргумент. Гарвей не мог объяснить, каким образом кровь попадает из артерий в вены и наоборот. Отправляется кровь из сердца по артериям, непонятным образом переходит оттуда в органы и ткани и столь же непонятным входит в вены, чтобы дальше двигаться к сердцу. Гарвей полагал, что в тканях есть незаметные глазу поры и промежутки, сквозь которые кровь и просачивается в сосуды.
Истина открылась в 1661 г., через четыре года после смерти Гарвея. Его итальянский коллега Марчелло Мальпиги демонстрировал знатным дамам и кавалерам работу собачьего сердца и циркуляцию крови. И одна дама спросила, как же кровь попадает из артерий в вены. Ответить на вопрос дамы Мальпиги тогда не смог. Ответ он увидел через некоторое время в микроскоп. Мальпиги был одним из первых, кто применил этот прибор для изучения животных. Однажды, рассматривая лягушачьи лёгкие, Мальпиги заметил сеть тончайших трубочек. Они пронизывали ткань и соединяли крупные сосуды. Это были капилляры. Круг замкнулся. Теперь путь крови прослеживался целиком.
Эпоха Возрождения закончилась. Художники признали самой совершенной фигурой круг. Учёный мир получил доказательство двух вращений – Земли и крови.
На чьих плечах стоял Ньютон?
Три с лишним века тому назад никто не знал, почему яблоко падает на Землю, а Луна нет. Пасмурным английским летом 1687 г. появилась книга, в которой объяснялось и это, и многое другое, и к тому же доказывался один из главных законов нашего мира: закон всемирного тяготения. Говорят, более влиятельной книги история науки не знала. Всё, что движется по земным и космическим трассам, движется по законам Ньютона. Французский физик Лагранж назвал Ньютона самым счастливым из гениев, «ибо только раз дано человеку открыть систему мира». Почему же именно Ньютону выпало это счастье? Современники назвали его разум «почти божественным», Вольтер поведал миру о яблоке. Но не одни лишь падающие плоды питали мысль гения.
Г. Неллер. Портрет И. Ньютона. 1689 г.
Неизвестный художник. Портрет К. Рена. XVII в.
Январским вечером 1684 г. в лондонской кофейне собрались трое джентльменов, без которых Ньютон, пожалуй, не стал бы писать своей главной книги, сколько ни падай яблоки. Была среда, хотя числа никто потом не мог вспомнить. Одного из джентльменов звали Кристофер Рен. Всякий школьник, прилежно учивший тему «Лондон», знает, что именно Рен построил собор Святого Павла, да и вообще был самым знаменитым английским архитектором. Гораздо хуже известно, чем занимался в детстве будущий великий зодчий. А занятие у него было редкое. Он служил одноклассником наследного принца. Чтобы будущий английский король не скучал и не слишком ленился, к нему для совместной учёбы «приставили» несколько мальчиков. В их числе оказался и Кристофер, сын придворного священника. Принц учился так себе, Кристофер – блестяще. Впоследствии злые языки утверждали, что место королевского архитектора Рен получил в награду за те контрольные, что Карл II частенько списывал у него в детстве. Даже если это и правда, качество собора не пострадало: получился шедевр. У Рена вообще многое получалось. Признанный первейшим геометром Англии, он успевал ещё заниматься астрономией, химией, а также изобретать всякие полезные штуки, вроде трактора, приводимого в движение лошадью. А ещё Рен был среди тех 12 учёных, которые однажды решили проверить, полезно ли ставить эксперименты. Заинтересовавшись данным вопросом, они немедленно организовали общество, и каждую неделю собирались на заседания для демонстрации и обсуждения своих и чужих экспериментов. Король одобрил любопытство подданных и милостиво разрешил обществу называться Королевским. Секретарь этого общества, Роберт Гук, был вторым участником обеда. В отличие от Кристофера Рена в детстве он редко бывал в школе, поскольку здоровье имел слабое. Так что свободного времени у него было достаточно, и выработалась привычка размышлять о многих вещах, а не только о том, что задано на завтра. Размышления уже взрослого Гука время от времени заканчивались открытиями. Например, однажды, заглянув в микроскоп, Гук обнаружил, что растения состоят из клеток. В другой раз ему случилось сформулировать волновую теорию света. Однако судьба не всегда бывала к нему справедлива. Некоторые его открытия носят имена других людей, но и тех открытий, что, вне всякого сомнения, совершены Гуком, хватило бы на дюжину талантливых учёных. Из всех научных занятий Гук предпочитал эксперименты: в этом деле ему не было равных. Вот почему Королевское научное общество, едва родившись, именно Гука попросило стать куратором экспериментов. Он согласился. В его обязанности входило докладывать о новых экспериментах, произведённых в Англии и за её пределами. Делать это нужно было раз в неделю, на субботних заседаниях. Так продолжалось в течение 32 лет. Иногда в течение целых недель интересных экспериментов не случалось ни в королевстве, ни на континенте, и тогда придумывать и ставить эксперименты Гуку приходилось самому. Он и помыслить не мог явиться на заседание Общества без нового результата. От постоянной работы на токарном станке Гук согнулся и выглядел настоящим карликом. Многолетнее напряжение скверно влияло на его характер – он сделался раздражителен. Но всё это не ослабляло его удивительного дара: за хаосом фактов Гук умел угадывать законы природы.
Портрет Роберта Гука. XVII в. Современная реконструкция.
Третий участник обеда был заметно моложе своих коллег. 29-летний Эдмунд Галлей появился на свет в доме лондонского мыловара, довольно состоятельного и не вполне обычного. Нормальные мыловары производят моющие средства, а потом всеми силами стараются их продать. Взять хотя бы американских. В 1930-х гг. они рекламировали свои товары в многосерийных радиопьесах. И хотя смысла в этих пьесах было немного, и заплакать над судьбой их героев можно было, как тогда говорили, лишь натерев глаза мылом, домохозяйки были очарованы. С тех пор место радио занял телевизор, но «мыльные оперы» остались. Отец же Галлея, как уже известно читателю, был непростым мыловаром. Он, конечно, не возражал, чтобы его товар продавался. Но все средства, остававшиеся от содержания многочисленного семейства, вкладывал в образование младшего сына, Эдмунда. Отец и слышать не хотел, чтобы любознательный юноша вступил на мыловаренную стезю, и отправил его учиться в Оксфорд. Помощь отца позволяла Эдмунду не думать о хлебе насущном и заниматься наукой. А в качестве особых подарков он получал от папы астрономические инструменты. Надежды отца оправдались. Его сын стал одним из тех, кого в Англии XVII в. называли «виртуозами»: он преуспел во множестве наук. Некоторые же науки появились на свет благодаря Галлею, как это случилось с геофизикой и демографией. В 22 года Эдмунд удостоился чести быть избранным в Королевское общество за то, что первым сосчитал звёзды на небе Южного полушария. И с тех пор слово «первый» неизменно сопровождало его имя. Он первым построил водолазный колокол и лично его испытал. Был капитаном первого в мире научного корабля «Любимец». Первым измерил магнитное поле земли, построил теорию ветров, убедил астрономов в том, что звёзды движутся, а кометы возвращаются.
Т. Мюррей. Портрет Э. Галлея. 1687 г.
Именно от Галлея идёт обычай предсказывать погоду по барометру и определять возраст древних руин при помощи физики. В 1682 г. Галлей наблюдал необычайно яркую комету. Люди и раньше видели подобные «падающие звёзды» и считали их предвестием катастроф. Астрономы же полагали, что кометы – гости Солнечной системы, о появлении которых никому не дано знать заранее. Галлей сопоставил древние хроники, провёл вычисления и вынес вердикт: каждые 76 лет люди видят одну и ту же комету. Она улетает и возвращается. Кометы – не блуждающие странники вселенной; как и планеты, они движутся по орбитам Солнечной системы. В 1758 г., когда Галлея уже не было в живых, в небе вспыхнула яркая комета. Она вернулась в год, предсказанный учёным. С тех пор мало кто не слыхал хотя бы раз в жизни о комете Галлея.
Так вот. Собрались Галлей, Рен и Гук пообедать. А заодно – побеседовать. Кто о чём говорит за едой. Эти трое – о странной форме космических орбит. 75 лет минуло с тех пор, как «отец» небесной механики Иоганн Кеплер выяснил: планеты вращаются не по кругам, а по эллипсам. Учёный мир долго не верил. Нет фигуры совершеннее круга, зачем же двигаться иначе? Но те, кто направлял на небо телескоп, убеждались: Кеплер прав. Планеты неслись по овалам. Отчего же им вздумалось гулять вокруг Солнца именно так?
