Когда настала ночь, я поставил лошадей поближе к пещере, развел костер в самой глубине и замесил тесто на хлеб из готовой закваски. Я хорошо поел, перед тем как лечь спать.
Среди ночи я проснулся.
Было холодно. Я хочу сказать, по-настоящему холодно. Я и не верил никогда, что бывает такой холод. Лошади жались друг к другу, опустив головы. Я вышел из пещеры и оказался в странном, заколдованном ледяном мире.
Лед... хрустальный лед сверкал в лунном свете, льющемся в разрывы облаков. Лед на деревьях, лед на камнях, блестящий лед на луговой траве. Лед на ивняке превращал его в лес из тонких стеклянных палочек.
Это было непривычно, это было красиво, это было хрустальное сияние смерти.
Никакой дурак не тронется в путь по горным тропам, пока этот лед не растает. Эти тропки с бровь шириной... дорожки по краю пропасти, каменистые броды, скальные стены, гладкие как простыня, - все сейчас превратилось в сплошной лед, где ни одна лошадь не удержится на ногах, где даже человек в мокасинах едва решится шаг сделать.
От мысли о спуске в каньон, где прежде жила в одиночестве Эйндж, у меня волосы встали дыбом.
Если покажется солнце, оно растопит все довольно быстро. Но сейчас уже осень... допустим, до того пойдет снег? Тогда ещё страшней - на каждом шагу можно спустить лавину.
Вернувшись в пещеру, я подбросил дров в огонь, а потом вышел наружу с куском мешковины и начал чистить лошадей. Лед намерз на отросшей к зиме шерсти и с треском обламывался у меня под рукой. Кони знали, что я стараюсь помочь им, и стояли очень спокойно. Глаза смотрели беспомощно и испуганно.
Это была самая жуткая гололедица, какую мне в жизни видеть приходилось, страшнее даже, чем "погонип" * в Неваде. Под весом льда на деревьях обламывались ветки. Белый, хрустальный мир... словно все из стекла.
_________________
* погонип - морозный туман зимой в Неваде, которому индейцы приписывают все болезни, особенно пневмонию. На языке индейцев племени шошонов - "белая смерть".
Пища... хуже всего у меня будет с пищей. В сильные холода мне понадобится пищи больше обычного, чтобы сберегать тепло, а сейчас никто не скажет, на сколько я здесь застрял. Может, на всю зиму.
Нечего тратить время зря. Каждый шаг, даже по ровному месту, - это риск, он может обернуться сломанной ногой. О тропах вообще думать нечего, само золото потеряло всякое значение. С нынешней минуты начинается битва за жизнь.
До рассвета оставалось ещё часа два, но я взял топор, вышел наружу и отрубил пару приличных колод от бревна, которое давно притащил сюда; уложил их в костер, теперь он будет гореть долго.
Лошади стояли, напрягая ноги, боялись шевельнуться на скользкой земле. Я обошел их вокруг с лопатой, разбил лед и набросал поверх льда немного битого камня, оставшегося после моих трудов.
Потом добрался до леска, оббил лед с древесного ствола, обрубил несколько самых толстых сучьев и отволок их в пещеру. Луна зашла. Я подбросил дров в костер, поставил на огонь кофейник и сел обдумывать положение. Может, есть какой-то способ выбраться, который я просмотрел.
Когда рассветет, первым делом надо будет убить оленя или двух. Пока держатся холода, можно не беспокоиться, что мясо испортится.
Рассвет открыл небо, затянутое холодными серыми облаками. Я вышел и начал высматривать оленей. Аппалуза тем временем подобрался к кромке льда, сверкающего на земле, и принялся разбивать его копытом, чтобы добраться до травки. Этот конек вырос в Монтане и привык к таким штукам.
Перед самым полуднем я нашел оленя.
К ночи стало, пожалуй, холодней прежнего. Я разделал оленя и подвесил мясо на ветку. Я освежевал зверя как следует и сохранил шкуру. Если мне тут торчать всю зиму, то шкур таких понадобится до черта, сколько ни добуду, ни одна лишней не окажется. А рассчитывать я могу только на ту дичь, которая сейчас здесь, в долине.
Закутавшись в одеяла, я просидел всю долгую ночь у костра. Я думал, что надо будет закрыть устье пещеры стенкой. Ветер врывался внутрь, трепал пламя и нес холод. Наконец настало утро - плоские серые облака по-прежнему закрывают солнце, режет холодный ветер, стеклянные ветки слегка покачиваются и брякают одна о другую, как руки скелета.
Лошади удрученно дергали остекленевшую траву, лед резал им губы, под конец они, похныкивая, пришли ко мне. Я спустился к ручью, где трава росла повыше, разбил лед, нарезал травы и принес им.
Нет, так не пойдет. Во что бы то ни стало надо мне спуститься с горы. Да и лошадей хорошо бы увести, если получится. Только я знал, что ни черта не получится... А без меня они подохнут в этой горной западне.
Ближе к ночи я поджарил себе кусок оленины и съел, горбясь над костром и нарезая мясо полосками, чтоб легче с ним справиться.
За ночь выпал снег, и когда пришло утро, я увидел, что одна из вьючных лошадей лежит со сломанной ногой. Я застрелил её, и эхо разнеслось по задушенной льдом долине..
Под сыплющимся с неба легким снежком я прошел до самого водостока. Поток замерз, и желоб превратился в сплошную глыбу льда. Вода успела подняться ещё выше, чем раньше. Уступ, по которому вилась тропинка, оказался под несколькими футами льда. Об этом маршруте и думать не приходилось.
Эйндж со своим дедом продержалась здесь наверху зиму. Как им это удалось?
Их пещера побольше этой и лучше укрыта, вокруг неё между валунами валяются старые бревна - запас дров на целую жизнь... но смогу ли я спуститься по тропе на дно каньона?
Да смогу ли я вообще добраться до этого каньона? Там, наверху, где растут те щетинистые сосенки, ветер метет во всю силу, там будет ещё холодней, чем здесь. А тропа, даже если я смогу до неё добраться, - это ведь спуск на пятьсот футов по гладкому обрыву, который, наверно, покрыт сплошным льдом.
Ладно, пускай этот вариант остается на крайний случай. А пока надо мне отсиживаться там, где я оказался, и стараться выдержать холод.
Взял я лопату, вышел наружу и обколол побольше льда - надо было дать лошадкам шанс продержаться. Они-то и сами знали, как добираться до травы, но лед царапал им губы и резал бабки до крови.
А снег все валил, накрывал лед толстым одеялом и делал его ещё опаснее.
И вдруг голова аппалузы взметнулась кверху и уши стали торчком.
Я вытащил винчестер. За падающим снегом я видел недалеко, и тут все было неподвижно. Прислушался - нет, ничего не слышно.
Передвигаясь с крайней осторожностью, я спустился к прибрежному ивняку и нарезал длинных лозинок. Отнес в пещеру и сложил на полу не слишком близко от огня.
Выезжая из лагеря, я обычно всегда вожу с собой пучок сыромятных ремешков, вроде тех, какими связывают ноги бычкам, когда клеймят. Каждый ковбой всегда возит их с собой на всякий случай - на пастбище мало ли что может статься. И вот теперь я собрался пустить их в дело.
Лошадей вовсе не тянуло гулять, они держались возле пещеры. Все утро и часть второй половины дня и старательно трудился - крошил и дробил кварц, выскребал из него крошки золота, которое можно будет сложить во вьючок.
Когда лоза отогрелась и снова стала гибкой, я каждую лозинку по очереди согнул в обруч и связал концы. Потом выбрал два самых лучших обруча, навязал поперек сыромятные ремешки, и у меня получились корявые снегоступы.
Ближе к вечеру взял винтовку, нацепил снегоступы на ноги и вышел наружу, чтобы испытать их. Ну, это была не первая пара в моей жизни, так что свое дело они делали неплохо. Я прошелся по долине до водостока, и увидел, что желоб быстро забивает снегом поверх льда. Нет, этим маршрутом не выберешься, и думать не стоит.
Я развернулся и потопал к долине, где жила Эйндж. Почти добравшись до голого гребня с щетинистыми сосенками, повернул обратно, чтобы до темноты вернуться к себе в пещеру. Вот тут-то я и услышал выстрел.
Он меня просто ошеломил, я стоял столбом и слушал, как рокочет эхо в мрачных горах.
Наконец пушистый снег на склонах заглушил эхо, а я так и стоял на месте, слегка дрожа от холода, один в широком мире между небом и снегом, не желая согласиться с тем, что мои уши слышали.
Выстрел... здесь!
Он донесся из каньона подо мной. Кто-то там есть, внизу! Кто-то находится в пещере Эйндж или недалеко от нее.
Здесь? В этом месте?
XIII
Может, это внезапно треснул лед? Сломалась ветка под тяжестью снега?.. Да нет, это был выстрел, отчетливый, резкий, ошибиться невозможно.
"Телл Сакетт, - сказал я себе, - держи нос по ветру, ты, брат, тут не один".
Кто знает о пещере внизу? Да вообще о долине? Только Эйндж, насколько мне известно. Кэп знает то, что я ему рассказывал, но Кэп не смог бы сюда добраться, даже если бы я дал ему точные указания. Да и не давал я никаких указаний, он пока слишком слабый.
Эйндж?.. Что за дурацкая мысль! У неё никаких причин забираться сюда.
Кто-то из тех, что шли по моему следу там, внизу? Может, они как-то нашли дорогу в эту долину? Вот это, пожалуй, самое вероятное.
