Версий несколько.
Русский автор XVII века дьяк Иван Тимофеев полагал, что князя Старицкого оклеветали, а царь этой клевете, не разобравшись, поверил: «Брат же бе ему двоероден по плоти… к нему же оклеветаху его рабы его, извет совершенна, яко желати ему, глаголаша, царства братняя великаго жребия. Он же, на него разжен быв яростию, ят веру клевещущим, утвердив в мысли своей истинно бытии се, наученья лукаваго не позна и, яко лев… порази брата напоением смертным купно з женою и с сыном{21}: вси принужены быша испити смертные горести чашу от повеления руки его… рабов же всех дома его… различие умучи муками, женску же полу всяко наругаяся срамче»[110].
Наиболее подробный, хотя и бог весть насколько достоверный рассказ об искоренении семейства Старицких принадлежит всё тем же Таубе и Крузе. По их словам, некий повар, подговоренный ближними людьми царя, выдвинул против Владимира Андреевича страшное обвинение, будто бы тот предложил ему за 50 рублей отравить государя неким порошком.
Делу дали ход: «Повар был взят для вида к допросу. Порошок был признан ядом, и повара предали пытке, но так, что он не испытывал боли. К этому делу были привлечены ближайшие льстецы, прихлебатели и палачи в качестве свидетелей, и все дело держалось в тайне, пока все не было приготовлено и выполнено согласно их желанию, и добрый, благочестивый князь, который ничего не знал о своем несчастии и близкой смерти, не был осужден. Великий князь написал ему… пусть направит он свой путь в Александровскую слободу; в Москатине, который отстоит в полумиле от слободы, ему будет приготовлен лагерь. Произошло так, как было приказано. Добрый князь, узнав это, выполнил все больше с радостью, чем с тяжелыми мыслями, ибо он не знал ничего дурного за собой, и отправился вместе с супругой, двумя дочерьми-невестами и двумя молодыми сыновьями{22} и со всеми бывшими при нем женщинами и челядинцами и прибыл в описанное место. Когда князь прибыл туда и это стало известно великому князю, велел он сказать ему, что вызывает его к себе рано утром на следующий день. Когда ночь прошла, рано утром великий князь вместе с несколькими тысячами людей оделся и вооружился, как будто бы он выступал против врага, велел напасть на то место, где был лагерь благочестивого князя, окружить его с шумом литавр и труб… Когда князь Владимир сам явился и остановился в соседнем доме, были посланы Василий Грязной с Малютой Скуратовым сказать ему, что великий князь считает его не братом, но врагом… Тотчас же был вызван повар, которого добрый князь никогда, быть может, и в глаза не видел, и хотя все дело было совершенно чуждо доброму князю, он скоро заметил, что все это подставное; тем не менее стал он доказывать жене и плачущим детям свою невинность… Великий князь (Иван IV. — Д. В.) приказал ему вскоре явиться вместе с супругой и детьми, которые, как только они появились, опечаленные и подавленные горем, бросились перед ним на колени и стали просить милости, во внимание к их невинности, и пощады их жизни и жизни их людей и обещали сделаться монахами и отшельниками до конца их дней, пока Бог не потребует их из этого мира… Жалостные речи и вызывающие жалость лица, тем более их полная невиновность, не отклонили великого князя от его решения и тиранства, но, наоборот, укрепили его в этом. Великий князь объявил, что, так как Старицкий покушался на его власть и жизнь и приготовил для него еду и питье с ядом, должен он сам выпить то питье, которое хотел дать великому князю, и тотчас же велел позвать благочестивого князя с женой и детьми и передать кубок прежде всего князю. Последний отклонил его и сказал жене: “Я должен, к сожалению, умереть, но не хочу все же убить сам себя”. На это жена его отвечала: “Милый, ты должен принять смерть и выпить яд, и это делаешь ты не по своей воле, но убивает тебя своей рукой тот, кто дает его тебе пить, и убивает, и душит тебя царь, а не какой-нибудь палач, и Бог, справедливый судья, взыщет с него твою невинную кровь в день Страшного суда”. Поэтому князь взял кубок, предал свою душу руце Божьей и выпил яд; князю сразу стало очень плохо, и через четверть часа он отдал душу Богу. Вслед за тем то же самое сделали его жена и четверо детей{23}, которые все отдали свои души Богу на глазах у тирана и покончили с этим миром. Затем великий князь приказал привести к себе многих знатных женщин и других лиц женского пола и сказал им: они видят, как он наказывает своих изменников, и хотя они все также достойны смерти, но если они попросят милости, он им ее окажет. Когда они увидели раздирающее душу зрелище, которое представлял их господин, и его полную невинность, им было словно ниспослано приказание Божие, и они воскликнули в один голос: “Ты, кровожадный убийца нашего благочестивого, невинного господина, мы не желаем твоей милости и гораздо лучше жить у Господа Бога на небе и кричать о тебе вплоть до дня Страшного суда, чем оставаться под твоей тиранской властью, поэтому делай, что хочешь”»[111].
Таубе и Крузе путаются в своем рассказе. То у них Иван IV заранее планировал «по закону и хитростью «погубить двоюродного брата, то он вспылил из-за того, что Владимира Андреевича слишком радушно приветствовали костромичи, когда он проезжал через их город, — ясности «Послание» Таубе и Крузе не вносит.
Датский дипломат Ульфельдт через много лет написал: «Лет девять тому назад, если не ошибаюсь, у великого князя возникло некое подозрение на своего единоутробного брата — подозрение в том, что тот задумал ему навредить и строит козни. Было ли это так — знает Бог. Итак, он (царь. — Д. В.) вызвал его к себе [и] поднес ему яд. После того как тот выпил его, он (князь Старицкий. — Д. В.) заболел и умер»[112]. Так возникает еще одна версия: царь убил брата по подозрению в «кознях»… Впрочем, достоверность известия датчанина вызывает сомнения: большей частью он извлекал сведения из слухов.
Ясности в этом деле нет.
Но в любом случае смерть Владимира Андреевича страшна. Уж очень не по-христиански выглядит умерщвление князя. Даже если он был виновен, чем провинились маленькие его дети? А мирные инокини, сопровождавшие княгиню Старицкую?
Можно предположить, что Иван IV «убрал» семью Старицких с доски большой политики, просто опасаясь Владимира Андреевича как «живого знамени «для любых заговорщиков. Если бы им удалось отстранить царя Ивана Васильевича от власти, то князя Старицкого рассматривали бы в качестве главного претендента на престол. Ну а убийство тех, кто оказался рядом с князем Старицким, — «акт устрашения». Любая связь с этим делом, любое слово, сказанное по поводу инцидента на Богонском яме неосторожно или невпопад, должны были ассоциироваться с неминуемой лютой смертью.
Любопытная деталь: как только Иван IV уничтожил Старицких, он взял на службу в опричнину родовитых аристократов, службой или брачными отношениями связанных с этой семьей. Так опричниками стали персоны высшей степени знатности: князья Пронские, князь А. П. Хованский, князь Н. Р. Одоевский, а также Г. Н. Борисов-Бороздин из старинного рода тверских бояр. После уничтожения Старицких многие люди могли быть объявлены причастными к их «делу», а оно основывалось на страшном обвинении: будто бы князь Владимир Андреевич покушался на жизнь Ивана IV. Таким образом, те, кого не тронули — не арестовали, не сослали, не казнили по «делу» Старицких, — должны были с удвоенной силой «отрабатывать» монаршую «милость». Опасности же они не представляли, поскольку лишились потенциального лидера.
С точки зрения интересов центральной власти государь Иван Васильевич, возможно, поступил со Старицкими рационально и прагматично. Если же руководствоваться христианской нравственностью, оценивая его поступки, то нетрудно различить исходящий от них запах серы.
В этом деле царю требовались подручники, не гнушавшиеся подобною «пахучей» работой. Василий Грязной и Малюта Скуратов, «проверенные» еще «делом Федорова», подошли в самый раз. Старшим был, кажется, Грязной: его первым упоминают в карательном тандеме.
Двое мастеров террора постарались на славу. Они работали не за страх, а за совесть: 9 октября 1569 года вместе с князем Старицким, его женой и старшей дочерью опричники убили на Богоне трех священников, дьяка Якова Захарьева, подьячего Василия Карпова, более двадцати человек свиты, а также несколько человек, ставших, очевидно, невольными свидетелями расправы. В их числе — ямской дьячок Горяин Пьямов, очутившийся не в том месте и не в то время[113]. Убийство всех этих людей — на совести Грязного и Малюты.
Еще раз, чтобы было понятнее:
Дети.
Свита Старицких.
Священники.
Монахини.
Слуги.
Случайные свидетели.
Женщины, коих раздели донага, а затем травили собаками и расстреливали из ружей.
