Это пример того, что можно было назвать «чревовещанием». Лено хотел бы, чтобы мы поверили в то, что их «хотел сказать» Николаев. Лено хотел бы, чтобы Николаев сказал их — но он не сказал, поэтому Лено вкладывает эти слова ему в рот. В действительности нет никаких намеков, что Николаев хотел сказать нечто подобное.
Принимая во внимание остальные факты, под «нами» Николаев почти наверняка имел в виду «мы, подпольный троцкистско-зиновьевский блок», а под «ними» — сталинское руководство. Однако предвзятое мнение Лено, что Николаев был «убийцей-одиночкой», препятствует рассмотрению этой возможности. Лено страстно желает обнаружить доказательство антибольшевистских настроений среди рабочих вообще. Действительно, не может быть, чтобы Николаев имел в виду «население в целом».
Более того, в опубликованных отрывках из дневника, писем и допросов Николаева он вообще никогда не упоминает «население в целом». Рассуждения коммунистов в то время опирались на классовое сознание. Николаев никогда бы не предположил, что советское население — это одна группа людей, объединенных общими интересами, «в целом». Если бы он имел в виду «рабочий класс» или «крестьянство», он бы так и сказал.
Лено описывает специальный закон, принятый в начале декабря 1934 г., оговаривающий срочные и сокращенные суды и казни за терроризм следующим образом:
При реальном чрезвычайном положении (реальной необходимости) — Киров был первым высшим партийным руководителем, который получил пулю после Ленина в 1918 г., - партийные лидеры все-таки заявили о праве прибегнуть к государственному террору (Л 255).
Закон от 1 декабря 1934 г. описывает процедуру, подобную военному суду. Это не имеет ничего общего с «государственным террором», однако этот смутный термин понятен. Это опять антикоммунистический двойной стандарт. Во «Введении» Лено выражает критику «Патриотического акта» администрации Буша и бессрочное содержание под арестом без суда и следствия в бухте Гуантанамо на Кубе лиц, подозреваемых в террористической деятельности, — это нечто, в чем он не обвиняет даже СССР сталинской эпохи. Но Лено не называет действие американской администрации «государственным террором». Более того, эта ускоренная и упрощенная процедура суда не применялась ни на одном из трех публичных Московских процессов 1936, 1937 и 1938 гг., на которых обвиняемые имели право апелляции. Некоторые из этих апелляций были опубликованы[35].
Лено заявляет:
…истинная личность Николаева, коммуниста из рабочего класса, который восстал против режима, была потенциально разрушительной для официальных версий реальности. Ее нужно было замолчать (Л 274).
На с. 344 Лено повторяет мнение, что если бы Николаев оказался рабочим, это было бы «катастрофой для советской пропаганды». Но Лено нигде не приводит никаких доказательств в подтверждение этого утверждения. Неудивительно! Вряд ли они были. Многие оппозиционеры были рабочими или бывшими рабочими. В 1920-е годы была даже группа «Рабочая оппозиция». В том, что еще один оппозиционер был выходцем из рабочего класса, не было ничего нового и само по себе это не могло иметь особого значения[36].
Более того, хотя Николаев и был по происхождению выходцем из рабочего класса, он значительно удалился от рабочего класса на практике. Несколько лет у него была привилегированная работа «белого воротничка». Лено не проявляет любопытства в отношении того, как это могло произойти. Одной очевидной возможностью является то, что он получал эти привилегированные должности благодаря членству в подпольной зиновьевской группе. Некоторые из зиновьевцев занимали партийные должности среднего уровня и были в состоянии воспользоваться своим влиянием. Поэтому карьера Николаева значительно отличалась от карьер большинства других рабочих в Ленинграде и в СССР в целом.
Лено обвиняет Синельникова, биографа Кирова хрущевской эпохи, в незнании роли Кирова в том, что Лено называет «жестоким усмирением сельского населения Азербайджана» во время Гражданской войны (Л 524). Однако он не рассказывает нам, какая будто бы «жестокость» имела место и какое отношение будто бы имел к этому Киров. Краткое резюме самого Лено деятельности Кирова в Азербайджане во время Гражданской войны не содержит таких заявлений (Л 50–51, 57–63). Таким образом, как и Синельников, Лено «не знал», что произошло во время этого периода. Далее в книге Лено позволяет себе следующую тираду:
Автор этого отчета непреднамеренно раскрывает очень многое о природе «правды» в большевистской риторике к середине 1930-х годов. Чиновник рассматривает августовский показательный процесс 1936 г., которым управляли из центра, как установление «истинной» революционной версии, при этом отвергая альтернативную версию Енукидзе, как «контрреволюционную». Доказательства в пользу альтернативных версий не относятся к делу — единственный критерий правды — это теперь заявления центральных властей или сюжетные линии, представленные в массовых спектаклях, организованных ими. Более того, верящие в сталинскую «правду» гораздо меньше заботятся о том, соответствует ли она реальному миру, нежели о том, могут ли они продемонстрировать свою власть, принуждая других повторять ее догмы. Для Сталина и его верноподданных возможность заставить все население повторять их «истинную» версию событий как индексировала, так и восстанавливала их власть (Л 504–505).
И снова Лено не приводит никаких доказательств этого огульного обобщения. Эти антикоммунистические разглагольствования смахивают также на прикрытие, «дымовую завесу». Августовский Московский процесс 1936 г. фактически предоставил огромное количество свидетельств по убийству Кирова. Лено игнорирует их все, а потом говорит, что именно коммунисты сочли «свидетельства», не имеющими отношения к делу! Любой, кто озаботится прочтением этих досудебных материалов следствия, которые теперь доступны, — опубликованный протокол августовского Московского процесса 1936 г. и материалы из архива Троцкого в Гарварде, в которых «блок» троцкистов и зиновьевцев, включая его членов, признается самим Троцким, и это лишь немногие — увидит, что советские власти очень интересовались доказательствами.
Как раз для Лено, а не для автора отчета или для большевиков в целом, «свидетельства… не имеют отношения к делу». Мы посвятим часть настоящего исследования изучению досудебных допросов Г. Г. Ягоды, комиссара внутренних дел и таким образом главы НКВД до августа 1936 г., и обвиняемого на мартовском Московском процессе 1938 г. В этих признаниях Ягода называет непосредственно Енукидзе соучастником в убийстве Кирова. Эти признания приводятся без всяких сомнений в качестве свидетельства известными антикоммунистическими учеными. Вовлечение Енукидзе в убийство Кирова полностью объяснило бы его попытку ограничить убийство рамками личной мести, а не представить его политическим терроризмом. В этой главе мы продемонстрируем, что Лено знаком с этими материалами — было бы невозможно ему не знать их — но он скрывает их от своих читателей, потому что свидетельства, которые они содержат, полностью опровергают гипотезу Лено об «убийце-одиночке».
«Аргумент с помощью кавычек»
Лено часто обращается за помощью к так называемому «аргументу с помощью кавычек». Лено ставит в кавычки, выражающие сомнение, некоторые заявления и утверждения, не объясняя своим читателям, что это значит или почему он это делает. Очевидно, это высказывания, такие как признания, и утверждения, которые Лено считает ложными. Однако он никогда не объясняет, что приводит его к мысли об их ложности. Не приводит Лено и доказательств, что они ложны. Нас заставляют предполагать, подозревать, что кавычки предназначены для того, чтобы дать сигнал читателю, что ему следует относиться к этим высказываниям и утверждениям с подозрением или же с явным недоверием. Однако Лено не объясняет, как именно должны его читатели менять свое мнение в результате употребления кавычек, выражающих сомнение.
Ученые стараются объяснить факты, разрабатывая гипотезы. Вообще говоря, по делу об убийстве Кирова существенны две гипотезы:
Гипотеза № 1: В убийстве Кирова Николаев действовал как член подпольной оппозиционной группы.
Гипотеза № 2: Все свидетельства, которые указывают на существовании этой подпольной оппозиционной группы, были сфальсифицированы «Сталиным» — самим Сталиным, НКВД и/ или прокуратурой, действовавшей по их инструкциям, и т. д.
Далее в своей книге Лено исследует попытки хрущевской эпохи признать недействительными свидетельства 1930-х годов в отношении убийства Кирова. Далее мы кратко рассмотрим исследование Лено. Но Лено осознает, что Хрущев и его сторонники пытались навесить убийство Кирова на Сталина, а также пытались доказать, что не существовало абсолютно никаких заговоров. Лено признает, что хрущевцы прибегали к фальсификациям. В любом случае его исследование хрущевских махинаций не является оправданием того, что он сам не изучил имеющиеся свидетельства.
